Так может быть, именно ему следовало пожаловаться отцу?

Он, пытаясь успокоиться, смерил короля взглядом. Отец выглядел довольным. Он никогда не умел скрывать радость победы. И, конечно же, он не верил ни единому слову Эндрила. Готов был поверить слухам и дочери какого-то лорда, но не собственному сыну.

— Как бы то ни было, — произнёс Эндрил, всё ещё дрожащим голосом. — Почему мы вообще говорим об этом? Даже, если сказанное тобой, было бы правдой — а это не так, — разве дом Куррентер может позволить себе возмутиться? На полном серьёзе в открытую предъявить что-то королевской семье?

— Безмозглый дурак, — зарычал король. — Разве ты до сих пор не понимаешь, что любые твои слова или действия будут сказываться на мне? И какой урон ты способен нанести короне, нарушая шаткое равновесие в столице?

И тогда Эндрил, неожиданно даже для себя, расхохотался. Пожалуй, это было самым непристойным из сделанного за день, а может, и за всю его жизнь — а ему было с чем сравнивать. Однако сдержаться он не смог.

— Знаешь, — начал он, отсмеявшись. — Всё детство я слушал истории о Мелтоне Тан Гурри. О твоих подвигах, победах. О доблести и силе. О непоколебимости, чести, уме. Они буквально преследовали меня. На любое моё достижение падала твоя тень. Любую победу обесценивал груз огромных ожиданий. Я окончил академию с отличием, отлично овладел мечом и мушкетом, изучил историю, дипломатию, юриспруденцию, военную науку. И всё это лишь для того, чтобы соперничать с тобой. Но уже заканчивая академию, я знал: человека, с которым я соревнуюсь, не существует. Он лишь плод мифов и легенд, которыми обросла твоя жизнь и подвиги. И тем не менее... Многие твои действия я осуждал, со многими решениями был не согласен. Но я всегда уважал тебя. Уважал за то, что ты был себе верен. Верен собственным идеалам и стремлениям. Верен своему пониманию правды и чести. И верен своей цели, непоколебимый и несдвигаемый, будто долбанный огромный валун. Но теперь... — Эндрил с вызовом взглянул прямо на отца, в глазах которого блеснул неподдельный интерес. — Теперь я вижу, что передо мной нет даже этого человека. Остался какой-то жалкий призрак. Кривое отражение. Актёр, напяливший маску и силящийся сыграть роль, которая давно уже ему не под силу.

Он отдышался, а затем заговорил снова, чувствуя, что тишина вокруг стала слишком густой, слишком давящей, слишком громкой.

— Сейчас я вижу перед собой лишь труса. Труса, который боится своих подданных. Труса, который боится признать, что всё королевство вокруг трещит по швам, и вымещает свою злость на сыне. Труса, который прячется за войной, потому что это единственное, чем он ещё может управлять. Труса, который понимает, что проиграл, но отказывается признать это. Труса, от которого все ждут защиты королевства, но он не может защитить даже свою семью.

Эндрил замолк, слушая, как его слова отчеканивают от гладких стен. От золотых колонн и прозрачного янтаря. Как растворяются в листьях кроны под сводом тронного зала.

Неужели он и правда сказал всё это? Стоило ли ради подобного разговора последние два года искать повод вернуться на Восток? Стоило ли умолять Северную королеву? Подкупать людей в её администрации? Искать доверенных лиц на своём Царь-древе? Отдать все свои деньги Бриджит и её пиратам за первый взнос, в конце концов?

Только ради того, чтобы самостоятельно сделать всё ещё хуже.

Отец молча смерил юношу взглядом. Поиграл желваками. Все эмоции вновь схлынули с его лица. Осталась только ледяная сталь.

— Понимаю, — после мучительно долгой паузы произнёс король. — Ты куда больше похож на меня, чем сам думаешь.

Эндрил отрывисто заморгал, чувствуя, как его нижняя челюсть поползла вниз. Он многого мог ожидать от отца. Например, что он позовёт стражу и прикажет протащить принца по аллее дворцов, привязанным за ноги к двум карусам. Или высечь его плетьми. А может быть, просто бросить в трюм самой дрянной шхуны и отправить обратно на Север.

Но это?

— Когда-то я тоже думал, что умнее других. Лучше других. Верил, что в моих венах течёт неразбавленное божественное благословение. С годами это проходит. Но прежде, это должно позволить тебе возвыситься. Добраться до своей планки. Стать тем, кем ты должен быть. — Он серьёзно смотрел на сына. Без осуждения, без злости. Эндрил уже и не помнил, когда видел отца таким. — Внутри тебя есть стержень. Есть сила. Есть потенциал. И уже есть величие. Жаль, что ты используешь всё это для того, чтобы ругаться со мной, или соблазнять молодых дур. Знаешь, когда был тот турнир... Я искренне поверил в твою победу. Поверил, потому что всегда знал, что тебе это по силам. Без обмана, уловок и хитростей. По силам, если бы ты поставил перед собой такую цель. Но... ты лишь вновь меня опозорил.

Эндрил оскалился.

— Только ты можешь назвать победу позором!

Король поморщился от этих слов. По всей видимости, при слове «победа».

— Думаешь, важен лишь результат? Веришь, что способ его достижения никого не волнует? Наверное, ты прав, сын. В случае, если ты ничтожество. В случае, если никто не верит в твои достижения. Когда всё против тебя. Люди любят истории о попрошайках, разбогатевших на столько, что даже их внукам никогда не придётся работать. Но для тебя или меня — этого слишком мало. — Он глубоко вздохнул, опустив глаза. Затем сам же прервал эту неловкую, неуютную тишину. — Сын, взгляни на мои ступени. Скажи мне, для кого каждая из них?

— Я не...

— Говори! — резко, словно бросок кинжала, приказал отец. — Произнеси значение каждой из них! Сейчас же!

Эндрил, поморщившись, подчинился:

— На первую ступень поднимутся те, кто работает в воде. Вторая для людей, обрабатывающих почву. На третью могут ступить рудокопы, чья работа — добыча ресурсов из панцирей воздушных богов. Четвёртая — для жителей островов. Пятая — для жителей Царь-древа. Подняться на шестую ступень — честь, которой достойны градоправители островов и знатные семьи Царь-древа. Седьмая — для членов семьи. Восьмая...

— Восьмая — для богов! — закончил за него отец. — И лишь я стою над всеми. Я и есть тот, о ком поют песни. Тот, кто в умах людей повелевает богами. Тот, чьё слово — закон. Мне недостаточно добиваться результата. Я должен быть сильным. Должен быть великим. Должен быть страшным. Я должен быть тем самым героем песен и мифов — существом, куда ближе к богам, чем к обычным смертным. Должен быть таким, или... хотя бы казаться. Это фундамент, на котором держится королевство. И стоит ему дать хоть одну трещину — мир может рассыпаться в прах.

— Все твои слова... Все они — лишь пустышка, — процедил принц сквозь зубы. — Надувать грудь колесом и кричать о своём величии, — удел тех, кто этого величия лишён! Никто уже не верит в твою божественность. Как и в твою «великую миссию». В твою грядущую победу над Севером. И, судя по твоему совещанию с генералами, судя по твоему письму с предложением переговоров, судя по твоей затаённой ярости — ты и сам уже перестал в неё верить. — Эндрил шагнул вперёд, с вызовом глядя на отца. — Может быть ты и прав. Казаться всесильным правителем — это та ещё работёнка. Однако главное — являться им на самом деле. Добиваться результата и плевать, как ты при этом будешь выглядеть, если нельзя иначе. Твоё место — честь. Как и лестница под твоими ногами. Ведь ты должен не только управлять всеми людьми, но и защищать их. Заботиться о них. Давать им то, в чём они нуждаются. А если не можешь...

— И что тогда? — король поднял одну бровь, и Эндрил осёкся. Отдёрнулся от этой мысли, будто от раскалённой кочерги. Заставил себя потушить разгоревшееся внутри пламя.

Сам того не желая, он добрался до черты, которую не мог пересечь. Сомневаться в решениях отца, высказывать недовольство — пожалуй, сын короля мог себе такое позволить. Но предложить отречься от власти? Даже небрежно брошенная фраза в этом направлении могла быть расценена, как измена. И тогда он вряд ли отделается парой пинков от стражников или ссылкой на Север.