Следующими вызвали двух сестер Дьяконовых. Показание одной из сестер оказалось очень интересным. Она сказала: “Мы с сестрой часто проводили вечера у Чеберяк, играя с ее детьми. Однажды она попросила нас прийти и провести у нее ночь. Она сказала, что ее муж в этот день должен работать допоздна на телеграфе, а ей одиноко оставаться одной дома. Мы пришли к ней, и около полуночи, когда она уже спала, я заметила на полу что-то большое, завернутое в мешок. Мне было интересно, и я решила посмотреть, что это. Когда я открыла мешок, то увидела внутри мертвого ребенка. Я до смерти перепугалась и побежала будить Веру. “Смотри, — сказала я, — там лежит мертвый ребенок — это не Женя (сын Чеберяк)”? Вместо того, чтобы мне ответить, она начала храпеть и притворилась, что не слышит. Я боялась оставаться в доме — я разбудила сестру, и мы среди ночи побежали домой”.

Выслушав показания девочки, прокурор и адвокаты обвинения сделали кислую мину и пытались сбить ее с толку. Председательствующий задал другой вопрос: “Почему ты не рассказала об этом раньше?”.

Девочки ответили: “Мы боялись. Вера опасный человек. Она могла легко с нами расправиться. Мы вынуждены были молчать, но теперь мы можем рассказать все как было”.

Был вызван новый свидетель, брадобрей, который рассказал, что однажды его арестовали и привели в участок, где было еще трое заключенных: главные Верины бандиты Рудзинский, Сингаевский и Латышев, которых доставили из Москвы. Этой ночью он подслушал разговор между ними. Он слышал, как Рудзинский говорил Латышеву, что он глупый, безмозглый зверь — “Ты бросил его на фабричный двор, недалеко от дома еврея”. Больше он ничего не слышал. Эту историю он уже рассказывал Фененко. Я должен сказать, что на суде открылось много нового, о чем я сам не имел никакого понятия: я был изолирован в течение более чем двух лет. Поэтому я слушал все показания с большим интересом.

Так я знакомился со всем, что происходило, пока я сидел за решеткой; только тогда я понял, какие мощные доказательства есть у властей относительно Чеберяк. Тем не менее, меня посадили на скамью подсудимых, в то время как она присутствовала в суде как “свидетельница”.

Еще одним свидетелем была госпожа Малицкая — она была сиделицей трактира в том же доме, где жили Чеберяки. Чеберяки жили на верхнем этаже, трактир был на первом этаже. Госпожа Малицкая рассказала суду, что ночью 12 марта она слышала, как по полу в квартире Чеберяк тащили что-то тяжелое. Она прислушалась и услышала детский крик — она не знала, что именно происходит, но это она слышала.

Состав суда. Второй справа судья Ф. А. Болдырев

Судья Ф. Болдырев

Прокурор О. Ю. Виппер

Гражданский обвинитель Г. Замысловский

Гражданский обвинитель А. С. Шмаков

Председателю суда явно надоело слушать показания в мою пользу; они подтверждали, что убийство было совершено в доме Чеберяк. Все: Вышемирский, сестры Дьяконовы, 10-летний мальчик, мадам Малицкая — указывали на Чеберяк. Суд начал приглашать свидетелей обвинения, чтобы ослабить впечатление, произведенное на публику и присяжных моими свидетелями. Вызвали дьякона, который должен был повлиять на крестьян-присяжных. Судья задал ему стандартный вопрос: “Вам что-нибудь известно об убийстве?”.

Он ответил: “Я знаю очень много”.

“Что именно Вы знаете?” “Андрюша Ющинский был, можно сказать, святой. Он хотел стать священником, когда вырастет. Я готовил его к семинарии. Когда я его спросил, почему он хочет стать священником, он ответил, что ему нравится риза. И вдруг я услышал, что его убили. Это произвело на меня огромное впечатление. Поскольку я его хорошо знал, его мать попросила меня помочь с похоронами. Когда тело мальчика опускали в могилу, я увидел листовки, которые распространяли среди присутствующих погромщики. Как только я их прочитал, я понял, что смерть Андрюши не имеет ничего общего со святостью. Я понял, что все было сделано, чтобы вызвать погромы против евреев”.

В зале суда начались движения и перешептывание. Судья пригрозил удалить публику, если порядок не будет восстановлен.

Следующим свидетелем был монах. “Что Вы знаете об убийстве?”

Вот что он сказал: “Мне больше 60 лет. Я больше думаю о загробной жизни, чем об этой. Поэтому я должен рассказать правду. Дорогие братья, если бы только земля могла вернуть нам мертвых, вы бы увидели, сколько христианских младенцев убили евреи”.

Было очевидно, что монах не столько собирался дать показания, сколько произнести погромную речь. В зале суда чувствовалось оживление. Председатель прервал его и спросил: “Вы сами видели это или Вам рассказали?”

Свидетель ответил: “Мне рассказали”.

“Тогда садитесь”, — сказал судья.

Монах сел. Позже мне рассказали, что председатель суда получил выговор за это от своего начальства. Ему дали понять, что он потеряет свой пост, если будет продолжать вести такую политику.

Но адвокаты еще не закончили с этим свидетелем и подвергли его перекрестному допросу. Он пришел спасти Россию. По крайней мере, он так считал. Он хотел спасти честь российского правосудия, а вместо этого получил такой удар от председателя суда! Председатель суда осмелился спросить монаха, видел ли он, как евреи убивали ребенка. Даже если он и не видел, разве это не было правдой?

Наступила очередь Грузенберга допросить этого свидетеля. Поскольку свидетель был русским священником, тактичность требовала, чтобы его допрашивал русский адвокат. Грузенберг попросил Карабчевского, чтобы тот продолжил допрос. Первый вопрос звучал так:

“Святой отец, прошу прощения, но я вынужден задать этот вопрос. Скажите, разве Вы не еврей по происхождению?”.

Священник был смущен. Он явно этого не ожидал и не хотел признаваться в своем бывшем еврействе. Но надо было отвечать.

“Да, я был евреем пятнадцать лет”.

“Вы когда-нибудь слышали в доме у отца, что евреи используют христианскую кровь на Песах?”

“Нет, я никогда не слышал этого в доме отца, но узнал об этом, когда стал христианином”.

Карабчевский повернулся к присяжным. Он сказал: “Святой отец говорит, что никогда не слышал ни о чем подобном, когда был евреем. В доме своего еврейского отца он никогда не видел и не слышал ничего подобного. Впервые он услышал об этом, когда стал христианином. Что это вообще значит? Что есть христиане, которые выдумывают всякие дикие истории и жестокую клевету; и понятно, что что его новые единоверцы рассказали ему эту историю для того, чтобы он стал ненавидеть евреев и никогда не вернулся к своим основам”.

Так закончился перекрестный допрос священника. С ним закончился и день в суде. Был уже поздний вечер, и все устали. Люди отправились домой, а я — в тюрьму.

На следующее утро в начале сессии студент Голубов, один из лидеров Черной сотни в Киеве, был вызван давать показания. Он был смуглый и выглядел настоящим головорезом. Его появление вызвало сенсацию. Обвинение рассчитывало в значительной мере на его показания, и от него ждали удали и чудес. Заместитель прокурора, председатель суда и адвокаты обвинения встретили его с большим уважением. Все взгляды были обращены на него. Он явно нервничал и становился все бледнее. Председатель спросил, что ему известно о деле и об убийстве. Свидетель молчал. Это вызвало разочарование. Его спросили, хорошо ли он себя чувствует. Ему дали стул, и как только он сел, тут же упал в обморок. Профессора Черной сотни, “эксперты” Косоротов и Сикорский обратились к знаменитому профессору Павлову, царскому врачу, который тоже был вызван в качестве свидетеля. Они попросили его помочь привести Голубова в чувство.