Он вскочил на ноги, едва Къярт прошел под тяжелым пологом.

— Что там стряслось? — прозвучал взволнованный, не по возрасту мальчишеский голос. — Мы слышали взрыв, а затем ветер повалил палатки... вы целы?

— Как видишь, — без особого воодушевления ответил Къярт.

Бенджи неловко потер шею и бросил взгляд на Аелитт, словно ожидая подсказки, как ему быть. Так ничего и не дождавшись, он тихо пискнул:

— Лучше ничего не спрашивать, да?

Къярт промолчал. Опустился на скрученную в углу шкуру и впервые с падения Афракса поднял взгляд на застывшую у входа Кару.

— Кара..., — начал было он.

Она категорично мотнула головой. Она не хотела слушать то, что он скажет. Не хотела слушать попытки оправдать то, чему не могло быть оправдания.

Слова, как и всякий раз до этого, застревали в глотке, упирались, но Кара все равно выдавила их сквозь зубы:

— Ты должен разрушить его печать.

— Кара...

Это имя стало невыносимо ей самой. Имя, мысли, чувства — сейчас все казалось неправильным, неверным, ошибочным и ложным. А как правильно? Не будь она такой беспросветной, слепой дурой, то знала бы ответ.

— Къярт, ты был там! Ты сам все видел. Одно дело — напасть на меня или таскаться следом за преступниками, но это... Къярт, ты должен признать, что это не тот Райз, которого ты знал. Этот человек предал тебя.

Произнести «предал нас» не повернулся язык. Скажи она это, и все ее попытки отгородиться, смехотворные потуги вычеркнуть себя из ситуации пошли бы прахом.

Къярт отвел глаза.

— Кара, в рассказанной за ночь истории не вместить всей жизни. Ты не видела его прошлое, но я прожил каждый его день.

— Он использует твою уверенность в том, что ты знаешь его, против тебя. Как ты этого не поймешь? Къярт, он манипулирует тобой, как и все время до этого.

Все время до этого... Но прежде все было иначе, ведь так? Это сейчас, когда он попал в лапы к Орде, все полетело под откос. Но раньше... раньше он был другим, верно? Не могла же она оказаться настолько слепа.

Къярт болезненно свел брови, и Кара телом ощутила его боль. Его, свою — с каких пор мертвецам разрешалось столько чувствовать?

Аелитт, замершая за его спиной, потемнела, точно древесина под проливным дождем, а Бенджи стал одного цвета с полотном палатки и уже выбирал момент, чтобы выскользнуть на улицу.

— Кара, я понимаю, как все это выглядит со стороны. Но Райз не стал бы этого делать, если бы это не было действительно необходимо.

— Необходимо сгубить целый город, полный людей? Ты действительно считаешь, что это нормально? Что это приемлемо?

Къярт так не считал, и от этого было хуже всего. Даже понимая, насколько немыслимо ужасная вещь была совершенна, он закрывал на это глаза и все потому, что это было дело рук Райза.

Но кому предназначались ее слова? Кого она пыталась убедить? Его? Или себя? Она всерьез обвиняла Къярта или же только высказывала ему то, что должна была сказать самой себе?

— Кара, прошу, поверь мне. Все, что Райз делает, направлено на защиту этих земель.

— Да, жители Афракса и все те беженцы в лагерях получили отличную защиту, — иронично отрезала она. — Ты обманываешь сам себя. Ты увидел, что он делал, чтобы защитить свою родину, и решил, что это применимо и к моему миру. Но ему плевать. Все, что он хочет — это сохранить свою собственную жизнь. А увидев Орду изнутри, он осознал, что наши шансы невелики, вот и переметнулся. А ты, как доверчивый дурак...

— Кара, довольно.

— Как много ты готов простить ему? Что он должен сотворить, чтобы до тебя наконец дошло?

А сколько требовалось ей, чтобы выкорчевать из себя эту проросшую корнями до самого дна привязанность?

Кара едва сдерживалась, чтобы не сорваться на крик. Мало было Райза, так еще и Къярт, упрямый слепец, отказывался видеть то, что ему не нравилось. Его можно было понять. После всего пережитого, никто на его месте не захотел бы признать, что снова оказался предан и предан близким другом. Но что не так было с ней? С каких пор чье-либо предательство или, скорее, верность стали для нее что-то значить?

Гребаное все. Все эти споры бесполезны — предсмертные судороги тела, осознавшего, что его время сочтено.

Понизив голос, Кара заговорила:

— Ты просил остановить тебя, если начнешь совершать ошибки. Помнишь? Тогда, в Эсшене? Просил остановить, если начнешь переходить границы. И вот теперь я говорю тебе: ты их переходишь. И тащишь всех за собой. Ты призвал его и ты выбрал третью ступень. Он живет и творит, что вздумается, с твоего молчаливого согласия. Все его преступления — на твоей совести. И кровь тех, кого он сегодня убил — на твоих руках.

Взгляд Къярта полыхнул, будто Кара дала ему пощечину. Его кулаки сжались, и на мгновение она испугалась, сама не зная чего. Своих слов, сказанных потому, что так было правильно? Его действий, к которым те могли привести? Что, если ей удалось переубедить его? Что тогда?

Къярт остался при своем. Он смотрел на нее, яро и почти обижено, сжимал кулаки и молчал, но нашелся тот, кто ответил вместо него.

— Как ты смеешь так говорить с призвавшим тебя? — зашипела фурия. — Кто ты вообще такая?

— Аелитт, перестань, — одернул ее Къярт.

— Перестать? Сначала этот дрянной мальчишка, а теперь еще и эта гадкая девчонка указывают тебе, что делать, и в чем-то обвиняет. Какое у нее есть на это право?

— Аелитт! — от прогремевшего под низким пологом голоса вздрогнули все присутствующие. — Не смей оскорблять Кару. Ни при мне, ни в мое отсутствие. Ты поняла?

Последние пару слов Къярт произнес едва различимым шепотом. Его лицо побелело, на лбу выступила нездорова испарина. Он зажмурил глаза, а потом и вовсе закрыл их руками, и Кара увидела, что его бьет мелкая частая дрожь.

Она не успела приблизиться к нему, как перед ней возникла спина Аелитт.

— Прости, мышонок, прости меня, я и слова больше не скажу, — выпалила она и опустилась перед ним на землю, положив руки ему на колени. — Я всего лишь хочу тебя защитить, но никак не навредить. Прости меня, я не буду ее трогать. Мышонок, ты слышишь меня?

— Все в порядке, Аелитт, — сквозь зубы выдавил Къярт. — Но с меня довольно споров и ссор.

— Как скажешь, мышонок, больше никаких ссор.

Кара окинула их взглядом; посмотрела на притихшего в углу Бенджи. Он откровенно побаивался ее, но несмотря на свой страх, смотрел с осуждением.

Ее помощь здесь не нужна. Ни ее помощь, ни ее убеждения — с чего бы Къярту их слушать?

Какая же дура.

Чтобы лишний раз не мозолить Къярту глаза, Кара ушла.

Химера ждал снаружи. Ну как, ждал — он просто там был.

— Даже теперь ничего ему не скажешь? — устало спросила Кара, уже слабо соображая, что делает. — Зачем ты привел Къярта в столицу? Наше присутствие сделало все только хуже. Может быть, погибла бы только часть людей, не появись мы там. Зачем все это было? Зачем столько жертв?

Зачем она спрашивала? Зачем завела этот разговор? Но если не об этом, о чем еще ей было говорить? Не могла же она признаться ему, что трагедия Афракса волновала ее далеко не в первую очередь.

Как бесхребетно и подло — пытаться переложить ответственность на других. В явившемся ли в столицу Химере было дело? Или вина лежала и на ней самой?

Могло ли все случиться иначе? Если бы она, оставаясь с Райзом наедине, не молчала трусливо, если бы сказала о своих чувствах прямо? Изменило бы это хоть что-нибудь?

Как же самовлюбленно. Да, тщеславие, вне всяких сомнений, было болезнью всех паладинов.

Химера молчал. Она сочла бы, что он решил поступить с ней так же, как она обходилась с Райзом, но Химера просто не умел говорить. Вместо этого он потянулся к ней жестом, который она отлично знала.

Тряхнув волосами, Кара пошла прочь, не дожидаясь, пока исполин коснется ее головы. Она не собиралась далеко уходить и уж тем более не думала сбегать. Бежать было некуда и незачем. Она всего-то и хотела побыть одной, в стороне от всех, где никто не увидит ее слез.