Я слышал разговоры о моем будущем, но практических результатов не было. Ничего существенного, только слова. Наконец комитет собрался, чтобы принять конкретное решение. Предлагалось отправить меня в Палестину. Маршак и Быховский были против, они хотели, чтобы я поселился в другом месте. В конце концов победил раввин Ааронсон, и было решено, что я поеду в Палестину.

Меня спросили, чем я хочу там заниматься. “Мы дадим Вам денег на любое ваше начинание. Это не подарок, это наш долг перед Вами”.

Я не мог принять конкретного решения. Мне пришлось сказать: “Господа, я не могу сейчас ничего решить. Я думаю, что будет лучше, если вы примете решение за меня. Я был бы не против небольшого домика, который приносил бы достаточный доход для скромного существования, и небольшого участка земли, на котором я мог бы трудиться. Я очень люблю фермерство и всегда хотел работать на земле”.

“В таком случае, — сказал Маршак, — нет лучше места, чем Палестина. Мы обеспечим Вас необходимыми средствами”.

Планировалось, что я сначала поеду в Триест и там отдохну месяц, а потом отправлюсь в Палестину. Я начал готовиться к расставанию со святой Русью. Должен сказать, что это было нелегко. В России было много черносотенцев, готовых пролить еврейскую кровь, но было и много прекрасных русских. Сколько русских заключенных, считавшихся пропащими, плакали вместе со мной в тюрьме; сколько русских детей не спали ночами и молились богу о моем освобождении? И русская интеллигенция, какой интерес она проявила к моему делу, сколько энергии потратила в мою защиту, и как радовались эти люди, когда их усилия увенчались моим освобождением.

Мои впечатления были не только от сотен христиан, которые приходили ко мне домой, чтобы порадоваться вместе со мной, но и от бесчисленных писем, которые я получил, и от услышанных историй. Кроме того, что я испытывал любовь к этим людям, было тяжело расставаться с родиной, где я родился, вырос, страдал и наслаждался жизнью.

Планировалось сохранить мой отъезд в тайне. Никто не должен был знать, даже мои родственники. Мы предприняли меры предосторожности, потому что моя жизнь была в опасности. Однажды я пошел во дворец губернатора, чтобы получить паспорт. Была очередь человек в 70. Меня сразу узнали, и один человек, стоявший впереди, уступил мне свою очередь. В конторе губернатора меня встретили с достаточной пышностью. Принесли стул, паспорт был готов в течение нескольких минут. Меня проводили до кареты, и я сердечно попрощался.

Мое отправление состоялось в декабре 1913 года, и хотя мы думали, что оно держалось в тайне, оказалось, что нет. Через несколько дней после получения мною паспорта газеты вышли с большими заголовками о моем отъезде за границу. Нам не хотелось, чтобы антисемиты знали, что я собираюсь покинуть Россию. Но поскольку день и час моего отъезда не были известны, я был в безопасности. Мы выбрали день, когда толпа будет занята тем, чтобы напиться.

Прощай, Киев, прощай, родина, прощайте, друзья, с которыми провел жизнь! Я уезжаю на землю наших отцов, на Святую Землю, где когда-то текли молоко и мед, и которая всегда была дорога моему сердцу. Я отдохну душой и телом на земле Израиля. Эти мысли не покидали меня.

Вечером накануне моего отъезда из Киева я был приглашен на прием, организованный моим другом, чтобы скрыть мой отъезд. Доктор Быховский отправился на вокзал за билетами, чтобы я мог незаметно сесть в поезд, на случай если вокруг рыскали черносотенцы.

Я даже не попрощался с братом и сестрой; даже они не знали, что я уезжаю. В темноте к дому подъехала карета. Я одел очки и огромный плащ, чтобы меня не узнали. Жена и дети уехали поездом раньше и должны были ждать меня в Казатине. Там мы сели в другой поезд, который шел прямо до австрийской границы; нас сопровождал управляющий фабрикой Зайцева господин Дубовик.

Всю ночь мы просидели в купе, как в темнице. Никто не должен был нас видеть. На рассвете я на минуту вышел в коридор и увидел двух прогуливающихся русских. Они подошли и спросили: “Вы господин Бейлис?” У меня тут же возникло подозрение, и я стал искать шпионов. Мне казалось, что эти двое принадлежат к “Черной сотне” и что их послали со мной расправиться. Конечно, это могло быть просто подозрение, но мне надо было быть осторожным. Поэтому я ответил: “Я хотел бы быть Бейлисом, но он уже в Америке. Вы его знаете?”

“Да, — сказал один из них. — Я был у него в доме”.

Когда еврейские лидеры в Берлине узнали, что я еду за границу, они отправили двух человек, чтобы помочь мне на австрийской границе. Прибыв на пограничную станцию, они сообщили властям, кого они ожидают. Мы наконец доехали до Подволочиска; там в вагон зашли несколько австрийских чиновников и попросили наши паспорта. Как только они поняли, что я Бейлис, то даже не стали проверять наш багаж, и сказали, что мы можем продолжать свое путешествие.

По другую сторону границы нам нужно было подождать поезда в Лемберг. За это время людям в этом маленьком городке стало известно о моем прибытии. Евреи набежали со всех сторон, и по еврейской традиции, все начали плакать.

Очевидно, евреям Лемберга тоже стало известно о моем прибытии. Наш поезд медленно приближался к вокзалу, я выглянул в окно вагона и не поверил своим глазам. Вся платформа, здание вокзала и соседние улицы были усеяны людьми. Крик был оглушающий. Если бы поезд тут же отправился, все было бы не так плохо. Но проблема была в том, что мы там стояли некоторое время. Толпа настаивала, чтобы я показался. Я не был настроен это делать. Но смотритель станции вошел в мой вагон и умолял меня выйти на минуту; он опасался, что толпа разнесет станцию. Некоторые люди угрожали лечь на рельсы и не пустить дальше поезд. Пришлось мне выйти. Я попрощался с этой огромной толпой, и через несколько минут наш поезд отправился в Вену.

Мы прибыли в Вену рано утром. Там нас встретили представители еврейской общины: Адольф Штерн, Каминка и другие. Мы попили чай в вагоне и поехали в отель, где надеялись немного отдохнуть. Но не успели мы расположиться, как раздался стук в дверь. Это был господин Штерн, который сообщил, что члены еврейской общины Вены пришли засвидетельствовать свое почтение. Он снял несколько комнат для приема людей, которые приходили ко мне во время моего пребывания в Вене. В первый день это были профессионалы: адвокаты, профессора и врачи. Некоторые врачи хотели меня осмотреть, чтобы убедиться, что я здоров, только устал и обессилел из-за всего пережитого. В этот день был устроен специальный обед на шестьдесят человек. На обеде присутствовали некоторые видные венцы, включая редактора венской газеты “Neue Freie Presse”.

Мы были заняты визитами и официальными приемами. Меня возили по городу в автомобиле и показывали достопримечательности красавицы Вены. Нас повезли в еврейскую музыкальную школу, где хор исполнил “Благословение”, а кантор пел главы из Псалмов. Через два дня мы уже готовы были ехать дальше на юг — в Триест. Там нас встретил раввин Хайес, в будущем главный раввин Вены. Моя поездка должна была храниться в тайне, но все отели требовали предъявления паспортов. Тогда Хайес нашел место, где не надо было предъявлять паспорта. Мы обедали с мясником, который не знал, кто мы такие. Между мной и моей семьей существовал уговор, что мое имя не будет произноситься вслух. В пятницу вечером, когда мы пришли к мяснику ужинать, за столом было человек тридцать. Разговор перешел на дело Бейлиса, и один из гостей сказал, что известно, что Бейлис был в Триесте, но, к сожалению, он должен был путешествовать инкогнито, чтобы “Черная сотня” не могла его преследовать.

Тут моя дочь не выдержала и прыснула от смеха. Ее спросили, почему она смеется. Евреи вдруг что-то заподозрили, они стали переглядываться и перешептываться. Наконец они поняли, что я Бейлис. Тут все и началось.

На улицах началась суматоха; люди бежали к дому профессора Хайеса, чтобы высказать ему недовольство за то, что он скрыл мое местопребывание. В большом отеле устроили прием, и тысячи людей пришли со мной встретиться. Мне засыпали просьбами об автографах, и в конце концов я пробыл в Триесте целый месяц.