— Конечно, папа. Однако чувство страха скручивается у меня в животе. Я терпеть не могу "Шоу Бойз" и их друзей. А девочки, которые заискивают перед ними, еще хуже они всегда шепчутся обо мне. Рожденные политиками и военными лидерами для общества, все они надменные дети, которым никогда не выжить за стеной.

— Будет лучше, если Шесть останется здесь. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь его узнал. Вам двоим будет полезно провести несколько часов порознь.

Разочарование подступает к моему рту быстрее, чем я могу его остановить, и я выпаливаю: —Что это должно значить?

— За последние две недели ты дважды пропустила уроки, отправляясь на свои исследования.

— Я учила Шестого писать несколько слов, папа. Теперь он может составлять предложения.

— Я очень сомневаюсь, что такие навыки пригодились бы ему здесь.

Иногда его холодность режет глубоко, а иногда оставляет неглубокий порез, напоминая мне, что счастье недолговечно.

— Это шоу парней не заслуживают твоей помощи, папа. Они всего лишь кучка панков. Я не утруждаю себя тем, чтобы сказать ему, что они называют его сумасшедшим и бесполезным за его спиной.

— Что это такое, меня не касается. Ты доставишь эту припарку сегодня утром, это ясно?

Раздраженно я тыкаю вилкой в яйца, которые мне больше не нравятся.

— Да.

Как только с завтраком покончено, папа отправляется туда, куда он ходит каждый день. Я все еще не знаю, и я научилась избегать задавать вопросы, которые запускают его защиту. Вместо этого, это остается внутри постоянно растущей пустой пустоты в моей голове.

Руки подхватывают меня сзади, и я крепко обвиваюсь вокруг его шеи, пока Шестой несет меня вверх по лестнице в мою спальню. Он осторожно кладет меня на кровать и снимает рубашку. Обычно мы бы подождали, пока закончатся дела по дому, чтобы заняться делами, но сегодня утром он выглядит встревоженным…загнанным. В его глазах нет веселья, когда он снимает одежду с моего тела шорты и рубашку.

— Шестой, что на тебя нашло?

Его лицо непроницаемо, когда он сбрасывает штаны на пол, высвобождая свою твердую длину. Матрас скользит по моей спине, когда он подтягивает мои ноги к краю кровати. Он направляет свой кончик к моему входу, и его челюсть напрягается от одного грубого толчка внутрь, который выгибает мою спину, мои пальцы крепко сжимаются на простынях.

Вместо медленных и уверенных движений, его движения быстрые и яростные, как будто он ищет быстрого освобождения. По его коже струится пот, и ворчание в моем ухе придает решимости, когда он набухает внутри меня, его твердость упирается в мои стенки.

Я откидываю голову назад, не в силах сопротивляться полноте, когда он прижимается своими бедрами к моим, и с натужным стоном он выходит из меня, направляя теплые струи своей разрядки на мой живот, по моим грудям, по моему животу, вниз к моему налившемуся лону, который горит от боли отсутствия кульминации. Он протягивает руку и распределяет его по моим соскам и вверх к моей шее.

Уголки его губ приподнимаются в усмешке, когда он смотрит на меня сверху вниз, и тогда становится понятной причина его поведения.

— Ты ревнуешь. Я смотрю вниз на блеск на моей коже и снова на него.

— Ты злишься, что я не беру тебя с собой.

Как будто призыв к нему вызывает некую нотку раскаяния, его брови сводятся вместе, и он широкими шагами направляется в ванную, возвращаясь с мокрой тряпкой.

Он вытирает свои горячие жидкости, прежде чем бросить салфетку на тумбочку рядом с кроватью, затем выходит из комнаты, оставляя меня обнаженной и совершенно неудовлетворенной.

Достав белье и приготовив кусок мяса на ужин, я неохотно отправляюсь выполнять страшное поручение.

Шестой разгребает землю, когда я подхожу сзади, его мышцы блестят от пота, он напрягается от тяжелого труда, копая траншею для дополнительного орошения.

Пока я наблюдаю за его работой, отсутствие кульминации гложет меня изнутри.

Он останавливается, швыряет лопату в грязь и шагает ко мне. Обнимая меня, он прижимается своими губами к моим, и я чувствую извинение в его поцелуе.

— Я скоро буду дома. Я держусь за его бицепсы, поднимаюсь на цыпочки чтобы подарить еще один поцелуй, и отступаю назад, надевая на голову сумку с припаркой.

Шоу живут ближе к северной стороне стены, недалеко от входа в новые дома третьей фазы. Папа мог бы жить там или на виллах в западной части общины, если бы захотел, но он отказался, и я благодарна за это каждый день. Я ненавижу Шоу. Особенно Дэмиана.

Мне потребуется больше часа, чтобы дойти туда пешком, а с таким дьявольски жарким и сухим воздухом, как сегодня это займет больше времени. Особенно потому, что мне приходится гулять по нему без Шестого, чтобы составить себе компанию.

Странно, что два месяца назад я все делала сама.

Я прохожу мимо миссис Джонстон, которая машет мне со своего крыльца, где она сажает цветы в горшочки под своей широкополой шляпой.

В моем сознании проносится картинка той шляпы, забрызганной кровью, когда Бешенный разрывает ей глотку, и я вздрагиваю, поднимая руку, чтобы помахать в ответ.

За этой стеной маслянистая ложь. Как сон, который не признает темные тучи кошмара по ту сторону. Мы бы никогда не выжили там, в Мертвых Землях — это стало ясно для меня в тот день, когда мы собрали для нее опунции. Она ушла бы первой. Женщина-неваляшка, которая печет печенье для еженедельных собраний сообщества и посещает церковь, как будто мир вообще не изменился.

Я никогда не спрашивала женщину, потеряла ли она кого-нибудь во время вспышки. Некоторые рассказывают о своей жизни до стены, но другие избегают этого, предпочитая оставаться запертыми в этом псевдосуществовании.

Слова папы эхом отдаются в моей голове. Безопасность — это иллюзия.

Это правда. За исключением Шестого, я действительно чувствую себя в безопасности. Даже в Мертвых Землях.

Я наконец добираюсь до дома Шоу, гораздо большей версии трехэтажных домов, которые окружают его с обеих сторон. Полная трата ресурсов и полное отключение электричества, насколько я могу судить. Я слышала, что виллы еще больше, особняки, но папа не разрешает мне исследовать ту часть сообщества. В любом случае, я бы туда не поехала, со всеми привилегированными придурками, которые там живут.

Стоя на крыльце, я звоню в дверь и отступаю, чтобы достать из сумки завернутую в марлю припарку. Дверь распахивается, и на пороге Дэмиан Шоу. Из трех братьев, которых я терпеть не могу, он самый худший. Два месяца назад он бросил перезрелый помидор, который разлетелся по моей футболке, когда я торговала папиным травяным чаем на рынке. С тех пор я его ненавижу.

С приветственным хмурым видом я протягиваю ему припарку, которую он выхватывает у меня из рук, вертя в руках, чтобы рассмотреть.

— Это для твоего брата.

— Спасибо, урод. Он захлопывает дверь у меня перед носом, и через несколько секунд поручение, которое испортило мне утро, выполнено.

Я раздраженно вздыхаю и разворачиваюсь, спускаясь по ступенькам к тротуару.

Гул привлекает мое внимание слева от меня, где Альберт Эрикссон и двое других мальчиков следуют за мной в своем модном электромобиле, который напоминает мне о пропавших роликовых коньках. Видеть их грудой внутри почти комично.

Неудивительно, что Альберт живет на Виллах. Я вижу его только в тех редких случаях, когда он решает пожить трущобах, приезжая в ист-Сайд. По большей части, он придерживается своей стороны треков, как и все жители Виллы, за исключением тех случаев, когда он нарывается на неприятности.

— Куда ты собрался, урод? — кричит он сквозь низкое гудение. Все электромобили здесь издают один и тот же звук.

— Оставь меня в покое.

— Хочешь прокатиться?

— Нет.

Другие мальчики хихикают, напряжение скручивает мои мышцы.