— Разве это по совести? — тихим голосом сказал Хачо, словно боясь, что его могут услышать.

— Что такое совесть? — пренебрежительно заметил сборщик. — Одно дело совесть, другое — власть. Ты уже сорок лет состоишь сельским старостой, а до сих пор не уразумел, что такое власть. Вот выслушай другую притчу. Видишь ли, один паша, став правителем уезда, тотчас же велел схватить первых попавшихся людей и бросить их в тюрьму, а потом велел казнить их, как преступников. Возможно, что эти люди были и невиновны, но паше надо было казнить несколько человек, чтобы запугать народ. Вот что такое власть! Народ всегда надо держать в страхе. Если бы я поступил иначе с этим крестьянином и не сгноил его пшеницу, меня бы крестьяне ни во что не ставили и я не смог бы с них ничего требовать.

Томас-эфенди говорил с таким же откровенным бесстыдством, с каким обычно курд хвастается своими разбоями. Что же отличало Томаса-эфенди от Фатах-бека? Между ними была только та разница, что один был низким и прижимистым плутом, а другой — храбрым разбойником.

От этих двух людей и зависела судьба несчастной Лалы.

Чтобы закончить свои дела, Томас-эфенди намеревался пробыть в деревне еще несколько дней.

Каждый год старика Хачо неоднократно посещал и другой гость, молодой купец.

Этот юноша был уроженцем Араратского уезда. Он закупал у Хачо овец, быков, шерсть, сыр, масло и продавал их в Александрополе и в Ереване. Он привозил с собой товары, которые продавал местным жителям: ситцы, льняные и суконные ткани, чай, сахар, кофе и всякую мелочь. Для таких деревень, как О…, далеко отстоявших от города, эти купцы-скупщики имели большое значение. Они доставляли крестьянам все необходимое и покупали продукты, которые те не имели возможности вывозить из-за отсутствия удобных караванных путей и страха перед разбойниками.

Все в доме старика Хачо радовались приезду этого гостя. Он настолько сроднился с ними, что был у них своим человеком.

Въезжая в деревню О…, юноша обычно направлял свой маленький караван, состоявший из нескольких навьюченных лошадей, прямо к дому старика Хачо, выгружал свои товары и гостил у него по неделям. Кончив дела, он пускался в обратный путь.

День спустя после приезда Томаса-эфенди караван этого купца остановился перед домом Хачо. Как раз в это время эфенди вышел во двор и увидел приезжего.

— Ах, это ты, — сказал юноша, подойдя к эфенди и осеняя себя крестом, — а мне померещился сатана. Не будет мне на этот раз удачи… Во имя отца и сына…

Эфенди захохотал, взял его за руку и, глядя ему прямо в глаза, сказал:

— Вот безумец, право же, безумец, я всегда это говорил. Сжажи-ка лучше, ты привез для меня рому?

— Я привез для тебя отраву; стоит тебе ее отведать, сразу отправишься на тот свет, и наконец-то бедные крестьяне от тебя избавятся, — со смехом ответил приезжий.

Этот разговор слышали крестьяне, помогавшие снимать тюки с лошадей и вносившие их в дом. Находя шутку неуместной, эфенди поторопился уйти, сославшись на то, что у него спешные дела, и выразил надежду, что они встретятся за обедом.

— С тобою грешно сидеть за одним столом, — бросил ему юноша на прощанье.

— Хвост осла нельзя ни укоротить, ни удлинить — так же и твой язык, — сказал сборщик. — Осел, побывавший в Иерусалиме, все равно останется ослом, — добавил он.

— Ну, раз уж ты принялся за свои ослиные басни, то им не будет конца, — насмешливо заметил юноша и отвернулся.

Эфенди ушел.

В доме старика Хачо все от мала до велика уже знали, что прибыл Вардан, — так звали юношу, — и нетерпеливо ждали, когда он распакует свои тюки. В его прошлый приезд каждый ему что-либо поручил.

Когда Вардан внес свои тюки в горницу, все столпились вокруг него. «Ты привез мне ботинки?» — спрашивал один. «А шапку ты мне привез?» — приставал другой. Его осаждали со всех сторон, и даже малыши теребили его за полы, требуя то одно, то другое.

— Привез, привез, — отвечал Вардан, — каждому привез то, что он просил!

— Ну, давай, давай! — раздавались нетерпеливые восклицания детей.

— Ах вы бесенята, — отвечал он, — дайте мне отдохнуть, потом я распакую тюки и достану все, что вам надо.

— Нет, сейчас, сейчас, — приставали к нему.

Все так привыкли к Вардану, что, не обращая внимания на его протест, бросились сами распаковывать тюки. Развязали все узлы и веревки и стали вытаскивать долгожданные вещи.

Вардан, стоял в стороне, с добродушной улыбкой наблюдая за этой веселой суматохой. Посмеиваясь, он говорил:

— Да пребудет с вами благополучие, даже курды так не опустошают вьюки, как вы…

Единственно, кто оставался безучастным, — это Лала. Стоя поодаль, она молча улыбалась.

Вардан подошел к ней и спросил:

— А ты почему ничего не берешь?

— Мне нечего брать… — смутившись, сказала девушка.

И правда, что она могла взять? Лалу давно уже тяготило ее ложное положение; взять какую-нибудь принадлежность женской одежды она не могла, а другого ей не хотелось.

Вардан понял, что она имеет в виду, и сказал вполголоса:

— А я тебе привез хорошенькую вещицу.

— Какую? — тихо спросила девушка.

— Увидишь потом, только не показывай никому.

Улыбнувшись, Лала отошла.

Вардану на вид было лет двадцать пять. Это был рослый молодой парень с крупными чертами лица, которое нельзя было назвать красивым. Его большие черные глаза глядели дерзко, по-разбойничьи, на припухлых губах играла ироническая усмешка. Весь облик этого человека говорил о недюжинной силе. Никто не знал, откуда он родом и каково его прошлое. О нем рассказывали много невероятного, и все не в его пользу. Ходили слухи, будто он побывал во многих переделках и лишь счастливая случайность спасла его от петли. Одно время Вардан был монахом и, живя в монастыре, исполнял службу дьякона, затем — школьным учителем. Но по какой причине он оставил и монастырь и школу, было неизвестно. О той поре его жизни ходили анекдоты, свидетельствовавшие о буйном характере Вардана.

Достоверно было известно лишь одно: что он бесстрашный контрабандист. Для этого юноша имел все данные: мужество, ловкость, изворотливый ум. Преодолевая опасности и препятствия, связанные с его профессией, он закалил свою волю и отличался редким бесстрашием.

Не один Томас-эфенди считал Вардана безумцем; и в деревне О… и в ее окрестностях он был известен под этим прозвищем.

Почему же его считали безумцем? Человек он был неглупый, начитанный и имел довольно обширные познания. Он достаточно хорошо знал жизнь и людей и, несмотря на свою молодость, успел многое пережить и испытать. Он слыл безумцем потому, что не умел фальшивить и очень часто поступал наперекор людским предрассудкам. У Вардана была открытая душа; замечая дурное, он говорил людям правду в глаза, но не щадил при этом и себя, — а правда глаза колет; тех, кто говорит правду, не любят и называют чудаками и безумцами.

Многие древние мудрецы и философы, такие известные, как Пахлул и Ходжа Насреддин, слыли чудаками. Вардан не был ни философом, ни мудрецом, но его образ мыслей и поведение казались странными и вызывали осуждение.

Сказав Лале, что он привез ей хорошую вещичку, которую хочет вручить ей тайно, Вардан изменил своей привычке быть откровенным: по-видимому, какое-то тайное чувство побуждало его быть скрытным. Он искал случая встретиться со Степаником наедине. Повод к этому вскоре нашелся.

Здесь уместно будет описать расположение двора старика Хачо. Большую часть его занимал сад, засаженный тенистыми деревьями и кустарниками. Деревья разрослись так густо, что на расстоянии нескольких шагов ничего нельзя было разглядеть.

Уложив свои товары, Вардан направился в сад. Ему хотелось отдохнуть, и он решил полежать в прохладной тени деревьев. Какое-то сладостное чувство овладело им. В такие минуты ласковый шелест листвы говорит сердцу влюбленного больше, чем человеческий язык.