– В этой? А есть ведь еще только одна. Разве не так, дорогой?

Маленький Огюст молчал. «Сложное положение, – додумал он. – Не хочется причинять матери боль, но отцу так и нужно – всеми командует, настоящий тиран». Он сказал, делая вид, что уступает ей:

– Мэтр не бывает на Университетской по средам и субботам.

Она повторила, не веря своим ушам:

– Ты хочешь сказать – каждую среду и каждую субботу?

– Каждую. И я заметил, – заявил он уже с гордостью, – что одна из учениц тоже каждый раз отсутствует по этим дням. Некая Камилла Клодель. Очень хорошенькая.

– О! – Лицо ее посерело. – И ты знаешь, куда он уходит?

– Только не в мастерскую на бульваре Вожирар. Но ходят слухи, что у него есть еще несколько мастерских, о которых никто не знает.

– Но это же расточительство!

– Мама, пожалуйста, успокойся. – В конце концов одной женщиной меньше, одной больше время от времени, велика важность! Ведь это единственная привилегия художника.

Но Роза не могла успокоиться. И когда в следующее воскресенье Огюст не пришел домой, словно в отместку за ее поведение, она больше не колебалась, твердо решив, что делать.

В субботу, когда Огюст, позавтракав, вышел из дома, Роза незаметно последовала за ним. Она подождала несколько минут на улице перед мастерской у площади Италии, чтобы поймать его на месте преступления, а затем постучала в дверь, приготовившись к бою. Дверь открыла красивая молодая женщина, голова ее была повязана платком, в руках щетка.

Роза была вне себя от ярости. Разве может кто-нибудь лучше ее заботиться об Огюсте? Женщины смотрели друг на друга. Дверь была лишь слегка приоткрыта, и Роза не видела Огюста, но слышала его голос; погруженный в работу, он говорил на свою любимую тему – о готической архитектуре, не подозревая, что кто-то стоит в дверях.

– Никто не понимает меня так, как ты, Камилла, – бормотал он.

Ярость Розы не знала предела. Она перешагнула порог, оттолкнув побледневшую Камиллу.

– Я пришла к мосье с лучшими намерениями, – первая проговорила Камилла.

– Все так говорят, – ответила Роза.

– Это неправда. – Огюст оторвался от работы, – Я мадам Роден, – объявила Роза.

– Роза, не срамись, – сказал Огюст. – Мы не женаты. «Неужели голос его и Камилле кажется таким же неестественным, как ему самому, – подумал он.

– Странно, что он так перепугался. Нет, надо внушить им обеим, что он сам себе хозяин».

«Она ненавидит меня, – думала Камилла, – и готова убить». Камиллу охватила паника, она хотела бежать, но Огюст повелительным жестом приказал ей продолжать работу. Укрывшись за скульптуры, она в волнении смахивала с них пыль.

Роза последовала было за Камиллой, но Огюст остановил ее.

– Я говорил, не шпионить за мной.

– Разве я неправа? – крикнула Роза– Разве я не мадам Роден?

– Ты мне не законная жена, – повторил он резче. – Почему нам с Камиллой не жить вместе, если захотим?

– А как же я?

– Конечно, мы с Камиллой не помолвлены. Все знают, что ты моя подруга, но мы не женаты. – Розу это не убедило, и Огюст не знал, что еще сказать. С какой стати он должен что-то менять в своей жизни… – Я содержу вас с сыном и в придачу терплю сцены, которые ты мне закатываешь. – Роза побелела, и он сердито сказал: «Смотри, не вздумай броситься в Сену».

Роза уставилась на Камиллу; та пыталась спрятаться в углу мастерской за мраморной фигурой обнаженной женщины, пригнувшейся к земле, для которой она явно сама служила моделью. Роза представила себе великолепное молодое тело Камиллы и своего Огюста рядом с ней. Эта мысль была невыносима. Она сразу почувствовала себя увядшей, хотя вроде была еще привлекательной, полной сил женщиной. Но где ей равняться с этой, которая в два раза моложе. Закрыв лицо руками, она горько расплакалась.

– Перестань, Роза, возьми себя в руки, не надо… – Я не понимаю, в чем моя вина.

Огюст еле сдерживался. Хотелось крикнуть: «Замолчи, идиотка», – но Роза, казалось, вот-вот упадет и обморок. Он протянул ей сто франков. – Купи те стулья, что ты хотела.

– Не прогоняй меня!

– Я не прогоняю. Твое место дома, и… – Он остановился. Разве мог он поведать кому-нибудь, сколько радости доставляла ему Камилла. Роза – женщина, которую надо защищать, а Камиллу надо лелеять. Роза – надежный друг, а Камилла – само солнце, в Камилле есть благородство, грация, изящество. Они такие разные, не может быть и речи о каком-то соперничестве. Просто немыслимо. И вдруг он снова пришел в бешенство. Кто сказал ей о мастерской? Он требовал у нее ответа, он должен знать, как она о ней проведала.

Роза покраснела, и он догадался.

– Маленький Огюст! – воскликнул он. – Шпион! Предатель!

Роза затрясла головой, но Огюст знал, так и есть – ей никогда не удавалось что-нибудь скрыть от него. Ему вдруг стало очень горько.

– Зря я пустил его в мастерскую, сам виноват.

– Ты ведь не прогонишь его, Огюст? Прошу тебя, – взмолилась Роза.

– А что ело прогонять – он там почти не бывает.

– Он хочет тебе угодить.

– Поэтому он и донес тебе?

– Я бы все равно узнала. Сказал бы кто-нибудь другой.

– Несомненно. Хотя это никого не касается. Никого. Сегодня вечером я приду домой и поговорю с ним.

– Не будь с ним жесток! Он – все, что у меня осталось.

– Глупости. – Но голос его смягчился. Он обнял ее за плечи и подвел к двери. – Милая, ты же знаешь, что я не могу без тебя. Никто не позаботится обо мне так, как ты.

Просто невероятно, с грустью думала Роза, как бы ни доставалось от него, стоит ему обнять ее – и она уступает. Уже в дверях он повторил:

– Помни, я хочу поговорить сегодня с парнем. И она молча кивнула. Она застала-таки его с любовницей, но он все повернул по-своему, и она чувствовала себя виноватой. Он поступил непростительно, а выходило так, что неправа она. Роза решила не прощать ему так скоро эту обиду.

Когда Роза ушла, Камилла, появившись из-за фигур, сказала:

– Я не могу здесь оставаться. Неудобно.

– Нужно остаться, – резко ответил Огюст. – Мы не закончили «Данаиду».

Камилле захотелось ударить его по лицу, но он работал у станка, и она не могла до него дотянуться. Затем он сказал, словно извиняясь:

– Она совсем дикарка, деревенская.

– А я, Огюст?

– Иди сюда, мы теряем время.

– И ты можешь продолжать работу как ни в чем не бывало?

– Я говорю тебе, что ты мало работаешь, а ты не слушаешь.

– А ты хоть раз сказал мне, что любишь? – крикнула она, злясь за эти слова на себя и еще больше на него.

– Я не светский человек. Но пока я леплю тебя как «совершенную женщину», моя дорогая Камилла, тебе не на что жаловаться.

– Какое самомнение, – обрушилась она, но осталась.

Когда он собрался уходить, заявив, что нужно поговорить с маленьким Огюстом, она нахмурилась, но согласилась остаться в мастерской, потому что перевезла сюда все вещи, а он обещал вернуться завтра, хотя это было воскресенье.

Сын ждал его дома с наглой улыбкой. Он начал было выговаривать маленькому Огюсту за предательство, но тот сказал:

– Я ухожу в армию.

– Скажи папе почему, – вставила Роза.

Маленький Огюст не мог этого сделать – Роден не был его отцом, настоящим отцом, что бы ни говорила мама. Он не мог называть его папой, не осмеливался. И боялся, что мэтр догадается, что если он сбегает из мастерской, то вовсе не из стремления к самостоятельности, как он это объяснил матери.

– Ну что ж, пожалуй, это твой первый разумный шаг. Там тебе придется слушаться начальство.

– Ты не благословишь его? – спросила Роза.

– Я дам ему один совет, – ответил Огюст. – Дослужить до какого-нибудь чина и, может, хоть в армии сумеешь сделать карьеру. – И отвернулся, чтобы скрыть свое горькое разочарование.

– Я постараюсь, – сказал маленький Огюст и разразился смехом.

Огюст резко повернулся и уставился на сына.

– Что тебя так забавляет?

– Ты думал, мастерская станет для меня академией. А вот в армии все настоящее – и жизнь и смерть.