— Сойер! — кричу я, топая по туннелю.

— Энцо? — отвечает она, с нетерпением произнося мое имя. Как раз когда я достигаю отверстия под светящимися червями, я вижу ее, спешащую ко мне, ее кожа синего цвета.

Ее лицо перекошено от облегчения, а зубы стучат.

Здесь холодно. Из-за постоянных штормов температура значительно упала.

— Тебе больно? — спрашиваю я, скользя взглядом по ее телу, пока откладываю ружье. Она все еще в шортах и футболке, ее руки и ноги покрыты мурашками.

Но у меня уже есть ответ на мой вопрос.

Я останавливаюсь на ее опухшем глазе и кровоточащей губе. Моя кровь становится ледяной.

Мышцы на моих челюстях напрягаются, а кулаки сжимаются, когда я подхожу к ней. Она делает шаг назад, но быстро, как гадюка, одна рука вырывается, хватает ее за шею и рывком прижимает ее лицо к моему. Она спотыкается, зацепившись за мою грудь.

Мгновенно ее руки впиваются в мою рубашку, но я не могу понять, пытается ли она оттолкнуть меня или удержать.

Моя грудь сильно вздымается, ярость разрушает мой контроль.

Morirà lentamente — Он будет умирать медленно. Я заявлю о самообороне, когда приедут власти. Он наложил свои руки на мою девочку, и я, черт возьми, больше не позволю ему дышать.

Я наклоняюсь ближе, ее тело дрожит, а глаза расширены. Они расширены, но на этот раз не от страха. Невозможно ошибиться в их жаре.

Маленький вздох вырывается наружу, когда мои губы нежно ласкают бок ее покрасневшего глаза.

— Энцо... — шепчет она, ее слова обрываются, когда я нежно целую ее.

— Не волнуйся, детка, — дышу я, лед в моем теле охлаждает мои слова. — Я собираюсь покончить с ним. И я позволю тебе смотреть.

Она вздрагивает, ее руки крепко сжимают мою рубашку.

— Я надеюсь, что ты это сделаешь, — хрипит она, звуча на грани того, чтобы кончить, даже не дотрагиваясь до нее. Однако она собирается с силами, чтобы спросить: — Где он?

— У него был погреб, спрятанный под столом в столовой. Сейчас он там, — объясняю я, не забывая обернуть одеяло вокруг ее плеч. Она смотрит на меня сияющими глазами, смотрит так, будто это я ее спас.

Она так чертовски красива.

— Это... интересно. Не ожидала такого.

— Это пошло нам на пользу, — бормочу я, хватаю ее за руку и тяну к воде.

— Мы можем вернуться, когда ты будешь готова, — говорю я ей, притягивая ее к себе, пока она не садится рядом со мной.

— Мы можем остаться здесь на ночь? Я знаю, что это не очень удобно, но я просто хочу провести ночь вне этого маяка. Он чертовски удушливый.

— Как хочешь, bella — красавица.

Ее лицо искажается в страдальческом выражении.

— Завтра утром мы снова начнем искать маяк. Мы должны найти его. Я не хочу оставаться здесь дольше, чем мы должны.

— Я добьюсь от него ответа, — клянусь я, обхватывая ее рукой и прижимая к своей груди.

Она фыркает, полагаю, что смеется над неудобным углом, под которым находится ее голова.

— Ты никогда в жизни не обнимался, да?

— Нет, — отвечаю я.

— Я могу сказать. Ты напряжен.

Но я стараюсь.

— Что с ним случилось?

На этот раз она напряглась. Ее дискомфорт очевиден и лишь вновь разжигает пламя, пылающее в моей груди. Они никогда не угасали, но, черт возьми, если он попытается что-то сделать с ней...

— Он попросил меня остаться. Я отказалась. Он угрожал шантажировать меня, и с тех пор все пошло кувырком.

Мышцы на моей челюсти чуть не лопаются от того, как сильно я их сжимаю.

— Он прикасался к тебе? — процедила я сквозь стиснутые зубы.

— Кроме того, что он ударил меня? Это было не то, с чем я не могла справиться.

Мои кулаки сжимаются, образ Сильвестра, бьющего ее, почти катастрофичен для моего контроля.

— Что это вообще значит?

— Это значит, что Сильвестр всегда брал на себя право наложить на меня руки, но это не значит, что я ему позволяю.

Моя верхняя губа скривилась в рычании, и, вероятно, почувствовав излучаемую мной черную ярость, она подняла голову и прижалась щекой к моему плечу. Ее горячее дыхание обдувает мою шею, и я борюсь с желанием притянуть ее к себе. Я сосредотачиваюсь на бассейне, прежде чем поддаться своим темным инстинктам.

— О чем ты думаешь? — спрашивает она шепотом.

— Он хочет то, что есть у меня. — Когда она замолкает, я опускаю взгляд на нее. — Тебя, bella — красавица. Ему не нравится мысль о том, что у меня есть ты, — говорю я, мой голос настолько глубок, что я уже сам не узнаю его. — Представь, что он почувствует, если его заставят смотреть.

— Энцо, — вздыхает она.

На этот раз я не могу отвести взгляд. Мое тело становится все горячее, а член напрягается.

Заставить Сильвестра вынести то, что он посчитал бы невыносимым... Я не могу объяснить возбуждение, от которого адреналин впрыскивается прямо в мое сердце.

— Но тогда мне действительно придется его убить, — заключаю я.

Ее бровь сжимается, а розовый рот раздвигается в замешательстве. Несмотря на ее неуверенность, ее глаза широко раскрыты, и маленькие штанишки проскальзывают мимо ее языка.

— Почему? — пробормотала она. Я тянусь вверх, касаясь этих сладких губ, пока чувствительная плоть не упирается в ее зубы.

Кто бы мог подумать, что одно слово может так сильно меня задеть?

Моя.

— Потому что любой, кто посмотрит на то, что принадлежит мне, никогда не сможет об этом рассказать, — говорю я.

— Так вот кто я? — прохрипела она. — Твоя?

— Ты всегда была моей, — пробормотал я. — Теперь вопрос только в том, останешься ли ты. — Она не говорит «да», и снова меня одолевает потребность оставить ее.

Ее язык выныривает и лижет кончик моего большого пальца. Все мое внимание сосредоточено на том, что она делает, и мой член становится еще тверже.

— Tu sei mia — Ты моя, — рычу я, голод впивается в мои внутренности, когда она берет мой большой палец между зубами и сжимает его. Я почти не чувствую боли. Я чувствую только что-то темное и первобытное, умоляющее высвободиться.

— Что еще? — подбадривает она. — Расскажи мне все, что ты никогда не мог сказать.

Я знаю, о чем она просит. Признаться ей на языке, который она не понимает. Я не уверен, для моего ли это блага или для ее. Думает ли она, что только так я могу признаться в своих чувствах, или это потому, что только так она будет слушать, не убегая?

— È impossibile odiarti quando mi fai sentire così vivo — Невозможно ненавидеть тебя, когда ты заставляешь меня чувствовать себя таким живым, — начинаю я, просовывая два пальца мимо ее губ и зацепляя их за зубы, притягивая ее ближе. — Ed è esattamente per questo che voglio odiarti. Prima di incontrare te ero un sonnambulo. Cazzo, non ero pronto a svegliarmi — И именно поэтому я хочу тебя ненавидеть. Я ходил во сне, пока не встретил тебя, и я, черт возьми, не был готов проснуться.

Она смотрит на меня, как будто понимает. Даже когда я говорю на другом языке, она все равно меня слышит.

— Ho sbagliato a dirti che eri debole. Sei così incredibilmente coraggiosa, vorrei che lo vedessi anche tu — Я ошибся, назвав тебя слабой. Ты такая невероятно смелая. Я хочу, чтобы ты увидела это.

Отпустив ее челюсть, я просовываю руку под футболку и провожу влажными пальцами по ее мягкому животу, вызывая дрожь по совершенно другой причине. Ткань приподнимается, когда я пробираюсь вверх между ее грудей. В нетерпении она приподнимается, чтобы стянуть футболку через голову, отбрасывает ее в сторону и прислоняется ко мне. Затем она снимает свои джинсовые шорты.

Повернувшись ко мне лицом, она заползает ко мне на колени, упираясь руками в мои плечи, пока одеяло спадает.

— Не останавливайся, — умоляет она.

— Tipensoogniora, ogniminuto, ognidannatosecondo. Non so che fare — Я думаю о тебе каждый час, каждую минуту, каждую чертову секунду. не знаю что с этим делать

Я развязываю узлы на ее шее и талии, прикусываю губу, когда материал спадает и обнажает ее упругую грудь. Я не могу удержаться, чтобы не наклониться и не поцеловать ее розовый сосок. Она задыхается, побуждая меня лизнуть его, и я стону от того, насколько она приятна на вкус.