— Не понимаю, почему они просто не бросают всех этих диких ублюдков в яму и не сжигают их. Продолжайте позволять им размножаться, и у нас на руках будет война, прежде чем мы это осознаем.

— Не выглядят такими крутыми, когда они кричат, привязанные к кровати, после того, как им отрубили яйца. Оба охранника хихикают, и громкий хлопок действует мне на нервы.

Руки сжаты в кулаки, я жду, прислушиваясь к коробкам, которые скользят через ворота.

При звуке шагов по грязи я срываюсь с места в стремительную беготню за креозотом. Горячий песок обжигает подошвы моих ног, но я продолжаю, и в тот момент, когда я достигаю участка, я соскальзываю на живот.

Семьдесят секунд. Из-за куста креозота я наблюдаю, как они ставят коробки и возвращаются к грузовику. Любое движение насторожило бы их, поэтому, хотя песок обжигает мою кожу, я лежу, распластавшись, насколько могу, и жду.

В ту секунду, когда они поворачиваются, чтобы унести последние коробки, я по-армейски отползаю назад, глубже в кусты.

Краем глаза я замечаю движение, от которого мурашки пробегают по позвоночнику, когда из-под куста выскакивает ящерица с черными пятнами. Я прижимаю руку ко рту, и хотя прерывистое дыхание через нос не дает мне закричать, я закрываю глаза и молюсь, чтобы мужчины поскорее ушли.

Проходит не менее часа.

Я больше не могу сказать. Я перестала считать секунды в тот момент, когда мужчины уселись за воротами, закуривая сигареты и опрокидывая серебряные фляжки с чем-то.

Я облизываю губы, такие пересохшие, что удивительно, как они вообще не потрескались на моем лице. Солнце палит по моей бритой голове, покрывая ее потом, который бисером выступает на коже. Я удивлена, что во мне еще осталась вода, чтобы потеть.

Наконец, охранники закрывают заднюю дверь багажника, запрыгивают в кабину и уезжают.

Как только я больше не могу видеть их на грунтовой дороге, я выхожу из своего укрытия и иду по песку к складу. Может быть, внутри есть вода.

Мой разум жаждет выяснить, почему они оставили припасы здесь, у черта на куличках. Но я слишком измотана. Я так отчаянно нуждаюсь в пище и воде, что всерьез подумываю вернуться за той ящерицей, которую видела ранее.

Тяжелая цепь соединяет двери склада, удерживаемые толстым замком. Я поворачиваю замок, но это бесполезно. Массивные двери не поддаются, и, вероятно это все равно не имеет значения. В тех коробках были только папки.

Взглянув вверх, я проверяю положение солнца относительно грунтовой дороги впереди. Доктор Фалькенрат сказал, что идти пешком три часа, солнце у моего правого плеча. Отсюда, я думаю, еще час, что не является невозможным.

Однако при полной силе солнца это тоже будет нелегко.

Усталость проходит глубоко в моих костях.

Края впереди мерцают, как будто они движутся, вибрируя передо мной, как лужа воды впереди. Я бреду, спотыкаясь по грунтовой дороге, сворачивая в сторону от приступа головокружения, который отправляет меня, спотыкаясь, на горячий песок, и я снова прихожу в себя.

— Подруга, здесь жарко.

Голос отводит мой взгляд в сторону, и я всхлипываю при виде идущего рядом со мной Рэймонда.

— Я… в порядке. Я не… сумасшедшая. Я знаю, что ты галлюцинация.

— Разве здесь имеет значение, сумасшедшая ты или нет?

— Чего ты хочешь? Почему ты продолжаешь появляться?

— Ты бы предпочела побыть одна?

Нет. Даже если разговор с галлюцинацией сводит меня с ума, здесь так уютно.

— Это… немного дольше, чем ты… предполагал. От жары и истощения у меня перехватывает дыхание и кружится голова.

Он смотрит на солнце, прикрывая глаза рукой. — Ты обращала внимание на небо? Ты немного сбилась с пути.

Мои мышцы обвисают под тяжестью поражения и усталости, когда я смотрю вверх.

Солнце переместилось за мое левое плечо.

— О, нет. Куда мне идти?

— Солнце высоко. Хотя еще не совсем полдень. Может быть, в десять? Вы ушли со склада около восьми, верно?

— Я даже не знаю. Мне вообще все равно. Я просто хочу лечь и уснуть.

— Ты не можешь лечь. Рен рассчитывает на тебя.

— Я даже не знаю, девочка ли это.

— Послушай меня, Дэни. В полдень солнце станет очень ярким. У тебя не было ни еды, ни воды более двадцати четырех часов. Возвращайся назад. Тебе нужно идти на юг и немного западнее.

Бесслезное рыдание застревает у меня в горле, мои плечи так ослабли, что я даже не могу стоять прямо. Я поворачиваюсь, как он говорит, и прижимаю тыльную сторону ладони к виску, чтобы потереть ноющее место. Моя голова становится тяжелой, пульсирующей от боли.

— Ты останешься со мной?

— Ненадолго, — говорит он и дергает головой, беря инициативу на себя передо мной.

— Давай.

Больше часа я плетусь за ним, спотыкаясь о свои ноги, которые кажется проваливаются с каждым шагом, как будто подо мной зыбучий песок. Мои колени начинают подгибаться, сухой воздух такой густой, что обжигает глотать.

— Рэй … Мне нужно отдохнуть. Я слишком устала.

— Дерево прямо впереди. Я вижу его, Дэни.

— Ты лжешь. Моя грудь сжимается от слез, которые отказываются литься.

— Ты лжешь мне!

— Я не лгу. Смотри. Он указывает вперед, туда, где я могу разглядеть искривленный изгиб дерева, сгорбленного само над собой, как будто его повалили на бок.

В моей груди расцветает надежда, и я спотыкаясь иду вперед, падая на колени и поднимаюсь, делая еще три шага, прежде чем снова упасть. Снова и снова я падаю и снова заставляю себя подняться, пока моя рука не цепляется за кору, и я держусь за дерево. Огибая его, я вижу отверстие, а внутри ствола спрятан небольшой пакет.

Поднимаясь на колени, я роюсь в сумке и нахожу маленькую бутылочку воды. Недостаточно, чтобы полностью увлажнить меня, но достаточно чтобы предотвратить ощущение слабости, которое грозит погрузить меня во тьму. В пакете также лежит небольшая пачка крекеров. На то, чтобы их съесть уходит всего несколько минут. Это жалкое блюдо, но его достаточно чтобы у меня больше не кружилась голова.

По растрескавшейся грязи, окружающей дерево, разбросаны маленькие синие ягоды, некоторые пурпурно-красные, и я поднимаю одну, изучая ее. Ядовитыми растениями, на которые всегда указывал мой отец, были паслен серебристый и касторовая фасоль. Ничего похожего на эти ягоды. Я кладу одну в рот, и терпкий сосновый привкус разносится по моему языку.

Горьковатое, но достаточно сытное.

Я набираю горсть ягод в ладонь, съедая несколько штук по ходу сбора, пока моя ладонь не наполняется ягодами.

Наклонившись вперед, я осматриваюсь внутри полого ствола дерева. Внутри обманчиво просторнее, и я забираюсь внутрь, перешагивая через маленькие корни, торчащие из грязи, рядом с рюкзаком. Дышится легче, чем раньше, я наслаждаюсь тенью, перекусывая ягодами, мой пристальный взгляд скользит по внутренней стороне дерева.

Я замечаю резьбу — имя с выгравированной под ним датой. Я обыскиваю землю рядом со мной и нахожу острый камень, возможно, использовавшийся владельцем имени. На стенке ствола рядом со мной я вырезаю свое собственное имя и провожу пальцами по постоянным бороздкам в коре, но даже это, кажется, требует усилий. Прохладное ложе из грязи зовет меня, я ложусь свернувшись калачиком, и поддаюсь тяжелому грузу истощения.

Острыми шипами боль пронзает мой живот, скручиваясь, как лезвия глубоко внутри моего тела. Обхватив себя руками, я сворачиваюсь в тугой клубок, прищуривая глаза при каждом пульсирующем сокращении мышц.

В моей груди нарастает ощущение холода, и я открываю рот, чтобы меня вырвало, но ничего не выходит. На моей коже выступил пот, который стал намного бледнее, чем раньше. У меня такое чувство, что голова кружится слишком долго, слишком быстро, и все что я хочу сделать, это закрыть глаза, но боль не дает мне уснуть.