Сквозь звуки его сосания легкий ветерок пустыни треплет листья надо мной, пока я парю на облаках блаженства. Тихий стон срывается с моих губ, и я вспоминаю что мы здесь одни. Только мы вдвоем.

Шесть перемещается к другой моей груди, и второй стон сотрясает мою грудь, становясь громче, чем раньше, достаточно громким, чтобы он на мгновение приостановил сосание.

Его кончик прижимается к моему входу, и мое тело становится твердым.

Я открываю глаза и обнаруживаю, что Шестой смотрит на меня сверху вниз, его напряженный взгляд молчаливо просит разрешения.

Купание в волнении — это подводный поток страха, который сжимает мой желудок, но я киваю. Больше никому я не доверяю больше, чем Шестому, и я хочу чтобы он был у меня первым.

Его тело приходит в движение, входя в меня, медленно и нежно, только кончик его члена проникает туда, где были его пальцы.

Прерывистое дыхание касается моей щеки, когда он дрожит в моих объятиях.

— Все в порядке, Шестой, — шепчу я.

Медленное подталкивание его кончика создает скользкую влажность, и он снова движется вперед, толкаясь во мне.

Я вскрикиваю, обвиваю руками его плечи и откидываю голову назад.

Давление ударяет по моему лону, когда он наполняет меня, скользя взад и вперед по моим тугим стенкам. Больше соков смягчает его толчки. За каждым уколом боли следует преследующий поток удовольствия, убывающий и текущий внутри меня.

Хриплый вой, который вырывается из меня, совсем не похож на человеческий. Это звучит так, словно животное разрывают изнутри.

Знакомая ласка его языка, танцующего по моему соску, напоминает о наших ночах невинного исследования, смягчая болезненный укус, когда он растягивает меня каждым движением своих бедер. Это успокаивает меня. Притягивает меня к нему, когда мое тело хочет восстать против этого нового вторжения.

Мышцы моего живота напрягаются, как будто он вторгается в мою утробу, в то время как мои щеки ощущаются так, как будто я часами сидела у жаркого огня.

Пот блестит на его коже, мышцы постоянно дрожат, как будто он борется за сохранение контроля. Он все еще остается внутри меня, глаза зажмурены, и дыхание вырывается из его груди с дрожью.

— Я в порядке, — шепчу я. — Я в порядке, Шестой.

Его пальцы переплетаются с моими, крепко удерживая, и я обхватываю его ногами, когда он толкается глубже. Глубже.

— О, боже— Давление нарастает у меня в животе, и я выгибаюсь навстречу ему.

Его челюсть отвисает, голова откинута назад, глаза закрыты, на лице выражение чистого экстаза.

Он толкается снова. И еще раз.

Подсунув руку под мое бедро, он перекидывает мою ногу через свое плечо и толкается еще глубже, поднимаясь выше по моему телу.

— Шестой. Его имя звучит шепотом, постоянным звоном в моей голове, который напоминает мне, кто таким образом командовал моим телом.

Высвобождая руку, я провожу ладонью по его влажным плечам, под которыми перекатывается сталь его мышц. Он грозный и сильный, но в то же время такой уязвимый.

Я хочу заползти в него и остаться там. Я хочу прикоснуться к его сердцу и позволить ему прикоснуться к моему. Бедра толкают его в меня, Шесть смотрит мне в глаза, и я тону в этом море синевы, позволяя ему увлечь меня вместе с ним в темные глубины, куда бы ни направлялся его разум.

Капли пота выступают у него на лбу, и его лицо искажается от боли, как будто для него все это слишком тяжело. Плотская тьма затуманивает его глаза, и он отталкивает мою ногу.

Его движения становятся резкими. Его пальцы впиваются в мою плоть, оставляя синяки на коже. Он переворачивает меня на живот и хватает за бедра, снова входя в меня.

Я снова кричу, но паника в моем голосе, кажется, не оказывает на него никакого эффекта.

Я поднимаю голову, но он удерживает ее, прижимая мою щеку к одеялу. Волна страха захлестывает меня, но вместо того, чтобы бороться с ним, внутренний голос говорит мне сдаться ему. Я так и делаю.

На этот раз я позволяю ему быть грубым.

Его тело врезается в меня сзади, в то время как он продолжает прижимать меня. Ворчание и стоны напоминают мне о совокупляющихся животных. Я закрываю глаза и представляю это. Мы вдвоем на воле, когда он использует мое тело, безрассудно прижимается ко мне.

Все немеет, и прежнее жжение превращается в наполненность в моем животе, когда он наполняет меня своим ядом. Эта ненависть, которой мир заклеймил его. Жестокость его пыток обрушивается на меня, поглощая меня своей печалью.

Он обнажает передо мной свою душу. Сдирает кожу до черноты внутри.

Я могла бы сказать ему остановиться, и он бы остановился. Я знаю, что он бы остановился, но я этого не делаю.

Вместо этого я открываю рот для знакомого ощущения, которое я узнала по ночам, когда он нежно доводил меня до оргазма. Он опускается ниже, и я закрываю глаза, крепко вцепляясь в одеяло.

Он двигается быстрее, и я чувствую, как мои груди толкаются подо мной от его грубости, мои соски соприкасаются с тканью подо мной.

Мужские звуки одобрения, которые достигают моих ушей, только усиливают мою необъяснимую потребность в этом, и мои мышцы напрягаются. Я приподнимаюсь к нему выше, позволяя ему проникать глубже, и в моей груди раздается гулкий звук — нечто среднее между удовольствием и болью. Толчки его бедер усиливаются, пока последняя крупица контроля не ускользает из моих рук, и я кричу.

Я вцепляюсь пальцами в одеяло, словно пытаясь удержаться на земле, и подчиняюсь взрыву, который разносится по моей крови.

Шестой кряхтит и рычит, сжимая мои бедра, когда он выбивает последние капли своего оргазма.

Влажное тепло стекает по задней части моих бедер, когда он наконец замирает, оставаясь внутри меня, и ложится мне на спину.

Мое тело дрожит, мышцы ослабли, и мои слезы срываются на всхлип.

Это не из — за боли — я вообще не чувствую никакой боли. И все же, в то же время, я чувствую все. Все сразу, и этого слишком много. У меня такое чувство, как будто я выдала свои самые темные секреты, одновременно принимая в себя Шесть. Боль. Гнев. Истинную природу его существа.

Я хотела прикоснуться к его душе, но не ожидала, что она будет такой темной. То, как он скрывает это за пеленой боли.

Маленькая девочка внутри меня цепляется за последнюю ниточку моей невинности — ту самую, которая говорит мне не доверять любви, и что то что я сделала, неправильно.

В моем теле нет ни одной косточки, которая не желала бы иметь Шесть — даже тех частей, о которых меня предупреждали. Но я не ожидала почувствовать замешательство и стыд от осознания того, что могла бы остановить его, но не сделала этого. Я достигла кульминации во время его грубости, как будто часть меня жаждала этого.

Он выходит из меня, утыкается головой в колени и с мучительным криком ударяет кулаками по вискам.

С раскаянием я сажусь и ползу к нему по одеялам. Боль пульсирует между моими бедрами и в животе, но я игнорирую это, потому что знаю, что боль которую испытывает он, вероятно намного сильнее.

Ненависть, которую он испытывает к самому себе, написана в напряжении его мышц и его мучительном хныканье, которое прерывает бесполезный шум в моей голове.

Какая бы суматоха ни царила во мне, это не его вина, это моя. И я не знаю, почему я так себя чувствую. Для меня это не имеет смысла. Недоумение таится в черной пустоте на затылке — в той части моего разума, которая не может дать о себе знать. В той части, где голоса отдаются эхом, а безликие силуэты шепчут.

Он отталкивается от меня, отталкиваясь на расстоянии вытянутой руки.

Кто-нибудь другой, и я бы ушла в себя и умерла от отказа. Но я знаю, почему Шесть это делает. Он думает, что причинил мне боль.

Может быть, так и есть. Может быть, такова наша природа. Я причинила ему боль, пригласив его причинить боль мне.

Мир мог бы назвать нас больными. Возможно, даже созданными друг для друга.

В конце концов, предполагается, что хорошие мужчины состоят из крепких костей и стальной плоти, но Шестой не является ни тем, ни другим. Он — тени и боль, завернутые в сломанную оболочку.