Подозревая, что дружеские излияния эфенди преследуют какую-то цель, Вардан, поборов в себе чувство неприязни, подошел к нему и протянул руку. Эфенди снова обратился к Салману.

— Я очень недоволен вами, господин Дудукчян, — сказал он, напуская на себя серьезность. — Вспомните турецкую поговорку: «Наперед поклонись старосте, а потом уж грабь деревню». Томас-эфенди не последний человек здесь. Надо было с самого начала посоветоваться со мной, я бы вас надоумил, и не было бы у вас никаких неприятностей. Эх, молодежь, молодежь! Сердце у вас золотое, но вы не знаете, как взяться за дело. Что, разве я не прав?

— Поверьте, я не понимаю, о чем вы говорите, — проговорил Салман.

Эфенди сделал вид, что не расслышал Салмана, отвернулся и, протянув руку в направлении терпеливо ожидавших его крестьян, пробормотал:

— Эх, ослы, ослы, когда же вы возьметесь за ум?! — И продолжал, снова повернувшись к Салману: — Ох, и упрямый же народ наши крестьяне! Наслушался я сегодня разговоров в деревне, и, откровенно говоря, у меня волосы встали дыбом. Мы стараемся, чтобы у них была своя школа, чтобы они учились, чтобы наконец прозрели, умели бы отличать черное от белого, а они не понимают этого, упрямятся, как ослы…

«„Мы стараемся“, — мысленно повторил Салман. — Интересно, кого он имет в виду, говоря „мы“ так многозначительно?»

Эфенди продолжал:

— Я душевно обрадовался, когда услышал о ваших намерениях, господин Дудукчян, поэтому мне очень хотелось выразить вам свою благодарность. Народ наш пребывает во мраке, надо просветить его. Школа — вот дорога к его спасению. Пусть не смущают вас препятствия, с которыми вам пришлось столкнуться несколько дней назад. Путь к добру всегда тернист. Во мне, как в своем земляке, вы всегда найдете поддержку. Я всеми силами готов содействовать вам. Не откажите принять мою маленькую услугу: сегодня я еду по одному делу в ближайшую деревню, вернусь утром и лично займусь вашей школой. Я заставлю снова вырыть котлован. Вряд ли найдется в деревне человек, который ослушался бы Томаса-эфенди!

— Благодарю вас, эфенди, — сказал Салман. — Но вы человек занятой, я не хочу отнимать у вас драгоценного времени…

— Это ничего, — возразил сборщик и любезно добавил: — Для доброго дела у меня всегда найдется время.

Он пожал руки обоим молодым людям и отошел от них.

— Наглец… обманщик, — пробормотал ему вслед Вардан.

— Такими людьми все же не стоит пренебрегать, и они могут пригодиться, — заметил Салман.

— Неужели вы поверили его словам?! Кто знает, какие у него дьявольские намерения…

Они подошли к дому Тер-Марука и постучали.

— Хорошие иголки, разноцветные нитки, красивые бусы… — донесся до них голос хромого коробейника.

— А что, если мы отложим наш визит к священнику? — неожиданно предложил Салман.

— Почему? — удивился Вардан.

— Мне нужно кое-что купить у этого коробейника.

Вардан стал подтрунивать над товарищем.

— Пойдем, у меня есть на то особая причина, — сказал Салман таким тоном, что Вардан невольно подчинился ему.

Отойдя от дома священника, молодые люди свернули на другую улицу и пошли следом за коробейником, которого окружила толпа крестьянских ребятишек. «Дай нам жвачки», — приставали они к нему. Коробейник достал кусок жвачки и разделил ее между детьми.

— Неделю назад я видел этого коробейника в Ванском уезде, — сказал один из крестьян.

— Да они бродят повсюду, — отозвался его собеседник. — Погляди-ка, Григор, какая у него страшная рожа! Не хотел бы я встретиться с ним ночью один на один! Сущий дьявол!

Хромой коробейник долго кружил по улицам: его зазывали то в один, то в другой дом, а иногда тут же на улице заставляли открывать свой короб, и женщины, окружив его, галдели, как на базаре.

Коробейник торговал до самого вечера. Уже стемнело, когда он наконец вышел из деревни; он свернул с проселочной дороги, которая вела в соседнее село, и направился к оврагу, глубокое дно которого было размыто весенними потоками, но сейчас высохло. Коробейник шел медленно, видимо короб его был еще довольно тяжелый, но он уже не прихрамывал, как днем. Спустившись в овраг, коробейник опустил короб на землю и, приложив ко рту правую руку (на ней у него недоставало трех пальцев), издал условный свист. Через несколько минут в овраге показались Вардан и Салман. Коробейник и Салман горячо обнялись.

— Давай сядем, — сказал Салман. — Ну, как у тебя шла торговля?

— Отлично! — весело ответил коробейник. — Я наводнил весь Васпуракан своими товарами.

— Надеюсь, ты продавал их бесплатно?

— Ну конечно бесплатно, за этот товар я денег не беру.

Вардан с удивлением слушал их.

— Теперь ты убедился, что короб моего приятеля, как у фокусника, имеет двойное дно? — обратился к нему Салман.

— Интересно знать, что скрыто на дне этого короба? — спросил Вардан.

— Оружие…

Только теперь понял Вардан, кто был перед ним: он много слышал о Мелик-Мансуре от Салмана. Взволнованный этой встречей, он подошел и обнял коробейника.

И у великого человека бывают свои маленькие слабости. Хотя Томас-эфенди и не принадлежал к числу великих людей, но в Алашкертском уезде у него была репутация всесильного человека: известно, что и лиса может порой сойти за крупного зверя. Несмотря на всю свою расчетливость и практичность, Томас-эфенди тоже имел свои маленькие слабости.

Поглощенный весь день служебными делами, он часто всю ночь напролет кутил, пьянствовал, окружив себя плясунами и музыкантами.

Какую бы деревню он ни посетил — всюду его принимали с почетом. Кто бы отказал в гостеприимстве такому высокопоставленному лицу! Напротив, каждый крестьянин считал за честь принять у себя Томаса-эфенди: хотя это и было связано с расходами, но зато он приобретал благосклонность сборщика.

Однажды вечером в дом к бедному крестьянину явился сельский посыльный и сообщил, что Томас-эфенди собирается пожаловать к нему в гости. Хозяин дома Петрос был мастеровым. Он ремонтировал земледельческие орудия — плуги, сохи, тележки и прочее, и редко бывал дома, так как в поисках заработка обычно обходил окрестные деревни.

Как и следовало ожидать, в этот вечер Петроса не оказалось дома. Жена его сказала посыльному, что мужа нет дома и она не знает, как ей быть.

— Мужа нет дома, но дом-то остался на месте! — грубо оборвал ее посыльный.

Эти сельские посыльные были сущим наказанием для крестьян. Служа должностным лицам и выполняя роль ищеек, они обладали острым нюхом и отлично умели выслеживать дичь.

Жена мастерового опешила и не знала, что ответить. Считая вопрос решенным, посыльный повернулся, чтобы уйти, и напоследок предупредил:

— Эфенди пожалует, когда зажгутся огни.

Бедная женщина застыла на пороге в полной растерянности, не зная, что ей делать: принимать в отсутствие мужа незнакомого гостя ей неподобало. Подумав, она отправилась к соседу Охо и попросила его:

— Братец Охо, посыльный сообщил, что сегодня вечером эфенди пожалует к нам. Мужа нет дома. Ради бога, приходите и пособите нам.

— Это ни на что не похоже! — рассердился Охо. — Неужели в деревне не нашлось другого дома?

— А я почем знаю? — грустно ответила женщина. — Посыльный предупредил.

Сосед Охо пообещал выручить ее.

Томас-эфенди знал Багреванский уезд как свои пять пальцев и, приезжая в любую из деревень, выбирал себе для ночлега всегда наиболее удобное подворье. Вкус его в этом отношении был довольно прихотлив: он предпочитал, чтобы хозяин дома был беден и придурковат или же, на худой конец, любил бы выпить. Но главное — он требовал, чтобы в доме была красивая женщина, которую ему было бы приятно лицезреть.

Подворье, на котором он остановил на этот раз свой выбор, не вполне отвечало его требованиям: хозяин дома, мастеровой Петрос, скромный трудолюбивый человек, не был ни придурковатым, ни любителем выпить. Зато в остальном эфенди не ошибся: хозяин дома отсутствовал, жена у него была миловидная, а его сестра слыла в деревне первой красоткой…