Спина ныла, руки выкручивало, словно они собирались отвалиться — не желали служить дурному хозяину. Вспомнился отец, руки которого тоже, кажется, теряли силу. Уходя на пашню, Дарден ставил рядом с ним кружку с водой. Последние дни отец ел утром, немного, и ещё меньше вечером, чтобы не доставлять ночью беспокойства сыну, который засыпал на ходу. Хирам понимал, как ему тяжело, но отказаться от мысли уйти в иной мир, где не будет страданий, уже не мог.

Застанет Дарден отца сегодня живым? И что будет делать, если, наконец, случится страшное? Нет… Он устал, он больше не выдержит…

В груди потяжелело. В такие минуты мальчику думалось, что смерть, на самом деле, не так далеко и от него стоит. Но что будет с тем же Якушем, если умрёт он, Дарден? Конь не сможет выйти из стойла или оторвать верёвку, которой надёжно привязан к дереву. Или отец последние дни или часы будет звать его, а сын останется лежать недвижим. На пашне, например. И птицы на следующий день слетятся к его телу и будут выклёвывать остекленевшие глаза.

В эти минуты становилось легче от одного — слёз. И в этот раз Дарден не постеснялся, заплакал, всё горше и горше, выговаривая вслух свои страхи, горечь и обвинения в адрес жестокого или бессильного Алатуса.

Нарыдавшись, он снова напился воды, оставляя себе немного — чтобы увлажнить рот после очередного часа пахоты. На закате Око медленно скрывалось, но ещё было время, не меньше часа до темноты. Две-три полосы — тоже много значат. При хорошем сезоне дождей с такого участка не меньше бадьи зерна можно будет собрать, а значит, стоило побороться.

Но с каждым шагом по холодной земле, исколовшей его ноги прошлогодней не сгнившими, торчащими соломинками, Дарден начал понимать: одно дело — хотеть, другое — мочь. Когда за спиной слышался свист драконьих крыльев, рассекающих воздух, мальчик не обернулся, продолжая тянуть соху. Якуш спрятан надёжно, если только дракону не вздумается приземлиться и прогуляться на лесной опушке. Но когда свист внезапно закончился треском ломаемых веток, звуком то ли падения, то ли приземления, Дарден остановился. Страшно было обернуться — если и Якуша сожрёт летучая тварь…

В спине засвербело от взгляда, Дарден вздрогнул и медленно обернулся. Против всякого ожидания, на опушке стоял ликтор, молодой, сильный. Он бросил на землю большую котомку и начал снимать с себя одежду — у Дардена отвисла челюсть. Это ещё что за тип? В следующий миг показалось, будто это Тео. В голове пронеслись мысли: брату удалось сбежать, да, он дезертир, но живой! Радость плеснулась и протухла — нет, это был не Тео. Парень казался выше и мощнее брата, хотя и нечто напоминающее брата было в его внешности.

Пока Дарден боролся с сомнениями, незнакомец разулся, подвернул до колен штаны, на манер юного пахаря, и пошёл навстречу, по невспаханной почве. Но сухая трава уколола его ноги, ликтор выругался и перепрыгнул во вспаханную, мягкую землю.

— Чего тебе надо?! — закричал Дарден, представив себе, что ликтор явился и его забрать с собой. Может, сверху увидел его и вспомнил, что ещё какой-нибудь эве понадобился трудолюбивый маленький раб.

Ликтор протянул руку поздороваться:

— Моя — Тео!

— Чего? — растерялся Дарден. Этот ликтор искал здесь его брата?

Незнакомец, видя, что ему не рады, опустил руку и снова сказал странное:

— «Я — тот, чья жизни цель — Алатуса исполнить волю. И защитить … угнетённых и жаждущих свободы…»

— Чего? — снова изумлённо повторил Тео.

Не обращая на него внимания, парень подошёл к оглоблям, за которые минуты назад держался Дарден, и так рванул вперёд, что соха выскочила из борозды. Безумный ликтор обернулся:

— … ? — что-то сказал на непонятном, указывая на зубья-сошники.

Наверное, просил придержать, догадался Дарден и налёг на рукоять, регулируя степень погружения зубьев в землю. Ликтор кивнул и снова рванул вперёд. Дарден еле поспевал за ним.

Пахал незнакомец не хуже Якуша и даже быстрее. Не успел Дарден опомниться — на поле появились четыре полосы. Но к этому времени сумерки так сгустились, что Дарден начал спотыкаться, зато ликтор, кажется, собрался провести на поле всю ночь, хотя и дышал тяжело. Наконец помощник остановился и ткнул пальцем вверх:

— «Ночь сгустила тьмы проклятье», помогать следующий день. Ты ешь и пей?

Дурацкий вопрос был задан серьёзно, но Дарден не удержался, фыркнул. Он уже понял, что ликтор был безусловно чокнутым, ибо ликторы никогда не помогали, то всем было известно. Наверное, заблудился, отбился от своих. Но какой сильный, зараза! Не успеет Дарден его обидеть — свернёт, пожалуй, шею, если разозлится.

— Ты ешь и пей? Ты есть, где спать? — терпеливо повторил чокнутый, показывая жестами на рот и затем — сложенными руками под наклонной головой.

— Тебе негде ночевать? — вопросом на вопрос осторожно спросил Дарден, потому подумал, пока незнакомец молчал, и махнул рукой. — А, ладно! Пошли! Жрать, скажу сразу, нечего. Но я что-нибудь приготовлю. Осталось немного проса — сварим кашу. Только очаг надо будет разжечь. А спать будешь на скамье. На полатях у меня отец, да тебе там и места не хватит — вон ты какой здоровый!

Отряхивая руки, ликтор следовал за Дарденом. Соху оставили в земле: мальчишка махнул рукой небрежно, мол, некому тут воровать. Тем более скоро будет так темно, что только дикие звери смогут видеть окрест себя.

Стояли ночи закрытого Ока — на небо выползал яркий тонкий изогнутый полукруг, означавший уставшего бога. Но ликтор в темноте шагал, уверенно, ни разу не споткнувшись, тогда как и Якуш и Дарден осторожно переставляли ноги, боясь в темноте подвернуть ногу в неразличимом рве или яме.

[1]Сай — единица исчисления воинства, равная двумстам тысячам.(алат.)

Надо признать, появление чокнутого ликтора отвлекло Дардена от наcущных проблем. Но чем ближе они подходили к дому, тем быстрее возвращались мысли, ставшие занозой в сердце. Прежде чем зайти в дом, Дарден завёл Якуша в стойло, там зажёг лучину, снял узду. От колодца принёс воды, налил коню, добавил сена. Зерна оставалось самую малость, почти всё уйдёт на посев, значит, поголодать придётся и Якушу тоже.

Ликтор с любопытством осматривался и, наверное, задал бы много вопросов, но — это стало понятно по дороге — был слишком косноязычен, словно прибыл из другой страны.

Наконец, с заботой о единственном животном было покончено, и Дарден, не потушив лучину, а взяв её с собой, поманил рукой гостя — к двери, ведущей из хлева напрямик в дом. Перешагнув порог, мальчик остановился, прислушался. Но, к счастью, от полатей доносилось надсадное дыхание, и Дарден выдохнул облегчением. Указал ликтору на скамью возле стола, мол, садись, а сам первым делом проверил отца.

Хирам слабо откликнулся, он был рад видеть сына, только пожаловался на озноб.

— Сейчас растоплю печь, отец. Сделаю тебе отвар и сварю кашу. Потерпишь?

Хирам промычал слабо — куда ему деваться?

Дарден полез кочергой в остывшее жерло печи, где утром разжигал огонь, чтобы отцу хватило тепла до вечера. На вычищенное место положил приготовленные поленья, сухую бересту для розжига и мох. Огонь неохотно занимался, но не смел сопротивляться. Дав ему разгореться, мальчик полез в сундук, достал оттуда мешочек ааламского лавочника, скупо отмерил пшена в котелок, вспомнил про гостя, у которого, не исключено, аппетит ого-го после пахоты, вздохнул подобно расчётливому хозяину, не ожидавшему гостей, и подсыпал ещё жменю. Залил водой пшено да подвесил котелок над пока слабыми языками пламени — на специальный крюк.

А гость, тем временем, тоже не скучал. Всё доставал и доставал из своей котомки какие-то предметы, даже одеяло у него оказалось с собой. Дардена распирало любопытство, но первоочередные дела — забота об отце и ужин — не терпели отлагательств. Затем не позволила робость — Дарден сделал вид, что нужно вынести золу, которую выгреб, или повесить второй котелок, для отвара. И только когда гость удалился с пустой бадьёй на улицу, наверное, хотел набрать воду, Дарден подошёл к столу, уставленному чужими вещами.