В домах зажглись огни.

Жена Петроса, Сусанна, хлопотала у печки, а ее золовка, юная Варваре, поджаривала на масле кур. Возле них суетился сосед Охо. Отдавая женщинам распоряжения, он старался все предусмотреть, чтобы оказать достойный прием почетному гостю.

Все уже было готово, когда появился эфенди, сопутствуемый посыльным. На этот раз эфенди явился без стражников, он спровадил их в другое место.

Сосед Охо почтительно встретил эфенди. Тот вошел и важно уселся на приготовленную для него тахту.

— Почему не видно Петроса, где он? — молвил эфенди, осмотревшись. — У меня к нему важное дело, я хотел бы с ним потолковать.

Сосед Охо доложил, что Петрос ушел плотничать в ближайшую деревню.

— Жаль, очень жаль, а у меня к нему важное дело, — повторил эфенди и пустился разглагольствовать о том, что для перевозки провианта ему требуется много арб и он хочет нанять постоянного плотника, чтобы в случае поломки чинить их прямо в пути. По его мнению, мастеровой Петрос самый подходящий для этого человек, и он хочет оказать ему милость: работа эта выгодная и обеспечит Петросу заработок на несколько месяцев.

Эфенди отлично знал, что Петроса нет дома, и нисколько не нуждался в его услугах, так как для перевозки провианта он пользовался даровыми крестьянскими арбами и буйволами, а если арбы ломались, то их чинили сами владельцы, но он завел этот разговор неспроста.

Жена мастерового, Сусанна, очень обрадовалась, услышав о намерениях эфенди, хотя вначале и досадовала на незваного гостя. Она решила, что из его посещения можно будет извлечь выгоду.

Этого-то и добивался эфенди: ему надо было чем-то улестить простодушную хозяйку дома.

Сосед Охо в почтительной позе стоял перед эфенди, ожидая, когда тот соблаговолит предложить ему сесть. Наконец милостивое разрешение последовало. Посыльный прислуживал гостю, так как в доме мастерового не было мужской прислуги. Жена Петроса и его сестра Варваре находились в другой половине дома, отделенной от горницы невысокой деревянной перегородкой и служившей своеобразной ширмой.

Поскольку обычай гостеприимства требовал выразить уважение почетному гостю, то обе женщины, Сусанна и Варваре, вышли из-за перегородки и, прижав руки к сердцу, низко склонились перед эфенди, что означало: «Добро пожаловать».

— Долгой жизни! — ответил эфенди, бросая на них плотоядный взгляд.

Лицо хозяйки было закрыто чадрой, но у Варваре оставалось открытым. Отвесив поклон, женщины ушли к себе за перегородку и занялись приготовлениями к ужину.

В маленьком доме царило глубокое молчание. Все ждали, когда заговорит эфенди.

— Чем ты сейчас занят? — спросил тот у соседа Охо.

— Без дела я, ага, — ответил Охо, почесывая затылок. — Бог меня наказал. За последний год одна беда приходит за другой: умер мой старший сын, пала скотина, а теперь и соха отказала; брожу как неприкаянный.

— Жаль, очень жаль, — посочувствовал эфенди. — Ты хороший человек, Охо, я тебя давно знаю и не допущу, чтобы ты болтался без дела. Я дам тебе работу. Мне нужны люди.

Охо был вне себя от радости.

— Вы только дайте мне работу, ага, и вы увидите, каков Охо в работе!

— Чем усерднее осел, тем больше ячменя он получает!

— Конечно, это так.

Томас-эфенди был из той породы людей, которые когда важничают и пыжатся, то не могут даже в большие ворота пролезть, но порой становятся такими маленькими, что способны и в игольное ушко влезть. В крестьянском жилище он держал себя так развязно, как ведут себя мужчины в домах известного рода, с обитателями которых считают зазорным раскланиваться на улице…

Ему надо было задобрить соседа Охо, который в эту ночь исполнял обязанности хозяина дома. Доверчивый крестьянин, поверив обещаниям эфенди, с глубокой благодарностью сказал ему:

— Дай тебе бог долгой жизни, ага, чтобы господь не лишил нас твоих милостей!

Настало время ужина. Держа в руках тазик и кувшин для умывания, вошла Варваре и грациозным жестом поставила их перед эфенди. Он вымыл руки. Потом Варваре расстелила скатерть на столе и принесла ужин. Во всех ее движениях сказывались стыдливость и робость. Ведя замкнутую жизнь, она никогда не бывала в обществе посторонних мужчин.

— Дитя, — обратился к ней эфенди, — как тебя зовут?

Девушка покраснела, смутилась и беспомощно оглянулась на соседа Охо. Тот сказал, что ее зовут Варваре.

— Какое красивое имя! На редкость красивое имя! — с восхищением повторял эфенди. — У меня есть сестра, ее тоже зовут Варваре…

На застывшем лице девушки мелькнула слабая улыбка: ей, видимо, было лестно, что она тезка сестры столь уважаемого человека. У эфенди не было никакой сестры, но он бесстыдно солгал, чтоб расположить к себе девушку.

Ужинали только эфенди и сосед Охо, — женщинам не полагалось сидеть за одним столом с мужчинами.

— Без воды мельница не мелет, — промолвил эфенди, намекая на то, что не хватает спиртного, и приказал посыльному пойти за водкой. Сосед Охо извинился, что вовремя не позаботился об этом, а хозяйка сделала молчаливый жест, означавший, что она сама пошлет за водкой.

— Нет, — возразил эфенди, — таков уж мой обычай: водка и вино за мой счет!

Эфенди не лгал. Являясь в дом небогатого крестьянина, он отправлял посыльного за водкой, но стоимость ее относил… за счет сельской казны. Он с тайной целью спаивал хозяев…

Скоро вернулся посыльный с большой бутылью водки.

— Ну-ка, садись, — распорядился эфенди, — будешь нашим виночерпием.

Посыльный сел на почтительном расстоянии от эфенди и поставил бутыль рядом с собой. Он хорошо помнил наставление эфенди: «Если хочешь весело провести время в гостях, надо „одурманить“ хозяина дома, иначе говоря, напоить его». Но так как в этот вечер обязанности хозяина исполнял сосед Охо, то посыльный то и дело подносил ему водку.

Сосед Охо всегда питал к ней слабость, а после постигших его несчастий стал пить запоем. Он залпом осушал стаканы, которые подносил ему посыльный. От водки и от обещаний эфенди пристроить его к делу Охо так разошелся, что под конец запел турецкие песни.

— Нет, так дело не пойдет, — сказал эфенди и велел посыльному пойти за музыкантами.

Музыканты были из числа местных армян, они играли на различных восточных инструментах и исполняли песни. Зная, что эфенди заядлый кутила, эти музыканты вслед за ним переезжали из одной деревни в другую, уверенные, что получат щедрое вознаграждение.

Вскоре появились музыканты и расселись вокруг стола; хозяйка поневоле была вынуждена добавить еще еды.

Эфенди соизволил справиться о здоровье музыкантов.

— Благодаря вашей милости мы все в добром здоровье, — ответили они.

Когда гости насытились, Варваре вышла из-за перегородки и стала убирать со стола, но бутыль с водкой она не тронула.

Эфенди уже несколько раз гонял посыльного в харчевню «за подкреплением». Стаканы непрерывно ходили по кругу, музыканты усердно пили.

— Ну, начнем, — приказал эфенди.

Музыканты заиграли. Маленький домик сразу ожил от шумных звуков восточной музыки.

Эфенди был в превосходном настроении.

Спустя несколько минут, привлеченные звуками музыки, возле дома Петроса и на кровле собрались женщины и девушки. Они теснились у дверей и окон, заглядывали в дымовое отверстие, радуясь неожиданному развлечению. Ничто так не привлекает крестьянку, как музыка и пение, но ей редко выпадает это удовольствие — разве только зимой на свадьбах.

Мало-помалу от музыки и вина все так развеселились и расшумелись, что, как говорится, собака не узнавала своего хозяина. Люди уже не помнили себя. Один только эфенди был, как всегда, начеку.

Стоявшие во дворе женщины заметно осмелели и одна за другой стали пробираться в дом, — подсаживаясь к Сусанне и Варваре, они молча глядели и слушали.

— Давайте пляску, пляску! — воскликнул эфенди, хлопая в ладоши. — Я хочу пляску!

Музыканты заиграли плясовую. Охо, пошатываясь, подошел к кучке женщин и насильно вытолкнул на середину комнаты двух девочек. Девочки вначале упирались, краснели, но потом пустились плясать.