Прошло уже три дня. Три дня простоя. Три дня, за которые их флот ни разу не поднимал паруса, не запускал двигатели. Не выполнял приказ короля.

В каждый из этих трёх дней, ровно в полдень, к доставленному на «Решимость» пленнику в каюту — а скорее в крохотную конуру без иллюминатора, лишённую всей мебели, — отправлялся лейтенант Ричард Бэлью, в сопровождении двух солдат. Рослый, широкоплечий, с прямоугольным, ничего не выражающим лицом и почти полностью лишённый воображения. Его назначил лично адмирал Гривз, и Эндрил не стал спорить, хотя сам предпочёл бы кого-то... подходящего скорее для решения кроссвордов, чем для рубки дров.

Лейтенант Ричард Бэлью со всей должной ответственностью подходил к делу. По кругу задавая одинаковые, набившие оскомину вопросы. Занося каждый ответ — каждый раз разный, но одинаково лишённый всякого смысла, — во взятый им для этой цели блокнот. Сопровождал пометками, отражающими состояние пленника, его эмоциональную реакцию, вплоть до безумного хохота, который Бэлью записал заглавными буквами.

Словом, лейтенанту Бэлью нельзя было отказать в исполнительности, старании и скрупулёзности. Но нельзя было не отметить и тот факт, что все эти допросы — не дали ровным счётом никакого результата. В точности, как не дал его доскональный осмотр фрегата «Разящий громом», и, как не дали его попытки восстановить работу двигателей. Так что корабль и пленник равно стали бесполезным грузом, который держал корабли на месте.

Каждый день, сразу после допроса и визита Бэлью, к Эндрилу приходил адмирал Гривз — сегодня даже с капитаном Мэттьюсом. Он листал отчёты лейтенанта, перечитывая их по несколько раз. Подробно докладывал о том, как идут дела на кораблях. И формально он не подгонял Эндрила, не настаивал на скорейшем принятии какого-либо решения, однако всем своим видом — пусть и не так явно, как сейчас Брэндон, — намекал, что принять это решение стоит в самое ближайшее время.

Эндрил и сам знал это. Знал, что их флот должен был уже быть на перевалочном пункте — городе Талисо, построенном прямо на водной глади бездны. Знал, что должен встретиться там с отцом, прежде чем они вместе направятся дальше — к Иль’Тарту, где пройдут переговоры между представителями двух враждующих Титанов. И знал, что король, вероятнее всего, уже на Талисо, а кораблям Эндрила до города по-прежнему оставалось пять или шесть дней пути.

Эндрил даже несколько раз порывался лично связаться с отцом. Вот только ему нечего было добавить к обстоятельным ежедневным отчётам адмирала Гривза. И Эндрил знал, что лишь собственная слабость тянет его спросить у отца совета, добиться от него поддержки и, вместе с тем, свалить на него ответственность. А он, во что бы то ни стало, не хотел показаться в глазах отца слабым, раз уж тот оставил ему право принимать решения. Не желал этого, даже если это было правдой. В особенности, если это так.

— Почему... — тихо начал Эндрил, пусть и понимал, что вопрос вновь продиктован его желанием найти виноватого. — Почему ты приплыл только сегодня? Почему не стал участвовать в допросах?

Три дня пленник был на «Решимости». Три дня лейтенант Бэлью вёл его допрос. И ни разу до этого момента с «Бури» не приплывала ни одна шлюпка, несмотря на то, что до этого пираты потребовали присутствие на допросах своего человека.

Брэндон внимательно посмотрел на Эндрила. И Эндрил попытался прочитать хоть что-то в его лице, но не смог. Наконец боцман спросил лишь:

— А ты?

Эндрил вздрогнул и отвёл глаза. Неужели он так предсказуем? Эндрил действительно с первого дня собирался посетить пленника самостоятельно. Возможно, это было самонадеянно, но почему-то он был уверен, что справился бы лучше лейтенанта Бэлью, или, например, того же Брэндона. Лучше любого из всех, кто был здесь.

И так ни разу и не сделал этого. Может быть, его останавливала бессмысленность этой затеи. А может быть, последние предостережения Бриджит Торн. Бриджит Торн, которую уже три дня он не видел и не получал о ней вестей. Только подумав о ней, только произнеся в мыслях это имя, его захлестнуло жгучее желание спросить о ней у Брэндона. Спросить, почему она не выходила на связь. Почему не прибыла лично.

Но и этого он не сделал, так как боялся того, что может узнать.

— Ладно, принц, — хмыкнул наконец Брэндон, не дождавшись ответа. — Как бы то ни было, теперь я здесь и собираюсь поговорить с ним. Если хочешь, ты тоже можешь присутствовать.

И он развернулся и пошёл к выходу. Остановился на мгновение перед тем, как открыть щеколду, как будто ожидал, что Эндрил окликнет его, остановит или поспешит последовать за ним. Но затем всё же открыл дверь, вышел и быстро исчез в коридоре средней палубы.

А Эндрил так и остался молча сидеть за столом.

Прошло около часа, прежде, чем объявился лейтенант Бэлью. Запыхавшийся и немного взъерошенный, он замер перед Эндрилом, копаясь в смятых и влажных от пота листках, где он — в точности, как и должен был, — досконально записывал всё, что происходило на допросе пленника. Первом, который вёл не он, а Брэндон Нельд.

Писал Бэлью плохо. Читал — ещё хуже. Но в течении следующих минут, вдвоём им удалось разобрать все вопросы, все пометки и все примечания, а также сложить листы с ними в правильном порядке.

— Ну что ж, ублюдок... — гласила первая строчка. — Пора мне выйти на смену. И советую тебе быть со мной ласковым, если не хочешь, чтобы я взял тебя на мой корабль, где у меня есть целый комплект инструментов, которыми я смогу причинять тебе боль.

Здесь лейтенант Бэлью сделал пометку, что Брэндон Нельд выдвинул деревянный стул, развернул его вперёд спинкой и сел, широко расставив ноги. Сообщалось так же и то, что пленник фыркнул, сдув попавшие в рот спутанные волосы, а затем улыбнулся, взглянув на пиратского боцмана.

— Беседа, да? — радостно переспросил он. — Беседа вместо весёлого путешествия. Ха!

— Надо же, ты уловил суть, — Брэндон показался Бэлью слегка удивлённым. Он облокотился на спинку, сцепив под подбородком руки. — Давай начнём с простого вопроса. Кто, во имя бездны, ты такой?

Пленник немного пожевал губы. Однако, как подписал Бэлью, затем улыбка его стала лишь шире, а в глазах остался заинтересованный блеск.

— Я — мученик, — продекламировал он с гордостью. — А вместе с тем — спасенье. Я — щит и меч в одном лице. Я — кара Богов, а также их милость. Я — пламя, горящее в глазах, но также и то, что вспыхивает на кончике обагрённого кровью клинка. Я — никто. А ещё я — такой же, как ты. И такой же, как он.

Сказав это, он посмотрел прямо в глаза Бэлью, и от этого взгляда его будто окатило ледяной водой.

— Понятно, — заключил Брэндон таким тоном, словно ответ его устроил. — И где же дом у такого, как ты? Или... может быть, скажешь, где тебя поймали?

— Сердце, — к удивлению Бэлью, пленник кивнул, будто считал это ответом на вопрос Брэндона. — Да, большое сердце. Я слышал, как оно стучало. И человек, с зелёной улыбкой тоже его слышал. Знал, как и я, что это важно. Знал, что если вслушаться и разобрать на составляющие, на ритмы, на ноты, то можно сделать многое. Да... Ты прав... Это место действительно имело значение.

— Большое... сердце? — переспросил Брэндон. — Ты имеешь ввиду, воздушного бога? Ты был на Титане?

— Бездна тебя дери! — выкрикнул пленник, будто передразнивая тон Брэндона. — Ну конечно же, я был на Титане! Где же ещё я мог быть? Жаль, что их не отличить, а? Их песни похожи, так похожи, при том, что в них не совпадает ни одна нота — не совпадает цель. Эта музыка возникала у меня в голове раз за разом. Но один раз... Один раз, когда я уже почти освободился, тот второй запел следом. Запел, перемешивая мои мысли, словно овощной салат!

— Бездна, это всё проклятая чушь...

— Стой! — Эндрил оборвал зачитывавшего с бумажки Бэлью. — Подожди-ка. Кажется, он говорит о двух Титанах. Мать рассказывала мне, что Иль’Пхор и Иль’Тарт поют, когда встречают друг друга. И, кажется, именно Иль’Пхор начинает петь первым. Знаешь, у нас в команде есть несколько выходцев с Иль’Пхора. Разыщи одного из них и спроси, так ли это на самом деле.