— Выведи меня через задние ворота, никто не должен знать, что я был здесь.

Старик повел его к задним воротам, находившимся на скотном дворе.

— Счастливо оставаться. Я приду позже, когда кончится обыск. Не беспокойся, я сумею приструнить этих «ищеек».

Эфенди ушел. Дорогой он с довольным видом повторял: «Ну теперь ты у меня в руках, староста Хачо!..»

Был час пополудни. Вардан, Айрапет и Апо еще не вернулись. Остальные сыновья были в поле. Снохи готовили полдник, чтобы послать его в поле мужьям: крестьяне возвращаются домой обычно к ужину, а потому никто ничего не знал.

Старик Хачо ждал прихода солдат с таким же чувством, с каким приговоренный к смертной казни ожидает наступления роковой минуты. Своим снохам он ничего не сказал о предстоящем обыске, не желая преждевременно пугать их.

Наконец явился турецкий офицер с отрядом солдат и полицейских.

Женщин не удивил их приход, они привыкли видеть у себя в доме таких непрошеных гостей. Те обычно являлись, жили по нескольку дней, пили, ели и потом уходили восвояси. Постой турецких солдат в армянской деревне был обычным явлением, а тем более в доме старосты.

— Мне приказано произвести у вас обыск, — сказал офицер, обращаясь к старику Хачо.

— Мой дом в вашем распоряжении, можете обыскивать, — ответил тот, стараясь сохранить хладнокровие.

Офицер велел закрыть все двери, повсюду расставил стражу и приступил к обыску. Сперва обыскали ода, потом перешли в другие комнаты, перебрали все до одной вещи, шарили повсюду, заглядывали в каждую щель, но ничего подозрительного не нашли. Почуяв что-то неладное, женщины подняли плач, но старик прикрикнул на них, и они замолчали.

Покончив с обыском, офицер приступил к допросу:

— Здесь проживал молодой человек по имени Дудукчян?

— Он раза два ночевал у меня, — ответил старик.

— А вы его раньше знали?

— Нет.

— Почему же вы его приютили?

— Я староста этой деревни, а дом старосты, как вам известно, своего рода постоялый двор — каждый чужеземец и странник находят здесь приют. Могу ли я их всех знать?

— Не оставил ли он вам свои вещи?

— Нет, он ничего не оставлял.

— А вы не знаете, с какой целью он прибыл в наши края?

— Он ничего не говорил, я знаю только то, что он был учителем.

— Не известно ли вам, с кем он виделся в деревне, кого посещал?

— Я знаю, что он ходил по домам, искал себе учеников.

— А вы знаете, что с ним произошло?

— Нет, не знаю.

— Он арестован.

— Поделом ему, если он этого заслуживает.

В это время в дверь постучали.

— Никого не впускать, — распорядился офицер.

Стражник доложил, что пришел Томас-эфенди.

— Пусть войдет.

Войдя в комнату, Томас-эфенди сделал недоумевающее лицо, словно ему было, невдомек, зачем здесь находятся офицер и солдаты.

— Здравия желаю! Что случилось? — спросил он с хорошо разыгранным удивлением.

Офицер объяснил. С фальшивой улыбкой на лице эфенди подошел к нему и, тронув его за плечо, сказал:

— Головой ручаюсь, что в доме старосты вы не найдете ничего подозрительного. Он очень добрый и хороший человек.

Эфенди и офицер пошли в ода. Отряд солдат и полицейских остался сторожить во дворе.

— Староста, — обратился эфенди к старику, — люди небось проголодались, прикажи накормить их; и чтобы водка была в изобилии, слышишь? — добавил он по-армянски.

Староста обрадовался. Он решил, что опасность миновала, и поспешно вышел из ода.

Но опасность далеко не миновала. Турки и не собирались выпускать старика из своих рук, разве только истерзав и измучив несчастного в тюрьме; и хотя в доме старосты не было найдено ничего, что могло бы служить уликой против него, не было доказательств того, что он преступник, но достаточно было, что старик Хачо — армянин, да к тому же богатый. А это значит — лакомый кусок для турецких чиновников.

Томас-эфенди сам «заварил эту кашу»; это он донес на Салмана военному чиновнику, прибывшему в Багреванский уезд, он же и подал ему мысль произвести обыск в доме старосты. Ему, конечно, не стоило особого труда помочь старику выбраться из подстроенной им самим западни, но это не входило в его расчеты. Чтоб легче осуществить свой дьявольский замысел, ему надо было как можно больше запутать и усложнить дело.

Когда старик Хачо вышел из ода, офицер спросил эфенди:

— Как вы думаете, эфенди? Мне кажется, что этот старик ни в чем не виновен.

— Вам же известно, бек, — ответил ему хитрец, — что Томас-эфенди не из числа людей, делающих поспешные выводы. Для меня это дело еще темное. Я был уверен, что обыск подтвердит, что эти люди являются единомышленниками арестованного. Меня удивляет, что не найдено улик, подтверждающих обвинение. Но есть еще одно средство — «признание». Я заставлю этих людей во всем признаться… У меня на подозрении двое сыновей старика и чужеземец, который гостит у них.

— Кто он? — спросил офицер.

— Приезжий из России, опасная личность и заклятый враг нашего правительства. Здесь он странствует под видом купца, но он, несомненно, русский шпион.

— Арестовать его не так-то просто, раз он русский подданный.

— Мы накануне войны, поэтому нельзя оставлять на свободе шпиона. Вам, наверно, известно, что скоро будет объявлена война?

— Да, я знаю.

— Об этом молодце я уже говорил с его превосходительством пашой-эфенди. Неужели он не дал вам никаких распоряжений?

— Паша-эфенди поручил мне действовать согласно вашим указаниям.

— Отлично, — обрадовался эфенди. — Указания будут даны. Но есть одно обстоятельство, о котором я скажу вам несколько позднее.

— Я очень нетерпелив, говорите скорей, не томите, — попросил офицер.

— Ну, хорошо, я скажу вам на ухо.

Хотя в ода никого, кроме них, не было, офицер наклонился к эфенди, и тот шепнул ему:

— Старичок-то богатый, не мешало бы его подоить.

Томас-эфенди достаточно хорошо знал корыстолюбие должностных лиц и понимал, что их не столько интересует само дело и его расследование, сколько возможность выжать как можно больше денег из обвиняемого. Играя на слабостях этих людей, эфенди старался извлечь для себя пользу. Он обрадовался, видя, что его слова произвели нужное впечатление на офицера. Тот с готовностью спросил:

— Каковы будут ваши распоряжения?

— У вас целый отряд, велите установить надзор за старостой и его сыновьями, Айрапетом и Апо, и прикажите арестовать русского шпиона — Вардана.

Офицер записал имена Айрапета, Апо и Вардана.

— Обыск вы уже произвели, — продолжал эфенди, — но расследование будет вестись, поэтому держите их под надзором, пока его превосходительство паша-эфенди лично не займется этим делом.

— Слушаюсь, — сказал офицер.

— А я буду играть роль посредника. Притворюсь, что держу сторону обвиняемых, и постараюсь выведать все их секреты. Понятно?

— Понятно, — ответил офицер.

Пока, сидя в ода, Томас-эфенди и офицер строили свои злодейские планы, во дворе солдаты вели между собой совсем иной разговор.

— Махмуд, — молвил один из них, — если нам придется здесь заночевать, какую из невесток этого армянина ты выберешь себе?

— Мне приглянулась краснощекая малютка, — причмокнул Махмуд.

— А меня лишила разума черноглазая красотка! — сказал его товарищ.

Солдаты, видимо, не столько занимались обыском, сколько пялили глаза на невесток Хачо. При виде женщины мусульманин легко теряет голову. Но нашлись и такие, которые больше интересовались домашним имуществом Хачо.

— Моя жена мне житья не дает, — вмешался в разговор пожилой солдат, — заладила одно: «Купи большой котел для кипячения молока». Как раз такой котел я видел здесь. Когда мы будем уходить, непременно унесу с собой.

Другой подхватил:

— А я высмотрел красивый коврик. Эх, хорошо отдыхать на таком коврике после сытного обеда и курить наргиле, приготовленное руками красивой женщины.