Ярвуд был, можно так сказать, лучшим другом Вэйланда, после окончания Академии судьба их относительно развела: скрытный Ярвуд выбрал секретариат, а Вэйланд, которому казалось, что от безделья он себя даже плохо чувствует, отправился на самое сложное, но активное поприще — дознавателя. Единственным неприятным моментом в своей профессии он видел необходимость следовать инструкциям ликторов, надоевших ещё в пансионе своими еженедельными осмотрами и проверкой здоровья. Чувстовал-то себя Вэйланд превосходно, но доставшаяся ему от родителей в наследство Тьма иногда вела себя непредсказуемо.

Крыльев не было, но порой зудела спина и чесалось тело, покрываясь сыпью. Эту проблему ликторы решали с помощью артефактов, сдерживающих тьму и драконьей кровью, которая, как известно, очищает тело не хуже клизмы, но держится дольше — так любил повторять один из ликторов. Кроме того, драконья кровь действительно делала сознание ясным и помогала угадывать мысли подозреваемого.

Ни разу Вэйланд не был обманут, будучи младшим дознавателем, все дела расследовались быстро, преступники находились… Поэтому вскоре был получен сначала чин старшего дознавателя, а затем предложен пост в Академии — преподавателем курса доказательств и теорий. Вэйл сомневался, стоит ли соглашаться на заманчивое предложение. И согласился из любопытства с оговоркой, что, если не будет успевать, то останется просто дознавателем.

Однако время показало, что можно успевать много где, ибо теперь к статусу старшего дознавателя полагались помощники, и в течение десяти лет он успешно совмещал две должности. Смерть старенького ректора принесла новый карьерный подъём. Здесь Вэйланд не стал спорить и сомневаться, ведь его просто поставили перед фактом, не предлагая выбор, а утверждая в нём Указом самого Либериса, продолжавшего следить за успехами выросших подопечных.

Кстати, Ярвуд стал секретарём чуть раньше. Вэйланд почему-то думал, что именно друг нашептал королю о способном трудоголике, но Ярвуд однозначно на вопрос ответил: он с советами к Его величеству не лезет, ибо не его полномочия.

Тогда не лез. А со временем доверие настолько выросло, что в последние годы Вэйланду казалось, что секретарь крутит постаревшим Либерисом, нашёптывает ему нужные мысли и даже самостоятельно составляет Указы, отвечает на запросы, не всегда ставя в известность покровителя. С Ярвуда, который всегда был себе на уме, сталось бы.

Почти одновременно со вступлением в должность ректора Вэйланд встретил на одном из балов Лорайн, потерял голову и сделал предложение через неделю. Тьма в нём бесновалась от радости, словно это она сделала приобретение, а не его сердце — свой выбор. Ярвуд же остался убеждённым холостяком, хотя иногда для пользы телу посещал дома развлечений. Из любопытства и желания видеть полную картину, Вэйланд отправил туда помощников, и принесённые сведения не удивили. Даже с доступными девицами Ярвуд вёл себя подобно ленивой ящерице — позволял себя любить, но сам никогда не набрасывался на девиц или юношей; позволял себе эксперименты, но, видимо, даже «интересные штучки» не приносили ему столько удовольствия, сколько дворцовые интриги.

В общем, всё было предсказуемо: в работе, в Академии и среди друзей, завистников, — пока не появился безродный отшибленный парень, явно прошедший боевую подготовку у алатеррцев и не просто так отпущенный на волю.

Анализируя случившееся с новой точки зрения, Вэйланд сначала не мог себе объяснить, какая бездна его толкнула доверять подозрительному академисту. И только по долгом рассуждении, обнаружил, что всё та же Тьма повлияла на выбор: между доверием и подозрительностью. Тьма сыграла с ним злую шутку, определённо!

К юношам Вэйланд никогда не тяготел. И тем более был удивлён, когда его Тьма, не скованная силой артефакта, потянулась к губам любопытного безродного, спросившего про детей Кассандры. В ту самую минут Вэйланд не придал значения случившемуся, но во время традиционного вечернего анализа событий прошедшего дня вспомнил.

Давно такого веселья не было: проверяющие рамки пометили четырёх Советников как оборотней, и даже его, Вэйланда, чистокровного носителя Тьмы. Драконья кровь во всех артефактах свернулась, предположительно, из-за ночной бури принёсшей вместе с дождём магические эманации. А ведь таких бурь в Ааламе отродясь не было…

Без сомнения, в мире Алатуса происходили странные новые вещи. Недаром Сирнаннос сошёл с ума, вычисляя места всплесков по всей стране. Вэйланд, как и многие, был уверен, что это происки оборотней, их военная разведка. С тем, что эта разведка может принести сюрпризы неприятней, чем буря над столицей, он тоже был согласен. Но открыто обсуждать это не торопились.

В казематах дохли оборотни, сжигая себя вместе с цепями. Потом чума добралась до Пещер… Что-то должно было случиться.

Вэйланд метался, как угорелый, от Аалама к восточным и северным хранилищам драконов. Выспрашивал, записывал, анализировал, спорил с остальными членами делегации — Либерис нарочно дал важное поручение нескольким не дружащим друг с другом камерирам, чтоб узнать разные точки зрения.

И уставал, как никогда в своей жизни. На второй или третий день он спохватился, что забыл сейф с запасными защитными артефактами от Тьмы, но тревожился недолго — решил снимать их на ночь и оставаясь в одиночестве, дабы продлить действие артефакта. И это когда рядом под рукой имелось два десятка драконов!

Ликтор, заботившийся о нём с юности и доставлявший защиту лично, предупреждал, что для артефактов Риуза используют кровь, очищенную особым образом, и что любой эксперимент принесёт свои нежелательные плоды; что нужно думать о безопасности: в век фанатиков кому нужны лишние проблемы? В пользе сдерживающих артефактов Вэйланд быстро убедился и никогда не рисковал. К тому же, подобными пользовались некоторые камериры, большинство из них — выпускники пансиона Его величества. Ярвуд например, тоже, и пара Советников — это только те, о которых знал Вэйланд.

В конце концов, Тьма для носителя не смертельный саморазрушающий яд, больше других напугать может и посеять ненужные сплетни, а своей репутацией Вэйланд дорожил.

Спалось без артефактов то ли от усталости, то ли по причине снятия их, то ли от свежего северного воздуха, прекрасно. Правда, однажды ночью как будто на ухо завопили:

— Помогите! Я…

Далее шёл набор незнакомых имён, но возможно, это просто кровь ударила в голову.

Вэйланд пружиной мгновенно сел на кровати:

— Иду! — и метнулся в темноту за одеждой.

Через минуту осознал — приснилось! И он с облегчением, выпив вина для успокоения, лёг снова. Однако под утро раздражённый женский голос снова прорвался в дрёму:

— Я справилась сама, не надо помогать, — спокойно, разборчиво и с долей претензии в тоне.

Он машинально уточнил:

— Отлично. Я думал, мне приснилось. А кто вы, я не расслышал?

В ответ ему грубо напомнили о бездне, посоветовав отправиться туда, чтобы найти себе подходящую компанию таких же придурков. Больше незнакомый женский голос не сказал ни слова, а сон Вэйланда прошёл окончательно. К вечеру нового дня он списал на усталость приснившийся кошмар-с-продолжением.

И только много позже, перебирая все странности, он предположил, что его блестящая прозорливость ещё тогда кричала ему, буквально прямо в уши, а он не придавал значения метафорическим знакам, которые посылал сам Создатель.

Весь последующий месяц стабильно само-испепелялись драконы, то тут, то там. Чума распространялась по Ааламу, не трогая простых людей. На фоне этих неподдающихся влиянию событий Вэйланд радовался, что хотя бы не приходится контролировать отшибленного мастера. Однажды заглянув на Остров, узнал о победе Сергия, помощника Рифелура, посмеялся и поинтересовался у Тео, зачем тот поддался.

— Я не хотеть быть главный мастер. Мне не нравиться дворцовые интриги. Я далеко от это.

И доказал обратное, четыре дня назад. О да, как он был «далёк”, этот Тео! У Вэйланда земля из-под ног ушла, когда он узнал о беспросветной глупости своего протеже. Подставил так подставил!