Выходить приходилось нечасто, в основном, чтобы достать вина. Люди из отряда Виннара опустошили изрядную часть запасов, но никто не выразил даже намека на недовольство. Они знали Ганнона как друга их командира и без слов выдавали положенную долю лекарства. В алькове Ихариона, что был в каждой казарме, появилась новая фигурка, которой приносили отдельные дары, — «Почти что святой».

По дороге назад юноша видел мрачных девушек и женщин, что несли цветы и подношения к новому алтарю. Те, кто раньше готовы были рвать друг другу волосы, сплотились в общем горе. Юноша прошел и мимо них — одна тень посреди других.

***

Знакомый стук разбудил Ганнона, и еще не до конца проснувшийся разум позволил себе надежду. Может, все это был лишь ночной кошмар? Вместе с ясностью к юноше вернулось и отчаяние. Нет, не сон. Однако это был их стук, значит, Иннар решил показаться. Что ж, на ловца и зверь бежит.

Ганнон медленно поднялся и открыл дверь. Стоявший на пороге Иннар не удивился виду друга, но его плечи поникли. Ключник без приглашения прошел в комнату, еле коснувшись Адиссы. Оглядев бутылки, он поднял взгляд и спросил:

— Значит, правда?

— Боюсь, что так, — тихо ответил Ганнон. Он не конца понимал, как много знает их с Виннаром друг. Жестом юноша пригласил ключника присесть на ящик, а сам опустился на кровать.

— Он так ждал этого испытания. Много рассказывал о нем, — уставившись в стену скорбно произнес Иннар.

— Правда? Когда? — спросил Ганнон.

— Хах, Виннар говорил, что ты будто не замечаешь, — горько усмехнулся ключник. — Не знаешь, что вне твоего поля зрения тоже есть мир. — Иннар потер виски. — Мы-то в городе сидели, пока ты странствовал.

— Так что он рассказывал?

— Ну не про само испытание, конечно. Не о том, что это. Говорил о нем только, что оно будет. — Иннар обвел руками круг в воздухе. — Что он его ждет. Хоть оно и опасно…

— Иннар…

— Знаю! — Ключник махнул рукой. — Вам нельзя ничего говорить. Он лишнего и не говорил. Но вижу, что дело пошло скверно.

— Не то слово.

Минут пять они оба сидели молча, избегая встречаться взглядами. Первым тишину нарушил Иннар:

— Надо выпить за нашего друга. — Он поискал глазами невскрытую бутыль и остановился на единственной оставшейся – зеленой. «Что ж, почему бы и нет, два последних дела сразу», — подумал Ганнон и проговорил:

— Иннар, я хотел попросить прощения…

— Не стоит, — перебил его ключник, — я и сам повел себя, как завистливый скот. Злился и на тебя, и на него с этим повышением.

— На Яррона? — с недоумением спросил Ганнон.

— На Виннара, — понизив голос, ответил Иннар и поднял ладони. — Знаю, знаю, трудно в такое поверить. К тому же про Прелата и правда стоило разузнать, я потому и пришел.

Иннар снова потянулся к вину, но Ганнон выхватил его и отставил в сторону к удивлению друга.

— Что ты имеешь в виду?

— Боннар. — От этих слов друга у Ганнона все похолодело. А ведь казалось, что он уже мертв внутри. Иннар продолжил: — Он чем-то разозлил хозяина Яррона, и тот послал людей к нему, ну, обыскать-поразнюхать.

— Как и про меня?

— Нет, про тебя только поразнюхать. С тобой-то все в порядке, он за всеми шпионит.

— Какое облегчение, — мрачно ответил Ганнон. — Так а что с Боннаром?

— Ну так вот. Яррон стоял очередную епитимью за то… в общем, что-то хорошее сказал он про твоего Боннара, когда хозяин против него советовал. — Иннар выдохнул и прервался на мгновение, но Ганнон промолчал. — И он мне рассказал. Это был совет по приговору. Сначала нашли чушь какую-то про потерянный путь, но потом… потом почитали еще и нашли что-то страшное.

— Что почитали? Что страшное?! — Ганнон выпрямился, оживая от нарастающей злобы. — Говори!

— Не знаю, чуть ли не основы мира он шатать собирался!

— Бред! — Ганнон бросился к сводам законов и текущих дел, которые передала ему королева. Он смахнул письмо от Иссура, под ним лежал одинокий лист. Он находился на самом верху и не был связан с пачкой других. Глаза забегали по строкам. Темно. Два коротких быстрых движения, и вот трут зажег свечу. Так-то лучше.

«Гамилькары… по праву Видевшего дома земель… простительная ересь… Боннар» — Ганнон зажмурился и потер переносицу. Лист на самом верху — она хотела, чтобы он знал. Посулы были, а вот и угроза – «возвеличивание Вортана… благочестие и узость взгляда, ссылка или строгая епитимья на усмотрение Видевшего».

— Ну что? — Иннар пытался заглянуть через плечо. — Ты сможешь помочь, ты же… — ключник изобразил высокую шапку на голове.

— Это писали до того, как «нашли что-то страшное».

— Крысы! — выругался ключник. — Мне жаль…

— Ой ли? — Ганнон с горечью посмотрел в глаза друга. — Тебе его жаль? Жаль тебе было других инструкторов, раз уж помянул крыс?

— Я… — Иннар смешался. — Нет, но я переживаю за тебя. Он же дорог тебе, уж не знаю почему. Надеюсь, что-то можно сделать. Вы с Виннаром… ох… ты, ты всегда справлялся.

— Я… — Ганнон повторил за другом и слово, и смущение. — Спасибо тебе, спасибо, что все-таки поговорил с Ярроном. И спасибо, что решил помочь Боннару.

В ответ Иннар лишь коротко кивнул. Этого было достаточно. Он протянул руку к вину, но Ганнон снова остановил его:

— Не трогай, для этого еще рано.

— Молк, что?

— Неважно, слушай. — Ганнон лихорадочно думал, отстукивая ногой ритм. — Пожалуйста, узнай, что же там такого нашли. Это очень важно.

— Да, господин, — протянул Иннар. В устах воспитанника Дубильни это слово могло быть худшим оскорблением, но на лице его не было злобы, только грустная улыбка. — Что-то еще?

Ганнон встал и взял меч, который Виннар дал ему перед походом на пляж. Повернувшись, он протянул его Иннару:

— Еще верни эту молкову штуковину в арсенал стражи.

***

Размышлять получалось только на ходу. Два шага от стены до кровати. Сегодня задачи требовали чуть больше места. «Похоже, придется-таки перебраться в комнату побольше», — констатировал Ганнон, взглянув на кипу судейских документов и письмо от Иссура. Скорее всего, ничего срочного, но даже если так – лучше прочесть. Записи от королевы он уже проигнорировал, и зря — мог бы узнать о Боннаре раньше.

Мелкий почерк был аккуратным, несмотря на тон письма. «…Сначала это чудище, а потом еще и письмо лично от Избранницы? Детина тренируется с остальными, но в Легион его принять не получится. А вот по поводу письма, я бы хотел получить личные разъяснения…» — сообщал в своем послании Лизарис. Юноша усмехнулся: бедный Бахан, для всех-то он чудовище. В остальном – все, как и ожидалось. Нужно будет поговорить с Иссуром лично, не стоит оскорблять его гордость.

Отложив в сторону письмо, Ганнон взял и повертел в руках бутыль с вином – горькое напоминание. Что же с ним сделать? Выпить, разбить, отдать? Он подавил картину последних мгновений жизни Виннара, возникшую перед глазами. Боль никуда не делась, но вместе с необходимостью спасти другого для нее появился выход. Посмотрим, удастся ли занять себя достаточно, чтобы снова не утонуть в болоте скорби.

У него было три опоры. Казалось, что все они рухнули: ссора, пропажа, смерть. Но одна из них цела, а вторую можно спасти. Хотя бы попытаться. «Это еще в моих руках, пока я жив» – с этой мыслью юноша убрал вино в сундук. Не стоит постоянно на него смотреть, но пусть останется напоминанием, к чему может привести малодушие. Бездействие недопустимо, да, но что можно сделать? Он снова взглянул на стопку книг: мог ли помочь закон? Кажется, королева держала Боннара в своей личной власти, но теперь уже нет. Что же такого он написал, старый дурак? Что можно сделать, если спасти его не могут даже Избранники?

«То, что делает нас лучше остальных – скрыто даже от тех, кому мы служим» — слова Коула отозвались тягучим, липким страхом. Ганнон уже знал, что это единственный выход, но не хотел в это верить. Есть всего одна сила вне ведения самых могущественных Видевших. «Две, — поправился он и грустно усмехнулся, — но Черного жреца под рукой нет». Ганнон достал кольцо из тайника и взвесил на ладони. Согласится ли Коул помочь? Юноша вспомнил разговор хозяина со странным легионером: «два рекрута». Он не понимал, что это значит, но, если с Виннаром не вышло, значит, второму старик не откажет. Что все это было, кто тот Откликнувшийся? Ганнон потряс головой, отгоняя лишние мысли. Что бы там ни было, следующих действий это не поменяет. Он вздохнул и, поморщившись, надел кольцо. Пора к нему привыкать.