Квартира, в которой поселился Микаел, состояла из двух комнат и кухни, одновременно служившей и кладовой. Одну из комнат занимал Микаел, другую — бедная немецкая семья, которая, лишившись своего кормильца, очутилась без всяких средств к существованию. Вся забота о семье легла на плечи матери. Для несчастной женщины большим подспорьем была ее взрослая дочь, трудолюбивая Ида, которой надо было прокормить, кроме себя, еще двух малышей. Покойный немец был портной. После его смерти все имущество мастерской было продано с молотка за долги. Ида вместе с матерью шила на французский модный магазин.

Живя в этой семье на полном пансионе, Микаел немало сделал, чтобы облегчить ее положение, за это обе женщины платили ему вниманием, старались во всем угодить.

Однажды утром, когда Микаел сидел за письменным столом и торопливо дописывал деловые письма, спеша отнести их на почту, вошла Ида, неся чашку кофе, и, поставив ее на круглый маленький столик, спросила:

— Вы скоро уходите?

— А почему вас это интересует?

— Я хотела убрать вашу комнату, потом мне будет некогда.

— Мне нужно написать еще пять-шесть писем, — сказал Микаел, продолжая писать, — а вы тем временем можете убирать.

— Я не помешаю вашим занятиям?

— Нет, нисколько…

Ида была высокая, стройная, белокурая девушка с ясным приветливым лицом. Ее глаза как бы отражали блеск и лазурь неба. В это утро она была настроена веселее обычного, и, несмотря на то что Микаел был занят, она то и дело отвлекала его своими замечаниями.

— Ах, как вы неряшливы, ничего у вас не лежит на своем месте, все разбросано, — говорила Ида, приводя в порядок комнату и прибирая вещи.

— Это, наверно, причиняет вам много хлопот, Ида, я постараюсь быть аккуратнее, — с улыбкой ответил Микаел.

— О нет, меня это не затрудняет, но я люблю, когда у вас в комнате порядок, — сказала девушка и слегка покраснела.

— Вы очень добры, Ида.

Покончив с уборкой, девушка подошла к Микаелу и, положив ему руку на плечо, склонилась над ним, следя за тем, как скользит его перо по бумаге.

— Какие замысловатые буквы, — сказала она, выпрямившись и кивая своей красивой головкой на письмо. — Сколько писем вы пишете каждый день?

— Писем десять, а то и больше.

— Вот почему вы так долго не спите по ночам!

— А вы откуда знаете?

— Я знаю… Я часто вижу, как у вас до утра горит свет, и слышу, как вы шагаете по комнате. Я тоже поздно засыпаю.

Микаел ничего не ответил. Девушка, видно, уже жалела о своем наивном признании и, взяв со стола одно из писем, сказала:

— Я не разбираю, что здесь написано, эти буквы не похожи ни на какие другие, но они очень красивые. Я бы очень хотела выучить язык, на котором вы пишете.

— На что вам это нужно?

— Может быть, когда-нибудь пригодится… — со смехом ответила Ида и выбежала из комнаты, словно устыдившись своих слов.

Микаел несколько минут сидел в замешательстве. «Бедная девушка, — подумал он с состраданием, — смогу ли я утолить твою душевную тоску». Он давно уже заметил, что Ида интересуется им, что она часто не спит по ночам, когда он допоздна работает в своей комнате, заглядывает к нему в окна, чтобы удостовериться, заснул ли он, или нет. Микаел считал это проявлением ребячливости, свойственной юной девушке, которая хочет все знать и не успокоится до тех пор, пока из любопытства не перероет все материнские сундуки. Но сегодня она ясно высказала тайну своего сердца, чего никак не ожидал Микаел. Ей хотелось научиться читать и писать на языке, который был родным для Микаела, в надежде, что он когда-нибудь пригодится ей. Ида не шутила, говоря об этом, — она была серьезной девушкой: видимо, ей хотелось изучить армянский язык, потому что она любила армянина. Этим армянином мог быть только Микаел. Ида любила его, но мог ли он ответить на ее чувство. Эта мысль не давала ему покоя.

Он не находил в своем сердце ответного чувства к этой красивой барышне. Он уважал ее как добрую, трудолюбивую девушку, которой пришлось взять на свои плечи бремя забот о семье, он чувствовал к ней симпатию, но любил ли ее? Едва ли…

Микаел машинально дописал письма, вложил их в конверты и собирался было уйти, когда внезапно в комнату вошел Стефан. Он, как всегда, бесстрастно и холодно пожал руку Микаела, прошел и сел в кресло, в котором обычно сидел, когда приходил к нему.

— Я пришел к тебе по очень важному делу, — сказал он глухо.

— Да, я догадываюсь, зачем ты пришел и о чем собираешься говорить, — сказал Микаел. — Ты получишь от меня все, что требуется для твоей поездки за границу.

— Дело не в этом, — спокойно возразил Стефан, — возьми и прочти эту телеграмму.

Микаел начал читать длинную телеграмму, в которой было не меньше двадцати слов, и побледнел. В телеграмме, адресованной на имя Стефана, было сказано: «Отец скоропостижно скончался, выезжай немедленно, дела запутаны, угрожает полное разорение, надо принять неотложные меры, получи Микаела все счета, закрой московское торговое отделение…» и прочее. Стояла подпись: «Мариам».

Микаел был ошеломлен. Он лучше, чем Стефан, представлял себе тяжелые последствия этого несчастья.

— Я готов хоть сейчас передать тебе всю отчетность, только ты постарайся как можно скорее уехать, — сказал Микаел, вынимая из ящиков письменного стола объемистые бухгалтерские книги.

— Я собираюсь ехать за границу, — ответил Стефан с присущим ему хладнокровием, — меня призывает туда более важный долг, чем отцовские дела.

— Я согласен с тобой, — сказал Микаел, — но учти, что ты обездолишь свою мать, сестер и самого себя. Смысл телеграммы совершенно ясен, вам грозит потеря большей части состояния. Мне хорошо известно, как твой покойный отец вел свои дела: он полагался во всем только на свою память и наверняка не оставил никаких документов. Теперь, после его смерти, все попало в руки грабителей-приказчиков. Ясно, чем это грозит…

— Он сам их этому научил, — презрительно сказал Стефан. — «То, что приносит поток, поток и уносит», — иначе не может быть.

Микаел был в затруднении: ему была известна непреклонность Стефана, но, с другой стороны, он понимал, какой вред могло причинить его упрямство, и принялся убеждать своего друга, чтоб он внял просьбе матери.

— Было бы лучше, если бы ты отложил на время поездку за границу, пока не приведешь в порядок дела отца, — уговаривал он Стефана.

— Это невозможно.

— Так что же делать?

— Потому-то я и пришел к тебе. Послушай, Микаел, что значит для меня призыв моей матери, когда я слышу зов тысячи матерей, простирающих из Турции к нам руки с мольбой о помощи. Я должен поехать за границу, объехать всю Европу и постараться сделать все, что в моих силах. Что же касается дел моего отца — то, говоря откровенно, в эту критическую для меня минуту мне не к кому обратиться, кроме тебя. Я надеюсь на твою доброту. Я уверен, что ты гораздо лучше справишься со всеми делами, чем я. Я дам тебе полную доверенность, и ты поедешь туда как можно скорее. Ну как, согласен?

Микаел, видя, что нет другого выхода и что его другу грозит потеря состояния, вынужден был согласиться.

— В таком случае нам незачем терять время, — сказал Стефан, заметно повеселев, — идем сейчас же к нотариусу, и я выдам тебе доверенность…

В тот же вечер Микаел принялся собирать вещи и укладывать чемодан. Его беспокоила мысль о том, как он сообщит Иде о своем отъезде. Он знал, что бедная девушка будет очень опечалена, когда узнает об этом. Микаелу и самому было тяжело расставаться с этой тихой и мирной семьей, с которой он так сжился и в кругу которой провел столько приятных часов, где был окружен заботой. Но Ида почему-то не показывалась, хотя в это время она обычно приносила ему чай. Вместо Иды пришла ее мать.

— Где вы так задержались сегодня, господин Микаел, мы вас долго ждали к обеду, — сказала она, с любопытством поглядывая на раскрытый чемодан.