Мендель Бейлис

Когда царь Николай взошел на трон Великой России, это было время больших надежд для евреев. Ходили слухи, что он даже поссорился со своим отцом Александром III из-за своего дружелюбия к евреям. Говорили, что он хотел жениться на еврейской девушке. Евреи надеялись хотя бы на облегчение и сострадание. Придет правитель справедливый и милосердный.

Но история показала лживость этих надежд. Какое счастье нашли евреи во время его правления, слишком хорошо известно миру. Однако мне, более чем кому-либо другому, довелось испытать на себе его державную руку. Почему именно меня выбрали для такой роли, остается одним из секретов провидения.

Это произошло через год после того, как я вернулся после службы в армии, женился и обосновался в Межигорье, городке в 120 км от Киева. Я стал работать на производстве по обжигу кирпича, которое принадлежало дяде моей жены, и вел тихий и небогатый событиями образ жизни. Через некоторое время я получил письмо от моего двоюродного брата, который предложил мне стать приказчиком на кирпичном заводе, который в это время строился. У известного сахарозаводчика Зайцева был в Киеве госпиталь для больных, где мой двоюродный брат был руководителем работ. Чтобы обеспечить непрерывный приток денег в госпиталь, Зайцев решил построить завод, доходы от которого должны были поддерживать госпиталь. Мой двоюродный брат, который не имел представления о производстве кирпича, вспомнил обо мне.

Киев означал лучшие возможности для меня, и я принял предложение.

Фабрика, на которой я теперь был приказчиком, была расположена на границе двух городских участков — Плоского и Лукьяновского. Евреи могли селиться на территории Плоского участка. Госпиталь Зайцева и дом моего двоюродного брата находились тут же. Сама фабрика была “вне черты оседлости”, и евреям там жить запрещалось. Только благодаря влиятельности Зайцева мне было позволено жить на “священной” территории. Поскольку он был купцом так называемой “первой гильдии”, российские законы позволяли ему иметь работников-евреев. Среди населения в десять тысяч человек, живших вблизи от фабрики, я был единственным евреем. Однако у меня не возникало трудностей, хотя на фабрике было занято около пятисот неевреев.

Мои личные контакты с русскими в округе были очень ограничены. Моя работа была сосредоточена в конторе, где я надзирал за продажами и отправкой. Я никогда не испытывал никаких неприятностей с русскими соседями, за исключением случая во время революции 1905 года, когда поток погромов захлестнул все еврейские города и поселки. Когда мне угрожала опасность, на помощь мне пришел русский священник; он приказал меня охранять, потому что я был единственным евреем в округе: это было вознаграждение за услугу, которую я ему когда-то оказал.

Когда было решено построить школу для местного сиротского приюта, в котором этот священник был директором, он пришел ко мне и попросил продать ему кирпич по более дешевой цене. Я обсудил это с Зайцевым и обеспечил его кирпичом по очень низким ценам.

Было еще одно, за что священник считал себя мне обязанным. Недалеко от нашей фабрики была еще одна, хозяином которой был русский Шевченко. Чтобы добраться до участкового кладбища, нужно было проезжать по территории обеих фабрик. Когда я впервые приехал в Киев, священник попросил меня разрешить похоронным процессиям проходить по территории фабрики. Я согласился. Когда обратились к Шевченко, от отказал. Священник часто об этом упоминал перед своей паствой: “Вот видите: христианин отказал, а еврей разрешил”.

Так я прожил 15 лет на фабрике. Я пользовался привилегиями большого города. Один из моих сыновей посещал правительственную “гимназию” в Киеве; младшие посещали хедер. Да, от фабрики до города было приличное расстояние. Но чего еще можно было просить? Я благодарил Б-га за то, что имел, и был доволен своим надежным и уважаемым положением.

Все указывало на мирное будущее. Казалось, что у меня были все права надеяться на окончание дней в довольстве. Кто мог знать, однако, что “демон разрушения” танцевал за моей спиной, глумясь над всеми моими планами и надеждами?

Затем наступил 1911 год и вверг меня в пучину бед — бед, которые я никогда не забуду и которые навсегда разрушили мою жизнь.

Хотя с тех пор прошло 14 лет, старые сцены вспоминаются с удивительной ясностью, как будто выгравированы у меня в мозгу. Это было 20 марта. Все было как обычно. Еще не рассветало, когда я встал и пошел в контору.

Окно, которое я видел, сидя за столом, выходило на улицу. Когда я посмотрел в это окно в то холодное, темное утро, я увидел людей, бегущих куда-то в одном направлении. Обычно в это время можно было видеть рабочих, идущих на фабрику, либо случайных прохожих. Но сейчас это были большие группы людей, спешащих из разных улиц. Я вышел, чтобы узнать, что происходит, и кто-то в толпе сказал, что недалеко нашли тело убитого ребенка.

Через несколько часов в газетах появилось сообщение, что на Лукьяновском участке, менее чем в километре от фабрики, было найдено тело убитого русского мальчика Андрея Ющинского. Тело, все в ранах, было найдено в пещере.

В этот вечер один из моих русских соседей, член “Черной сотни”, нанес мне визит. Он заметил, что “в газете говорится” (газета его организации), что это не обычное убийство; что ребенка убили евреи для “ритуальных” целей. Газета, одноименная с организацией, была “патриотической”, посвященной “спасению России от евреев”.

Рядовые русские, которых не волновали великие планы спасения России, говорили, что убийство было совершено некоей Верой Чеберяк и матерью Ющинского.

Подозрение сразу же пало на мать Ющинского, потому что с самого начала после пропажи мальчика она не проявила никакой тревоги. Ющинский пропал 12-го и был найден 20-го. Как объяснить тот факт, что мать не заявила сразу в полицию, не интересовалась поисками, не горевала? Соседи сразу же начали комментировать эти факты. Со временем всплыли новые подозрения.

Отец Андрюши Ющинского, который погиб в русско-японской войне, оставил своему сыну 500 рублей, которые хранились в банке и которые он не мог получить, пока не достигнет совершеннолетия. Тем временем, мать Ющинского нашла себе жениха, которому не нравилось, что он не получит ничего из этих 500 рублей. Эти и другие факты вызвали у людей подозрение в причастности матери Ющинского к его убийству.

Чеберяк подозревалась в других мотивах. Было известно, что ее сын Женя и Андрюша, которым было по 13 лет и которые были одноклассниками, часто вместе ночевали в доме Чеберяк. У полиции было еще одно основание для подозрений. Сотни людей пришли увидеть тело Ющинского, и никто его не узнал: лицо распухло до неузнаваемости. Вера Чеберяк узнала его сразу, что также вызвало подозрение.

Через три дня после того, как было найдено тело, во время похорон начали распространяться листовки, призывающие христиан уничтожать евреев, обвиняя их в убийстве Ющинского “для еврейской Пасхи”. Призывали отомстить за кровь ребенка.

Это была первая попытка отвлечь внимание от настоящих преступников и разогреть религиозный котел, чтобы отвести верные подозрения.

Вера Чеберяк была хорошо известна в Лукьяновском. Ее муж, который служил на телеграфе, редко бывал дома, даже по вечерам. Было известно, что она связана с воровской шайкой, которые не были простыми нарушителями закона. Они великолепно одевались; некоторые даже носили офицерскую форму. В этой шайке был ее брат Сингаевский и двое друзей — Латышев и Рудзинский. Они воровали, а она продавала награбленное. Соседи хорошо знали о ее бесчестной деятельности, но никто не решался вмешаться.