Его руки резко смыкаются вокруг моих запястий, и кажется, что они вот-вот сломаются, как ветки.

И тут я переворачиваюсь через его тело, срываюсь с края кровати и падаю на твердый пол. Я приземляюсь с грохотом, дыхание вырывается из моего горла.

На мгновение я только и могу, что смотреть на него, в полном шоке от того, что он только что сбросил меня с кровати, как горячую картошку.

— Merda — Дерьмо, — ругается он, в разочаровании проводя рукой по голове, затем встает с кровати и поднимает меня на руки. Этого достаточно, чтобы перезагрузить мой мозг и отправить меня по спирали обратно в ярость.

— Да пошел ты, — выплевываю я, вырываясь из его объятий, пока он не вынужден опустить меня на пол. Тогда я набрасываюсь на него со всей силы. К черту самосохранение, я в ярости.

Я в ярости от того, что он сбросил меня с кровати, а потом изображал вину, как будто он, блять, этого не хотел. За то, что пошел в комнату Сильвестра и запер нас в шкафу. За то, что прикасался ко мне и заставлял меня чувствовать то, что я не должна чувствовать — то, что я не могу чувствовать.

За то, что запудрил мне мозги.

Я дико бью по нему, ускользая от его попыток снова схватить мои запястья несколько раз, прежде чем ему это удается, и он вцепляется в них в сильном захвате. Затем меня откидывают назад на кровать, но я быстро хватаюсь за него, увлекая за собой этого засранца.

Хотя я тут же жалею об этом, когда он приземляется на меня, и из моих легких вырывается еще один резкий вздох.

— Черт возьми, Сойер, — простонал он. — Что, блять, с тобой не так

— Ты! — кричу я, снова отвешивая ему пощечину. — Слезь с меня, ты, гребаный мамонт.

— Прекрати меня бить, — рычит он, приспосабливаясь так, что сидит на мне, прижав мои руки к полу, и впиваясь мне в лицо. — Ты ведешь себя как гребаная су...

— Не смей заканчивать это предложение, или, да поможет мне Бог, я утоплю тебя в океане, когда ты меньше всего будешь этого ожидать, — угрожаю я, задыхаясь. Дышать трудно, но только потому, что его близость такая чертовски удушающая.

— Ты правда думаешь, что пугаешь меня? Креветка пугает больше, чем ты.

Я задыхаюсь.

— Это так чертовски грубо.

Он наклоняется ближе, и я с сожалением обнаруживаю, что не могу двигаться. Я пытаюсь отстраниться, но отступать некуда, пол отказывается становиться проницаемым, как бы сильно я ни вжималась в него затылком.

— Хочешь услышать грубость, Сойер? Как насчет того, что трудно спать рядом с гребаным демоном, высасывающим души? А того, что ты так близко, что меня тошнит.

Я вздрогнула, в горле образовался камень. Я и раньше думала, что дышать трудно, но сейчас такое ощущение, что я прикована ко дну океана. Здесь, внизу, не только нет кислорода, но на меня давит такое давление, что даже вдохнуть невозможно.

— Что еще хуже? Я все еще чувствую твой запах на своих пальцах, несмотря на то, что ты вымыла меня дочиста. А теперь скажи мне, какого черта ты ждешь от меня покоя, когда ты вторгаешься в каждый из моих чертовых органов чувств?

Ледяная крошка в его глазах тает, медленно сменяясь огнем, таким сильным, что он исходит от него волнами, сжигая меня изнутри и делая воздух плотным.

Он причиняет мне боль, она в моих запястьях распространяется вниз, вниз, вниз, вниз, пока я не сжимаю свои бедра под ним.

Я никогда не пойму, почему я хочу его, когда он так чертовски жесток.

— Ты такой чертовски горячий и холодный, — кусаюсь я.

— Хорошо, — рявкает он. — Потому что не проходит ни одной чертовой секунды, чтобы ты не ебала мне мозги. Ты — худшее, что когда-либо случалось со мной. Каждый день я жалею, что зашел в этот бар. Я ненавижу себя за то, что купился на твою ложь и поверил, что ты всего лишь грустная девчонка. Я ненавижу себя за то, что позволил тебе соблазнить меня. И я ненавижу то, что не могу остановиться, даже сейчас.

Я борюсь с его хваткой, его резкие слова проникают под кожу и цепляются за сухожилия. Они причиняют боль, но только потому, что я не могу винить его.

— Слезь с меня, — шиплю я, покачивая бедрами, но добиваюсь только того, что напрягаю спину. Он такой чертовски тяжелый. — Лучше перестань прикасаться ко мне, Энцо, иначе ты можешь случайно соблазниться.

Он обнажает зубы.

— Все, что ты делаешь, рассчитано. Ты действительно паниковала, когда мы были в том шкафу, или это был еще один твой план?

Я вытаращилась на него.

— Я не просила тебя трогать меня, придурок! Как я могла знать, что ты собираешься сделать?

— Ты делала это, чтобы завоевать симпатию, — обвиняет он.

Я настолько ошарашена, что теряю дар речи.

Но спорить с ним бессмысленно, поэтому я снова дергаю бедрами.

— Слезь с меня! — рявкаю я, чувствуя, как чувство ловушки проникает в мою систему. Я бьюсь все отчаяннее, но его губы лишь жестоко подрагивают.

Далеко не улыбка, но все равно забавно.

— Ты снова собираешься паниковать, bella ladra — прекрасная воровка? На этот раз надеешься на мой член?

— Ты больной, — сплюнула я. — Я не хочу, чтобы эта штука была рядом со мной.

Он наклоняет голову в сторону.

— Нет?

Это вызов, и он только разжигает панику. Он крутит бедрами, его твердая длина плотно прижимается к моему клитору.

— Энцо, — вырывается у меня, но это вырывается с придыханием.

Его губы слегка касаются раковины моего уха.

— Ты бы закричала на этот раз? — мрачно спрашивает он. — Ты всегда так делаешь, когда создаешь свой маленький океан вокруг меня.

— Пошел ты, — вздыхаю я, сопровождаемая дрожью всего тела, когда он снова вскидывает бедра.

— Я не буду. Я уже завоевал твой океан, amore mio — любовь моя. У тебя больше нет ничего, что я хотел бы получить.

Наконец, он отпускает меня и встает надо мной, расставив ноги по обе стороны. Я выскальзываю из-под него, вжимаясь в каменную стену и тяжело пыхтя.

— Ты лжец. Даже сейчас.

Красочные слова вертятся у меня на языке, и я открываю рот, чтобы выплеснуть их, надеясь, что они достаточно остры, чтобы прорезать его толстую кожу, но прежде чем я успеваю произнести хоть один слог, его голова откидывается в сторону.

Его взгляд зацепился за что-то за окном. Что бы он ни увидел, он напрягается, его позвоночник выпрямляется, и он бросается к этому.

— Что? Что это? — спрашиваю я, задыхаясь, поднимаясь на ноги, чтобы встать рядом с ним.

Мои глаза расширяются, на моих губах появляется вздох, когда он понимает, что находится снаружи.

Это девушка. Она стоит в океане, примерно по колено, черная вода лижет ее ноги. Только тонкое белое платье прикрывает ее худощавое тело, воротник свисает через одно плечо, обнажая лунно-белую кожу.

— Боже мой, — бормочу я, бросаюсь на кровать и тянусь к замку на окне, но его заколачивают шишковатые гвозди, не давая ему открыться. — Какого черта? — бормочу я, но мое внимание снова отвлекается, когда девушка входит в океан, заставляя мое сердцебиение резко участиться. — Эй! — кричу я, шлепая ладонью по стеклу, но я уверена, что звук поглощается воющим ветром. Девушка замирает, и я кричу еще, надеясь, что она обернется. Но она стоит на месте, застыв, пока волны бьют в нее.

— Сильвестр идет, — предупреждает Энцо, его голос становится тихим, когда он отходит от меня.

Громкие шаги топают по коридору, но они доносятся не из его комнаты. Он идет с лестницы.

Я поворачиваюсь и сползаю с кровати, дверная ручка покачивается, когда он отпирает ее. Я уже чувствую, как его гнев просачивается сквозь дверь.

Открыв ее, он врывается внутрь, топая деревянными колышками по полу.

— Что, черт возьми, здесь происходит? — кричит он. Его глаза находят мои, а затем переходят на окно позади меня. — Какого черта вы делаете, юная леди?

— Там девушка, — объясняю я, проводя большим пальцем по плечу. — Она стояла в океане.

— Девушка, о чем ты говоришь? — ворчит он, ковыляя к нам, чтобы посмотреть через стекло.