— Может, нам стоит... — меня прерывает громкий взрыв, нарушающий тишину. Я задыхаюсь, отбрасываю динамик рации и смотрю на лестницу широко раскрытыми глазами. Мгновением позже раздается второй выстрел, от которого мое сердце заколотилось в горле.

Это был Энцо или Сильвестр? Неизвестно, кто проявляет настойчивость.

— Так, теперь нам нужно пойти проверить, — говорю я, мой голос неровный и напряженный.

Кейси медленно поворачивается ко мне. Энергия сместилась, и я больше не уверена, что она на нашей стороне.

Мои губы становятся сухими, а язык прилипает к крыше рта, когда она делает шаг ко мне.

— Не делай этого, — предупреждаю я ее, и она делает паузу. — У меня нет намерения причинить тебе боль, но я сделаю это, если ты будешь со мной возиться.

Она качает головой, и, насколько я знаю, она может даже не понимать, что это значит. Несомненно, она была чрезвычайно защищена. Но вместо замешательства, этот поступок кажется... снисходительным, как успокоение ребенка, который хнычет, потому что не может съесть печенье перед ужином.

Сука.

Она делает еще один шаг ко мне, и я выпрямляю позвоночник.

Пошла она к черту за попытку запугать меня. Я боролась всю свою жизнь, просто чтобы выжить. И сейчас я не собираюсь останавливаться.

Она, кажется, замирает, и прежде чем я успеваю понять, каковы ее намерения, раздается громкий удар, а затем приглушенный крик, похожий на крик Кейси.

Она поворачивает голову к лестнице, а затем, через несколько мгновений, снова медленно поворачивается ко мне лицом. Мое сердце бешено колотится в горле, а мозг не может решить, на чем сосредоточить свое внимание — на суматохе, доносящейся снизу, и опасности, в которой, вероятно, находится Энцо, или на девушке с гнилым ртом, спешащей ко мне.

У меня как раз достаточно времени, чтобы увернуться от нее, отправив ее в панель управления, и помчаться к ступенькам.

К черту.

Я не собираюсь оставаться здесь, сражаясь с полумертвой девчонкой, которая явно не такая послушная, какой казалась.

Я погружаюсь в темноту через несколько секунд после того, как практически спотыкаясь спускаюсь по лестнице. Я не слышу, как цепи на ее ногах преследуют меня, но мой ужас все равно убедил меня в этом, и я не останавливаюсь, чтобы проверить.

По мере того, как я приближаюсь к низу, мой пульс учащается. Из-за дверного проема больше не доносится никаких звуков. И это меня тревожит гораздо больше, чем если бы раздался громкий шум. По крайней мере, тогда я знаю, что Энцо еще жив.

Без колебаний, в тот момент, когда моя нога достигает дна, я врываюсь в дверь и вхожу в гостиную.

Сильвестр сидит на диване с дробовиком на коленях, деревянная нога опирается на кофейный столик.

Я замираю на месте, ужас чуть не отправил меня в могилу раньше времени. Тут же я мотаю головой в сторону кухни, судорожно ища Энцо.

Его здесь нет. Куда он, черт возьми, делся?

— Что-то ищешь? — лениво тянет Сильвестр.

Сердце замирает в горле, я перевожу взгляд на Сильвестра, грудь вздымается, когда я пытаюсь понять, что, блять, произошло за те две минуты, что мы были порознь.

— Что ты сделал? — задыхаюсь я.

Рука Сильвестра поднимается к бороде и поглаживает ее с насмешливой задумчивостью.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает он. — Я просто сижу на своем диване, в своем доме, и пью холодное пиво.

Пиво стоит на тумбочке, хотя пробка на нем не снята.

— Где Энцо? — спрашиваю я, не обращая внимания на его снисходительность.

Сильвестр вздыхает, как будто вся эта ситуация — огромное недоразумение и неудобство. Как будто он не пытался держать меня здесь взаперти и разозлился и вышел из себя, когда я сказала «нет».

Как будто он не лгал нам с самого начала и намеренно держал нас здесь в ловушке.

— Я уже связалась кое с кем, — предупреждаю я. — Они знают, что мы здесь и что нас держат в заложниках.

Это далеко от правды, но это лучше, чем если бы он поверил, что мы полностью уязвимы.

Сильвестр опускает деревянную ногу с кофейного столика, громкий стук заставляет меня вздрогнуть. С ворчанием он встает, и я инстинктивно делаю шаг назад.

Мягкое дуновение воздуха шепчет мне в затылок, заставляя волосы встать дыбом, как у окаменевшей кошки.

Я замираю, а Сильвестр ухмыляется, в его глазах появляется дьявольский блеск. Он поднимает руку и указывает мне за спину.

— Она очень хочет оставить тебя у себя.

Мои мышцы застыли от ужаса, и я отказываюсь разжать их и повернуться.

— Я сказал ей, что ты останешься здесь с ней. Она очень рада, что у нее появился новый друг.

Я пытаюсь сглотнуть, но это не легче, чем глотать сухие палочки.

— Тогда почему она привела нас к маяку? Зачем ей помогать нам искать выход?

Его взгляд скользит по моему плечу, в его глазах вспыхивает чистая ярость, но тут же гаснет. За этот крошечный отрезок времени я вижу каждую частичку безумия, живущего в пустой могиле, где должна быть его душа.

— Кейси иногда бывает одиноко. Ей не всегда нравится быть здесь. В конце концов, она приходит в себя, но время от времени ведет себя как обычно.

— И поэтому ты зашил ей рот? — я сплюнула, испытывая отвращение к тому, что он сделал со своей собственной дочерью. Меня тошнит от мысли, что еще он мог с ней сделать.

Я чувствую, как палец скользит по моему затылку, и вздрагиваю, склизкое ощущение проникает в мою кровь. Ее прикосновение перемещается на юг, а затем начинает закручиваться в узор, который я не могу различить. Она что-то рисует на моей спине, но я понятия не имею что. Мне кажется, что это буквы, но я не могу быть уверена в этом, находясь в панике. Мне кажется, что я чувствую ее след L-A-R, но мой разум мчится слишком быстро, чтобы интерпретировать это.

— Мы все страдаем от последствий, моя дорогая, — говорит он, обходя стол и становясь передо мной. Я зажата между ними, и понятия не имею, как, черт возьми, должна найти Энцо и вытащить нас отсюда. — Я подвозил припасы, когда она начала кричать. Я уже отрезал ей язык в прошлый раз, когда она пыталась позвать на помощь, но это не мешает кому-то издавать звуки бедствия, даже если они бессвязные. Она вынудила меня.

Тошнота бурлит в моем желудке, кислота прожигает путь к моему горлу.

— Тебе не нужно было оставаться здесь, — напоминаю я ему, мой голос хриплый и неровный. — Если ты так отчаянно хотел не оставаться один, ты мог бы просто уехать.

— Мои дочери родились и выросли здесь. Я много лет служил на маяке. Я посвятил всю свою жизнь тому, чтобы быть здесь. Почему я должен был просто выбросить это?

— Потому что это сводило тебя с ума, — рассуждаю я. — Ты не должен так жить.

Он молчит, пока его руки сжимаются и разжимаются. Я понятия не имею, о чем он думает, но это и не важно. Он не собирается уходить, и он не собирается отпускать меня. В этом я уверена.

А тот, кто, как я думала, готов помочь, всего лишь сломленная душа, которую пытали и, возможно, промыли мозги. Я знаю, что одна ее сторона хочет быть свободной — та самая, которая оставила книжную полку открытой, чтобы мы ее нашли, и отчаянно пыталась привлечь наше внимание, — но есть и другая сторона, которая чувствует такую же безнадежность, как и я в этот самый момент, и тоже не хочет быть одна.

— Я думаю, что буду счастлив здесь с моими двумя девочками, — наконец говорит Сильвестр. — Твоего друга больше нет, я уже избавился от него. У тебя нет ни семьи, ни друзей. И, судя по всему, ты попала в большие неприятности. Я делаю тебе одолжение, оставляя тебя здесь.

— Что ты с ним сделал? — процедил я сквозь стиснутые зубы, паника начала захлестывать мои чувства.

Здесь нет крови, не так ли? Мое зрение туннелируется, пока я судорожно ищу ее вокруг. Он не может быть мертв. Я отказываюсь в это верить.

— Он еще не умер, — говорит Сильвестр. — Но он умрет.

Я качаю головой, слезы наворачиваются на глаза от безнадежности.

Это напоминает мне то время, когда я снова была в том доме с Кевом, вынужденная терпеть ситуацию, из которой не видела выхода. Мои слова и крики о помощи были лишь криками в пустоту. Не было никого, кто мог бы меня спасти — кроме меня самой. В тот день, когда я вернула себе свою жизнь, она перестала быть моей. Чтобы выжить, я должна была позволить ей ускользнуть из моих рук.