Я не могу дышать.

Поднося дрожащую руку ко рту, я фиксирую первый приступ рыдания в своей ладони.

Он умер в одиночестве, на холодном металлическом столе. Никаких теплых объятий, как у моей матери и Сары. Некому было сказать ему, чтобы он не боялся. Он был окружен незнакомцами, подталкивавшими его до последнего вздоха. Без руки, за которую можно было бы ухватиться.

Боль затягивает меня глубже в мучительные воспоминания.

Абель лежит рядом со мной в моей постели, и мы смотрим через окно над нами на звезды, которые сверкают в ночном небе. Мама говорит, что когда она была моложе, звезды и близко не светили так ярко, как в городах. Я указываю на них, улыбаясь, когда Абель следует за движением моего пальца, как будто он надеется точно указать на ту самую звезду, на которую я смотрю.

— Там бабушка и тетя Джесс. А еще есть Эмилия и Гаррет.

— А папа? спрашивает он.

— Ага. Папа тоже звезда.

— Когда-нибудь я хочу слетать на Луну и увидеть его.

Сцепив руки вместе, я переплетаю пальцы с маленькими детскими ручками моего брата и сжимаю.

— Может быть, так и будет.

Я смотрю на его фотографию, искаженную моими слезами, и провожу пальцем по его невинному лицу.

— Передай им привет от меня, Абель, — шепчу я и закрываю глаза, чтобы не заплакать.

Впервые в своей жизни я совершенно одна.

Проходят минуты.

Может быть, несколько часов. Я поднимаюсь с пола и собираю папку моего брата. Прежде чем положить ее обратно в ящик, я снимаю фотографию Абеля спереди и засовываю ее в карман.

Меня не волнует, поймают ли они меня на этом. Меня больше не волнует, что они со мной сделают.

Все за что мне оставалось бороться, ушло не оставив ничего, кроме пустой оболочки. А оболочки не чувствуют боли или страха быть разбитыми.

Все мое тело онемело, я в состоянии шока, когда я выхожу из кабинета Дэвиса. Сначала я даже не замечаю движения фонарика, пока он не мерцает у меня на периферии.

Я поворачиваюсь, чтобы увидеть предыдущего охранника, стоящего в конце коридора. Развернувшись на каблуках, я толкаю дверь рядом со мной, ища место где можно спрятаться, и укрываюсь в темном лестничном пролете. Минуту спустя охранник проходит мимо окна, и я выдыхаю прислоняясь к стене. Включив фонарик, я пробираюсь к перилам и смотрю вниз на спиральную лестницу.

Возможно, здания соединены и на цокольном этаже. Квартира, в которой мы жили, была соединена с соседним зданием. Предполагалось, что это будет путь к отступлению на тот случай, если Рейтерам удастся проникнуть внутрь.

Который мы никогда не использовали.

Я сбегаю вниз по лестнице, огибая каждый этаж, пока не достигаю самого нижнего уровня, где на дверной панели выбита буква "В". Проталкиваясь, я выхожу на открытую площадку, где хранится разнообразное оборудование и приспособления. Территория обширна, и когда я попадаю в коридор, окружающая темнота полностью разворачивает меня, пока я не перестаю понимать, где нахожусь.

Я все равно продолжаю идти и улавливаю блеск чего-то в луче моего фонаря. Черный блеск вдалеке. Когда я приближаюсь, это становится четким фокусом, и я могу различить очертания тела, опирающегося на стул, полностью покрытого каким-то блестящим резиновым костюмом. Лицо тоже покрыто резиной, но изо рта торчит широкая ржавая труба, и я иду по ней к одному из больших сооружений рядом со мной.

Он жив?

Я протягиваю руку и засовываю палец в костюм.

Он неестественно хлюпает, вызывая дрожь у меня по спине, и я потираю подушечки пальцев друг о друга, пока они сохраняют затяжное ощущение.

Я наклоняюсь к нему во второй раз, улавливая горелый запах, от которого морщится мой нос, и еще раз бросаю взгляд вверх, на конструкцию, прикрепленную к трубе.

Что это?

Руки обвиваются вокруг меня сзади, в то же время чья-то ладонь закрывает мой рот.

Волны ужаса захлестывают меня, я кричу в ладонь.

— Ш-ш-ш, — шепчет голос мне на ухо, но я извиваюсь и брыкаюсь, пытаясь вырваться.

— Ты знаешь, что это?

На его вопрос я все еще в его объятиях. Я понятия не имею, кто меня захватил, но он сильный, сильнее меня, и борьба с ним оказывается бесполезной.

Дрожа в его объятиях, я качаю головой.

— Когда-нибудь слышал об автоклаве?

Это большая, похожая на холодильник штука в лаборатории, где инструменты расставлены на полках внутри и их стерилизует пар под давлением. Я киваю в ответ, и он указывает пальцем на трубу.

— Та же концепция. Эта труба соединена с котлом, и пар подается в скафандр.

Ужас от того, что он описывает, охватывает меня, и желчь подступает к моему горлу.

— Понимаешь, мы не можем допустить, чтобы кто-то из наших заразился и распространил болезнь. К сожалению, прион практически ничем не может быть уничтожен. Поэтому мы содержим его в костюме. Уничтожить вирус, который его переносит, и выбросьте всю чертову штуковину после. Здесь мы тестируем костюм. Чтобы убедиться в отсутствии утечек или сбоев. Однако для тестирования используются только более старые испытуемые.

Из моего рта вырывается всхлип, все еще зажатый в его ладони.

Он отпускает меня, позволяя повернуться, и ужас бурлит у меня внутри, когда ореол моего фонарика освещает сына доктора Эрикссона. Того, кто тогда вошел к нам.

Вблизи я вижу, что он намного старше меня, но все еще обладает мальчишескими чертами — юношеская кожа и небольшая растительность на лице, которая выдает его за девятнадцатилетнего или двадцатилетнего. Черный костюм, который он носит, подчеркивает его широкие плечи, которые сужаются к тонкой талии, говоря мне, что он намного сильнее меня, чтобы даже подумать о поединке с ним.

— Пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

— Пожалуйста. Я… я просто заблудился, вот и все.

— Я отвезу тебя обратно после. Обещание в его голосе — единственная мера утешения, которая заставляет меня делать так, как он говорит. Мы пробираемся сквозь темноту, и я освещаю своим светом предметы, которые кажутся мне незнакомыми. Облегчение захлестывает меня, когда мы наконец достигаем лестницы, и я следую за ним этаж за пролетом, пока мы не достигаем двери с большой красной буквой S, выбитой на панели.

S блок.

— Сэр, я вообще-то из тюремного блока Б. Я оглядываюсь назад, в сторону лестницы, убеждая себя сбегать и уладить этот беспорядок с доктором Фалькенратом завтра. Что-то подсказывает мне, что сын Эрикссона все уладил бы за меня.

— Это займет всего минуту. Он толкает дверь, которая открывается в еще один темный коридор. — Прошу прощения, что не представился, — говорит он через плечо. — Я Иван.

— … Дэниел.

— Я знаю. Я помню тебя с прошлой недели. В кабинете моего отца.

Воспоминание опускается у меня под ложечкой, и мне приходится проглотить стойкий запах мужского достоинства доктора, все еще остающийся у меня в носу. Эти мысли быстро заглушаются гудящими звуками, которые достигают моих ушей, и страх пронзает мои мышцы.

— Куда ты меня ведешь?

— Почему ты был в кабинете моего отца в тот день?

Я бы хотела, чтобы он перестал расспрашивать меня о том дне — о том, что я больше всего на свете хотела забыть.

— Он… хотел показать мне свою лабораторию. Я ассистент доктора Фалькенрата.

Иван хихикает и качает головой.

— И что делает тебя настолько особенным, чтобы быть чьим-либо помощником?

— Я умею читать. И писать.

Он смотрит на меня сверху вниз, уменьшая меня.

— Ну, это особенное. Но ты никогда не будешь помощником. Ты дикарь. Раб.

Я открываю рот, чтобы влепить ему пощечину с язвительным ответом, и он распахивает дверь позади себя.

Комната открывается в нечто, похожее на зрительный зал, похожее на старый заброшенный театр, где иногда играли дети из улья. Стулья расставлены в ряд, и шестеро мальчиков постарше, возможно, ровесников Ивана, сидят на них скованно, их руки пристегнуты к подлокотникам, головы прикреплены к высоким спинкам сидений. Разноцветные провода отходят от их бритых голов, прикрепленные к белым пластырям, приклеенным скотчем к коже, а с другого конца они подключены к черному ящику снаружи кресла. Похоже на какой-то монитор. Из-за пояса их штанов свисает еще больше проводов, и они прикреплены к отдельной коробке, что заставляет меня усомниться в ее назначении.