– Огюст, будь хорошим мальчиком и поцелуй папу, – сказала тетя Тереза.

Маленький Огюст послушно обнял отца, но был неподатливым, как сухая глина. Своими сильными руками Огюст вдруг схватил мальчика, прижал к себе и глубоко вздохнул– нелегкая это была победа над собой, – а мальчик по-прежнему оставался холодным и равнодушным. Тетя Тереза забеспокоилась, она боялась, что Огюст рассердится. Но тут отцовская борода защекотала мальчика, и он рассмеялся.

– Господи! – воскликнул Папа. – Как давно я не слыхал смеха.

– Мы должны поехать на пикник, – предложил Огюст. – Ты куда хочешь поехать, малыш?

– В Булонский лес, – предложил мальчик.

– Далеко, – заметил Папа.

– Можно на омнибусе, – сказал Огюст. – А потом погуляем в лесу и на Больших бульварах.

Мальчик спросил:

– А можно на большом желтом омнибусе? Запряженном парой лошадей?

– Конечно! – сказал Огюст и договорился с тетей Терезой, что она приготовит обед к их возвращению.

Маленький Огюст хотел сидеть рядом с кучером, а Огюст не разрешил. Мальчик в недоумении посмотрел на отца, но тот остался тверд.

По Булонскому лесу разъезжало множество экипажей, ландо и колясок, и маленький Огюст спросил, почему они тоже не наймут экипаж.

– Мы так и сделаем, – сказал Огюст-старший. – Но сначала, малыш, надо погулять.

Папа согласно кивнул, и мальчик, который с уважением относился к дедушке, успокоился. Огюст поддерживал Папу под локоть, а сын держался за его руку. Огюст рассказывал Папе обо всем, что происходит вокруг.

И Папа с прежней живостью сказал:

– Когда немцы осадили Париж, Булонский лес был в ужасном состоянии, а когда пруссаки в своих остроконечных касках маршировали по Парижу, мы закрыли все окна и двери. Никто не хотел на них смотреть. Да, ведь я совсем забыл, ты после этого был в Париже.

– Но очень короткое время, Папа.

– Нет-нет, я совсем не против того, что ты уезжал в Брюссель. Солнце скрылось за горизонтом, похолодало.

Огюст взял экипаж. А когда Папа забеспокоился о расходах, Огюст ответил, что не надо экономить, тем более на пикнике, да еще в такой день!

– Ну, что я тебе говорил? – шепнул Папа маленькому Огюсту. – Теперь Огюст вернулся, и дела пойдут по-другому.

Маленький Огюст спросил:

– Отец, это немцы разрушили твою статую?

– Откуда ты знаешь о статуе? – удивился Огюст.

– Мама сказала. Это не они ее разрушили, нет?

– Нет, малыш, нет.

Папа подтолкнул локтем внука и сказал:

– Ну-ка скажи отцу, кем ты будешь, когда вырастешь.

Мальчик заколебался, но потом спросил отца:

– А ты не рассердишься?

– Конечно, нет, малыш.

– Когда я вырасту, – сказал мальчик, старательно выговаривая слова, словно заучил их наизусть, – я буду таким, как мой отец.

Огюст не знал, что сказать, и Папа первый нарушил молчание:

– Какой прекрасный экипаж ты выбрал. С тех пор как уехала Роза, мы ни разу не ездили на пикник.

– Почему же? – удивился Огюст.

– Не могли себе позволить, – ответил Папа. – Цены все растут. Литр вина теперь не семьдесят сантимов, а целый франк, а сахар подорожал с семидесяти до девяноста сантимов. Раньше Тереза покупала кофе по два франка за фунт, а теперь по три двадцать пять, и мы почти совсем не покупаем мяса. Масло, сыр и яйца нам тоже не по карману. Я надеялся, что дела изменятся к лучшему, а они, наоборот, все ухудшаются. И сколько я на своем веку перевидал всяких правительств! Я родился, когда Наполеон был императором, а в 1815 году наступила монархия, а потом всякие перевороты в 1830, 1848, 1851 годах, когда пришел Наполеон III, и потом опять в 1870 году. Много я повидал на своем веку всяких правительств. Уж думаешь: людям надоело, так нет, никогда ничему не научатся. А теперь вот снова ходят слухи о новом перевороте.

– Я думал, Франция сейчас процветает.

– Мелкие буржуа процветают – это точно. А наш президент Мак-Магон – роялист и маршал. Говорят, он хочет стать императором.

– Казалось бы, после Наполеона III все сыты по горло императорами.

– Господи, он-то умер, да идея жива.

– Папа, с каких это пор ты стал так интересоваться политикой?

– Ну а чем же мне еще интересоваться? Когда взрослые замолчали, мальчик спросил:

– А мама скоро приедет?

– Приедет, как только подыщем квартиру, – ответил Огюст. – Сейчас она присматривает за моими статуями в Брюсселе.

Экипаж остановился у дверей. Поездка стоила дороже, чем рассчитывал Огюст, но он и виду не подал. Ведь это особый день. Сумерки опустились на Париж, и Огюст вдруг загрустил: как много времени он провел вдали от Папы, маленького Огюста и любимой тети Терезы! Его одолевали предчувствия, что «Бронзовый век» и здесь подвергнется осмеянию. Тут он заметил слезы в глазах Папы.

– Что с тобой? – спросил он.

– Ничего, ничего, – ответил Папа. – Большая эта статуя, которую ты собираешься показывать в Париже?

– Это мужская обнаженная фигура. В человеческий рост.

– Ах, вот как, – понимающе сказал Папа. – Но это не Христос?

– Это вообще не святой, просто мужчина, молодой мужчина.

– Такой, как был я, и какой ты теперь?

– Я уже не так молод, Папа.

– Подожди. Вот доживешь до моих лет, тогда будешь вспоминать о том времени, когда тебе было тридцать пять.

– Мне скоро тридцать семь. Поздно мне ждать успеха.

– И это после того, как ты столько потратил времени на все эти фигуры. – Но, говоря так, Папа довольно улыбался.

По случаю возвращения Огюста тетя Тереза приготовила праздничный обед: рыбный суп, жареное мясо, много картофеля, а также вермут и «Контро».

– Совсем как в прежние времена, – сказал Папа. Папа все вспоминает прошлое, грустно подумал Огюст. И тут же решил спросить у Папы о том, что уже так давно его терзало.

Когда они на минуту остались одни, он упрекнул Папу, почему тот не сказал ему, что Мама умирает.

– Я и сам не знал, – ответил Папа, – смерть подкрадывается так неожиданно! Нам пришлось тут же ее похоронить, боялись эпидемии. – Папа выглядел таким дряхлым, беспомощным и вдруг замолчал.

– Но как могли вы похоронить ее в общей могиле? – допытывался Огюст.

– Всех так хоронили, – пробормотал Папа. – Даже богатых. Это было во время осады Коммуны, а ты был в Брюсселе.

– Я не хотел тебя обидеть, – сказал Огюст.

– А чего со мной считаться? Я слепой. На что я годен?

– Ты мой отец, – сказал Огюст.

– Так почему же ты так долго отсутствовал?

– Мне надо было работать.

– Знаю-знаю. Значит, ты останешься дома, даже если они не примут твою фигуру?

– Да. Каждый скульптор или художник-француз рано или поздно возвращается в Париж. Это для него настоящая родина.

– Ну а мальчик? Ты не оставишь его?

– Конечно, нет. Ведь он мой сын. – Но одно беспокоило Огюста, омрачая этот радостный день. Ребенок так крепко весь день держал его за руку, что это пугало. Он не просил, он требовал всей его отцовской любви без остатка. «Не слишком ли больших жертв он просит?» – спрашивал себя Огюст.

– Ты уж не будь с ним таким строгим, – вздохнул Папа. – Я слишком стар, чтобы его воспитывать, а он немного капризный.

– Вернется Роза, сама все рассудит, – ответил Огюст.