Все это причиняло немало забот добросердечному Хачо. Он пытался отговорить Салмана от его затеи, но тот был непоколебим.

Придя вечером домой, Салман сказал Вардану:

— С этими негодниками надо поступить иначе. Попробую вести себя, как миссионер. Противниками миссионеров в любой стране всегда были люди образованные или служители старого культа, но со временем именно они становились его приверженцами. Миссионер для видимости поручал им разные дела, вернее платил им жалованье, ничего от них не требуя. Таким образом, противники новой религии скоро превращались в самых рьяных ее сторонников.

— Это верно, — согласился Вардан, — но что же ты собираешься делать?

— Прежде всего вести себя по-деловому, — самоуверенно ответил Салман, — надо играть на людских слабостях. Интересно бы узнать, сколько получает этот глупый дьякон со своих учеников? Я предложу ему вдвое больше и придумаю для него какую-нибудь должность в школе. Поверь мне, это так его заинтересует, что он явится наутро с лопатой и киркой и вместе с другими будет строить школу.

— Пожалуй, ты прав, — сказал Вардан, — но надо подмазать и священника.

— Это верно…

Несмотря на неприятности этого дня, Салман был в приподнятом настроении. Неудачи не только не сломили его, но влили в него новую энергию, а вера в лучшее будущее наполняла сердце Салмана восторженным чувством.

— Если б ты знал, Вардан, какое счастливое будущее сулит нам школа. Она поможет осуществить наши надежды, она, только она, может залечить наши вековые раны, она воспитает здоровое поколение, которое будет более счастливым, чем мы. Бездействуя веками, наши предки поистине оставили нам обширное поле деятельности. Они своевременно не позаботились о нашем будущем, и все же оно принадлежит нам. Во имя этого нам нужно терпеливо и упорно трудиться. Я считаю, что недостаточно развивать ум и облагораживать душу ребенка, надо заботиться и о его физическом развитии. Разве ты не замечал, Вардан, как неуклюжи и неповоротливы наши деревенские ребятишки? Надо развивать в них ловкость, силу и мужество. Именно эту цель должна преследовать гимнастика в наших школах — растить смелое, здоровое поколение…

Хочу сообщить тебе отрадную весть. Сегодня я побывал у курдов, говорил им о школе. Представь себе, как я был удивлен, когда они мне сказали, что охотно пошлют своих детей в армянские школы! По всему видно, что они понимают пользу образования и не хотят, чтобы их дети росли дикарями. И в самом деле, чем виноват этот народ, что он остался таким диким и живет разбоем? Повинны в этом в первую голову мы. Это мы своевременно не позаботились о его воспитании. В наших интересах просветить курдов. Мы должны приучить их к мирной жизни и приобщить к цивилизации. Турция не заботится об этом, ей выгодно, чтобы курды оставались дикарями. От этого страдаем в первую очередь мы — значит, нам и надо об этом думать. Пусть они исповедуют свою веру, а мы тем временем будем их просвещать, — тогда неизбежно «текучая вода сама дорогу найдет».

Многие признаки указывали на то, что турецкое правительство готовится к войне. Особенно это заметно было в пограничной с Россией Багреванской провинции. Здесь с крестьян строго взимали не только налоги текущего года, но заодно с ними требовали и старые недоимки. Народ изнывал под непосильным бременем и глухо роптал. У тех, у кого не было денег, отбирали имущество, скот. Уводили даже буйволов и волов, лишая земледельца возможности вспахать землю. Помимо того, крестьян заставляли заготовлять сухари и отбирали у них последние запасы — пшено, масло, сыр и прочее. На слезы и вопли крестьян был один ответ: «Государство воюет».

Дикий произвол властей открыл перед Томасом-эфенди широкое поле деятельности. Исполняя должность сборщика, он производил сбор налогов и поставлял продовольствие для армии. Его острая коса косила неутомимо, собирая обильный урожай.

Получив от правительства «открытый лист», он имел право держать при себе любое количество стражников.

Тяготы войны пали главным образом на плечи армянских крестьян. Несмотря на то что их дочиста ограбили и отобрали у них все имущество, накопленное тяжелым трудом в течение многих лет, — они оказались перед лицом еще более страшной беды: день ото дня росла ненависть магометанского населения к гяурам-христианам. Слово «джагат»[43] не сходило с уст людей. Муллы, муфтии, хади, шейхи разжигали фанатизм толпы, отравляли ее проповедями о том, что мусульмане ведут религиозную войну, что в Стамбуле скоро взовьется «знамя пророка», что со дня на день будет объявлена священная война и весь исламский мир поднимется против христиан…

Все это очень тревожило Салмана, который хорошо понимал значение происходивших событий и предвидел их ужасные последствия.

— Здесь будет такая же резня, как в Болгарии, — сказал он как-то утром Вардану. — Нельзя больше медлить, надо готовить народ к самозащите.

— Я тоже чую, что пахнет резней, — ответил Вардан.

Разговаривая, они вышли из дома старика Хачо и направились к дому Тер-Марука, чтобы уладить с ним вопрос о школе, как было решено между ними несколько дней тому назад. Иначе говоря, как шутливо выразился Вардан, «подмазать» священника, чтоб он помалкивал, а его зятя, дьякона Симона, поставить надсмотрщиком над рабочими, посулив ему хорошую должность в новой школе.

Идя по деревне, они увидели коробейника, зазывавшего покупателей:

— Красавицы девушки, красавицы молодушки, несите ваши денежки, покупайте иголки, цветные моточки, золотые наперстки…

Коробейник был рослый, плечистый мужчина, одетый в какие-то отрепья. Вместительный короб с товарами, который он тащил на спине, выглядел на нем словно сито на боку у верблюда. Коробейник заметно прихрамывал на левую ногу, и каждый раз, когда он ступал на нее, казалось, что этот Голиаф сейчас упадет. Он опирался на большой посох, помогавший ему сохранять равновесие.

При звуке его голоса Салман просиял, словно услышал радостную весть.

Что общего могло быть между ним и этим коробейником?

Когда они поравнялись, взгляды их на мгновенье встретились, и хотя они не вымолвили ни слова, глаза их сказали многое. Вардан ничего не заметил.

— Нашел время для продажи своих ниток и иголок, — насмешливо сказал он, когда они отошли от коробейника. — У бедных крестьян гроша медного нет за душой, им не на что покупать.

— В его коробе двойное дно, как у фокусника, мой дорогой, — ответил Салман, — он спрятал на дне такие товары, которые сейчас в большой цене…

Вардан слушал рассеянно. Мысли его были заняты совсем другим — он думал о Лале. Назревали тревожные события, и он не знал, на что решиться, как быть, куда увезти ее. Ведь не сегодня-завтра ему самому предстояло принять участие в надвигающихся событиях.

— Хорошие иголки, разноцветные нитки, красивые бусы!.. — донесся протяжный голос коробейника.

В эту минуту Салман и Вардан увидели Томаса-эфенди, окруженного толпой крестьян. Стоя возле оседланной лошади, он отдавал им какие-то распоряжения. Завидев двух друзей, эфенди прервал разговор и поспешил им навстречу.

С притворной улыбкой на лице он еще издали крикнул Салману:

— Я давно желал с вами познакомиться, господин Дудукчян (он не знал его настоящего имени). Ах, я безгранично счастлив, мой дорогой соотечественник, что мы наконец встретились. Небось вы даже не знаете, что мы земляки?

Салман был безмерно удивлен. Этого человека он видел впервые, и его льстивые слова вызвали у него отвращение. Он промолчал, но эфенди, подойдя, взял его за руку и сказал:

— Позвольте мне вас поцеловать как земляка, я хочу утолить свою тоску по родине.

Вардан, стоя поодаль, молча наблюдал эту сцену. Салман был в полном замешательстве. Эфенди поспешно обратился к Вардану:

— Ну-ка, подойди сюда, шалопай. Ты же знаешь, что я не умею долго сердиться, у меня душа, как у ребенка. Курд не назовет свою сыворотку кислой: плохой или хороший, но ты мой друг; забудем все и пожмем друг другу руки.