Прежде всего гостям подали черный кофе в красных маленьких чашечках.

— А где же Степаник, что-то его не видно? — спросил бек. — Я привык в этом доме принимать кофе из его рук.

Староста, скрывая неудовольствие, велел позвать Степаника.

Тот немедленно явился. Его простодушное лицо сияло улыбкой. Подойдя к беку, он поцеловал ему руку (этот обычай ввели курдские беки). Погладив шелковистые волосы юноши, бек сказал:

— Ты видел, какую хорошую штучку я тебе привез?

— Видел, — краснея, ответил Степаник, — вы привезли мне красивую козулю. Я хотел накормить ее, но она не стала есть траву.

— Поглядите-ка, он уже завладел подарком, — засмеялся бек, обращаясь к Хачо.

— Я знал, что вы ее привезли для меня, потому и взял, — смущенно заметил Степаник.

— Ну иди поиграй со своей козулей, — сказал бек.

Юноша поклонился и ушел.

— Смекалистый у вас сынок, — похвалил бек, — мне кажется, что ему приятно получать от меня подарки.

— К сожалению, вы сами его к этому приучили, — с принужденной улыбкой сказал староста.

— Ах, как хороши ваши горы, кум Хачо, — перевел разговор бек, — на каждом шагу попадается дичь: олени, лани и серны бродят целыми стадами, а куропаткам и диким голубям нет числа. Ту самую козулю, которую я подарил Степанику, поймали мои борзые. Если б вы знали, какие превосходные у меня борзые! Это дар зиланцинского бека. Взамен я послал ему двух мулов, хотя, говоря между нами, этих мулов мы отняли у паломников, направлявшихся в Мекку. Но борзые у меня превосходные. Они мчатся быстрее человеческой мысли.

Разговор бека шел о собаках, охоте, лошадях и всевозможных разбойничьих подвигах, о которых он рассказывал с явным удовольствием. Хотя старика Хачо и тяготила его болтовня, но из приличия он время от времени вставлял слово в разговор.

Подошло обеденное время. На ковер расстелили скатерть и на нее поставили огромные блюда с пловом и целиком зажаренными барашками. Подали кувшины, наполненные всевозможными шербетами и похлебкой из молочной сыворотки, которую пьют ковшами. Спиртных напитков не было. Стали обедать.

— Вы своих овец еще не выгнали на пастбища? — спросил бек у старосты.

— Нет еще, — ответил старик, — погода может подвести, апрель месяц шалый.

— Тепло и холод — все в руках божьих, кум Хачо, чему быть, того не миновать, — сказал бек. — А наши овцы вот уже больше недели как на полях. В этом году у нас что то очень рано кончились запасы: пастухи уже несколько дней сидят без хлеба.

Староста, понимая, к чему клонит бек, сказал:

— Разве наш хлеб — не ваш хлеб? Прикажите, и я нам дам муки сколько угодно.

— Да будет твой дом полной чашей, — ответил бек, — конечно, это так. Разве мы не кумовья? Все мое — твое, а твое мое. Не так ли, Хачо?

— Бог свидетель, что это так… Сколько нужно муки?

— Покуда хватит десяти мешков, а там видно будет! Ведь ваши амбары не опустеют.

Принужденно улыбаясь, староста кивнул головой.

Когда покончили с едой, Степаник принес воду для омовения рук. После этого он подал кофе. Бек приказал стоявшим в ожидании слугам отправиться во двор, где для них были разостланы паласы и подан обед.

Разговор снова зашел о подарке эрзерумского вали. Бек расхваливал породистого скакуна, уверяя, что его родословная ведется со времен Антара; по его словам, лошадь была лучших арабских кровей.

— Но этот прекрасный подарок обойдется мне слишком дорого, — сказал он в заключение.

— Почему? — удивился староста.

— Неужели тебе непонятно, что я должен щедро наградить того, кто доставил мне этого коня? Мне нужно не меньше ста золотых.

Староста теперь ясно понимал, куда клонит бек и с какой целью он приехал к нему. Не подавая виду, Хачо сказал:

— Ну что ж, лошадь стоит того.

— Да, но откуда у меня деньги? — сердито воскликнул бек. — Золото водится только у армян, будь оно проклято!

Родственники бека, до того хранившие молчание, вмешались в разговор:

— Не горюйте, бек. Не было случая, чтобы кум Хачо не выручил вас.

— Бог свидетель, что это так, — поддержал другой.

— Кум Хачо хороший человек, — добавил третий, — другого такого среди армян нет.

Старик Хачо видел, что его хотят заставить оплатить долг бека. Подавив досаду, он сказал:

— Я не допущу, чтобы бек огорчался из-за ста червонцев.

— Да будет изобильным твой дом! — в один голос воскликнули курды.

Староста встал и, выйдя из комнаты, позвал старшего сына; он велел ему незаметно сходить на гумно, где было спрятано золото, и принести сто червонцев.

— Для чего? — изумился сын.

— Ты забыл, что, накормив и напоив курда, надо дать ему еще в зубы «дишкираси», — с грустью ответил отец.

— Будь они прокляты! — выбранился сын и, взяв корзину, пошел в сарай, делая вид, что идет за соломой.

«Дишкираси» означало «дань за зубы», — такую дань курды когда-то взимали за то, что оказывали честь армянину, посетив его дом и отведав его хлеба-соли. Хозяин дома, угостив незваных гостей, должен был еще откупиться от них, иначе над ним учинили бы расправу. Хотя обычай этот почти исчез, курды все еще ухитрялись получать золото, пуская в ход более тонкие уловки.

Когда старик вышел, бек злобно сказал:

— Если он не принесет золото, я велю спалить его дом!

— Не следует этого делать, — вступился за старосту один из родственников бека, — Хачо добрый армянин, зачем его обижать! Двери его дома всегда открыты для нас, чего ни пожелаем — ни в чем не отказывает.

В этот момент вошел Хачо и, положив перед беком кошелек, сказал:

— Бог свидетель, эти деньги я берег для спасения души, хотел совершить паломничество в Иерусалим, но разве я могу отказать вам?

— Не прибедняйся, кум Хачо. Я знаю, у тебя много золота, — сказал бек и небрежно сунул кошелек в карман.

Наступил прохладный вечер. Бек приказал седлать лошадей. Выйдя во двор, он стал прогуливаться со старостой. При виде Степаника, игравшего с козулей, бек подошел к нему.

— Ну как, нравится тебе козуля? — спросил он юношу.

— Очень, только у нее поранена ножка! Видно, ее искусали собаки. Но ничего, я залечу ей рану. Бедняжке больно, поэтому она ничего не ест, — ответил Степаник, перевязывая козуле ногу.

— Я вижу, Степаник, что ты очень любишь животных! Я пришлю тебе жеребенка.

— Я не люблю лошадей.

— А кого же ты любишь?

— Козуль, оленей, куропаток.

— Хорошо, вот поеду на охоту — постараюсь поймать для тебя оленя.

Слуги доложили, что лошади поданы.

Поблагодарив старосту за гостеприимство, бек направился к воротам, где его ожидал красавец конь. В знак особого уважения старик Хачо придержал рукой стремя и подсадил гостя. Погарцевав перед воротами с копьем в руке, бек простился со старостой и уехал.

Старик долго смотрел ему вслед. Он видел, как бек, подстегнув коня, опять птицей перелетел через ров, видимо считая, что такому лихому наезднику, как он, не пристало пользоваться мостом. В этот момент из кустов выскочил заяц; бек мгновенно настиг его и пронзил копьем. Провожая гостя глазами, староста думал: «Почему так несправедливо устроен мир? У курда нет хлеба… Армянин пашет, сеет, жнет и отдает ему свой хлеб… Курд получает в подарок породистого коня, весело гарцует на нем, а армянин платит за него… сам же ездит на осле…»

Староста Хачо вместе с сыновьями сидел за вечерней трапезой. Тускло светила горевшая в углу лампадка. Ужинали молча.

За окном благоухала весна, издали доносилось блеяние овец, возвращавшихся с пастбищ.

Возле тониров суетились снохи, готовили ужин для пастухов и батраков. Им полагалось накормить в первую очередь мужчин, а потом уже самим вместе с девушками сесть за трапезу. Маленькие дети, набегавшись за день, крепко спали.

После ужина сыновья старика отправились по своим делам. Надо было присмотреть за скотиной, напоить поля водой, — в этот вечер подошла их очередь, — сходить на мельницу, перемолоть зерно, — дел предстояло еще множество.