Электричество пронзает мои нервные окончания, как будто они разорваны, как разорванные провода кабеля.

Облака пыли поднимаются вокруг моего лица, когда я кричу. Это все, что я могу сделать.

Я никогда в жизни не испытывал ничего более мучительного.

У меня в голове что-то шаркает. Движение вокруг меня. Кто-то поднимает мою рубашку, прикладывая руку к тому горячему месту, где неослабевающая боль.

— Д-д-не трогай это!

Я прижимаю голову к грязи, в то время как на моих глазах выступают слезы.

Вид передо мной съеживается до булавочного укола, когда колючая грязь царапает мою щеку.

Звуки достигают моих ушей.

Отчетливые женские стоны, разрывающиеся между удовольствием и болью. Я открываю глаза, словно в тумане, похожем на сон, и вижу фигуру, нависающую надо мной. Размытость мешает мне ясно видеть его. Но он большой. Рис?

Пот блестит на его теле, освещая шрамы, разбросанные по коже. Рельефные мышцы изгибаются в такт его движениям, его тело стройное и такое же мощное, как пьянящий аромат, наполняющий комнату. Все движется медленно. Извилисто. Как будто это действительно сон.

Эти стоны — мои собственные.

Волны удовольствия сжимаются в моем животе, и я облизываю губы, желая побороть это, но каждый мускул молит о сладких вибрациях, проникающих в мои кости.

Я поворачиваю голову и вижу ряд черепов, прислоненных к стене. Их рты разинуты, белые завитки дыма поднимаются к потолку пещеры. Картина на стене смотрит на меня сверху вниз, расширяясь и уменьшаясь на моих глазах, и черепа смеются над слабыми голосами, которые шепчут мое имя. Я смотрю вниз на себя, полностью одетую, но корчащуюся на полу. Рис наблюдает за мной, челюсть отвисла, глаза прикрыты.

Эти голубые глаза впиваются в меня, наполненные голодом, более сильным, чем само голодание.

Сцена исчезает, когда сон подступает к моим глазам, и я поддаюсь ему.

Жидкость стекает по моему горлу,

образует дорожку влаги, которая охлаждает мою грудь. Страстное желание охватывает меня с новой силой, и я поднимаю дрожащие руки к холодному предмету, подносимому к моим губам. Отчаянно желая еще, я держу его там, высасывая столько воды, сколько могу, не заботясь о том, что она вытекает из уголка моего рта.

Давление на мой затылок поддерживает меня в вертикальном положении, покачивая головой, пока я продолжаю пить.

Кувшин падает в темноту пещеры, освещенной только одним настенным светильником, гораздо более тусклым, чем раньше. Другой самки нигде не видно, оставляя меня гадать, не начинается ли сейчас моя смена развлекать ублюдка.

Маска Риса снята, и я изучаю резкие линии его подбородка, покрытого коротко остриженной тенью бороды, и шрам, который искажает его кожу. Он невероятно привлекателен… для бастарда.

— Ты упрямая.

— Так мне говорили, — говорю я слабо.

Прохладной воды пока достаточно, а мое тело настолько вялое от голода и жажды, что мне даже все равно, что он со мной делает. Мои глаза закрываются, но открываются при первом прикосновении сладости, танцующей на моем языке. Мякоть инжира прижимается к моим губам, и я держу ее там, высасывая сок, который на вкус как сладкое блаженство. Боль пульсирует в моей спине и чешется. Черт возьми, как же она чешется. Я переворачиваюсь в грязи, пытаясь облегчить ее, и, как будто он может прочитать мои мысли, он расчесывает ее для меня.

Несмотря на мое раздражение, облегчение невероятное, и у меня вырывается тихое ворчание, когда он прибивает гвоздь к месту.

— Ястреб-тарантул. Он проводит рукой по боли, и это рай. Сущие небеса.

— Нашел это застрявшим у тебя в рубашке.

— Боль. Это было так сильно.

— Дал тебе немного пейота для этого. Последние несколько часов у тебя были галлюцинации.

Галлюцинации? Я не утруждаю себя объяснением ему, что эти галлюцинации включали в себя то, что он наблюдал за мной точно так же, как за другой женщиной. Черт возьми, может быть, так оно и было.

— Тебя раньше жалили?

Он кивает.

— Много раз.

— Уверена, что один из вас, придурков, не натравил это на меня в качестве одной из ваших отвратительных пыток?

— Если бы я собирался тебя мучить, я бы придумал что-нибудь более креативное, чем ястреб-тарантул.

— Хочешь связать меня и предложить себя тебе? Я приму удар в любой день из-за этого, спасибо.

В его глазах появляется улыбка, когда он двигает челюстью, как будто пытается не рассмеяться.

Все еще подпирая голову, он наблюдает, как я ем фрукт, казалось бы прикованный к нему, и опять же мне было наплевать, какие мысли зреют в его голове. Голодание — это способ присвоить себе приоритеты, и мой способ — восполнить свой организм.

Он приподнимает мое очаровательное колье, которое я купила у Джесси, с маленькой птичкой, свисающей с кожи.

— Как тебя зовут, маленькая птичка? он спрашивает в третий раз за несколько часов, и когда я качаю головой, его губы сжимаются в жесткую линию, оттягивая поврежденную кожу шрама.

Как раз в тот момент, когда я думаю, что он собирается украсть плод, побуждая меня сжать его покрепче, он отпускает мою шею и встает. Его резкие движения говорят мне, что он взбешен, но он не говорит больше ни слова, пересекая комнату.

Он снимает с плеч кожаный жилет, и в тусклом свете я вижу его мышцы, где тени переходят в впадины и жесткие линии груди и пресса. Немного повозившись с застежкой-молнией, согнув локти по обе стороны от себя, он сбрасывает джинсы на пол и отбрасывает их пинком. Не сводя с меня глаз, он выпрямляется, обхватив свое мужское достоинство. Его тело точеное и идеально пропорциональное, бедра выглядят такими же мощными, как и широкая грудь.

На полу, в нескольких футах от меня, кровать из одеял, на которую он ложится. Не большая удобная кровать, а куча одеял размером не больше коврика подо мной.

Следующие двадцать минут или около того я наблюдаю, как его спина расширяется и сжимается, расширяется и сжимается, совсем как череп на стене. Медленнее. Медленнее, пока я не убеждаюсь, что он заснул. Ниже его покрытой шрамами спины виднеется мускулистая задница, дополненная вмятинами на внешних ягодицах, и я должна приказать себе отвести взгляд от их отвлекающего эффекта.

Я вытягиваю шею назад, к цепям, и осторожно, чтобы они не гремели, напрягаю мышцы и тяну. Как будто я могу выдернуть шест прямо из земли.

Дрожащие мышцы и судорога в ладони говорят мне, что я не могу.

Раздраженно выдыхая, я отказываюсь от усилий и смотрю на потолок пещеры.

Мне требуется некоторое время, чтобы снова заснуть. Я ненавижу звуки в пещере. Холодный и застоявшийся воздух. Глухое эхо голосов из главной пещеры. Удушье и отчаяние от того, что ты в ловушке. Снова.

Как только усталость сковывает мои веки, стон заставляет меня проснуться.

Мечтаешь?

Я моргаю, чтобы убедиться, что не сплю, и до моих ушей доносится ворчание. Тишину наполняют резкие вдохи, как будто Рису снится кошмар, и его тело дергается с каждым выдохом. Животный звук, который вырывается из его груди, — это крик боли, и я поднимаю голову с коврика. Надеюсь, это не один из его моментов затмения, который закончится тем, что мой череп будет водружен на столб рядом с его кроватью.

Он взмахивает рукой в воздухе, действие, которое заставляет его сесть прямо, и он осматривает комнату, оглядываясь взад и вперед, как будто сбитый с толку.

Его глаза устремлены на меня, грудь поднимается и опускается от глубоких, быстрых вдохов.

Он поворачивается ко мне лицом, откидываясь на груду одеял, и смотрит на меня в мерцающем свете. Делая глубокие, легкие вдохи, он наблюдает за мной с таким пристальным вниманием, что я чувствую, как волоски встают дыбом на моей коже. Хотя это нелегко разглядеть, я могу разглядеть очертания его мужского достоинства, лежащего прямо перед его мускулистыми бедрами.