Ц-Цузу говорил о слиянии миров, как о совершенно будничных вещах, и Райз прилагал все усилия, чтобы не смотреть на него, как на сумасшедшего. А еще старался не слишком задумываться о том, что именно значил рассказ крикуна. В конце концов, его текущая проблема была несравнимо прозаичнее — всего-то локальное нашествие саранчи. Какое ему дело до места ее гнездования?

— Бесценный дар Пастырей — их прикосновение, — голос Ц-Цузу зазвучал подобострастно. — Совсем, как у твоего некроманта. Но в отличие от него, способного только разрушать, Пастыри учат своих последователей верности и любви.

— Помнится, Чародей называл это усмирением, — заметил Райз.

— У этой мерзости нет сердца, чтобы любить.

— Так все же, может, ты выразишься конкретнее?

— Что мне тебе объяснять? Ты все равно не поймешь ввиду своей мертвости. Но твой некромант сможет ощутить сполна. Прикосновение Пастыря, оно..., — Ц-Цузу задумчиво, почти мечтательно поводил пальцами по воде, — оно меняет твое отношение к происходящему. Открывает глаза, позволяет увидеть мир в новом свете. Учит думать не только о себе, но и служить на благо существа намного более совершенного, чем ты сам. Пастырю нельзя навредить или пожелать дурного.

— Это не усмирение, а порабощение. И ты хочешь, чтобы я приложил руку к тому, чтобы это случилось с Къяртом?

— Пастырь одаривает касанием всем рыцарей. Это просто гарантия нашей лояльности. По-твоему, кто-то из синклита был похож на раба? Или, скажешь, у меня недостаточно свободы?

Райз сдержанно улыбнулся и указал взглядом на Кальдеора.

— С ним перестарались, — отмахнулся Ц-Цузу. — Но он сам виноват, что вывел Пастыря из себя. Твой некромант таких проблем доставить пока еще не успел. Так что изменится только его отношение к происходящему, а сам он так и останется все тем же занудным до невозможности человечишкой. Этого Пастырю при всем желании не исправить.

Райз поспорил бы с утверждением, что изменивший свое отношение к вырезанию цивилизаций Къярт — это все тот же «занудный» Къярт, но дискутировать на эту тему с Ц-Цузу конечно же не стал.

Крикун только сейчас заметил принесенную Кальдеором чашку и покосился на него.

— Зачем это мне? Ему отдай.

— Что это? — Райз с подозрением посмотрел на протянутую ему чашку.

— Кофе.

Убрав блюдце, он взглянул на лежащие внутри зерна — и, правда, чем-то похожи на сырые кофейные бобы.

— Ого. Даже не знаю что и сказать.

— Скажи «спасибо», — едко посоветовал крикун.

— Спасибо, Ц-Цузу.

По возвращении в октаэдр, Ц-Цузу отвел Райза в свою комнату. Кроме нее, трапезного зала, загона с «обедом» для крикуна и места, где собирался синклит, он так ничего и не видел. Новых экскурсий по владениям Орды крикун не проводил.

— Сиди здесь, если тебе не разонравились новые ноги, — пригрозил он.

— Да понял я, понял. Никуда без твоего ведома не уйду.

— Надо же, не пришлось десять раз тебе тупице повторять, — фыркнул Ц-Цузу и добавил: — И еще. Меньше трепи языком и не щеголяй своей силой. Она пригодится Пастырю в будущем, но пока только я мешаю другим рыцарям сожрать тебя. Твое присутствие здесь никого не устраивает. Эти болваны предпочтут избавиться от тебя и заполучить твоего некроманта без участия всяких вшивых призванных — только повод им дай.

— Какая очаровательная забота, мне очень лестно.

Ц-Цузу смерил его враждебным взглядом и ушел.

Но как бы зло он ни смотрел, и как бы ни осыпал Райза оскорблениями, крикун проявлял необычайное усердие, обороняя свою добычу от посягательств других рыцарей. Даже взял на себя ответственность за якобы утерянный поглотитель, который на самом деле был уничтожен Райзом. Сперва с Тааном, затем с синклитом, потом с Шикти, и вот теперь даже отослал Кальдеора за кофе, чтобы получить необходимую информацию без лишних свидетелей. Действия Ц-Цузу легко объяснялись его нежеланием делить с кем-либо свою награду за некроманта, но каждый раз в голове что-то щелкало, словно кто-то насильно соединял неподходящие друг к другу детали головоломки.

После собрания синклита Райз старался лишний раз не выводить Ц-Цузу. В его представлении менее раздражающее поведение означало не лезть, куда не следует и сидеть смирно, когда по октаэдру разносились человеческие вопли. Ц-Цузу устраивал трапезу один раз в день, и неизвестно, как далеко она заходила, но, судя по всему, достаточно, чтобы на следующий день голос «обеда» отличался от предыдущих.

После второго такого концерта Райз прямо спросил у Ц-Цузу, почему тот не усыпит своих жертв, если мертвая человечина ему так противна.

— Не нравятся крики? А мне наоборот. Еще и мясо приобретает такой особенный вкус, что...

— Хватит, оставь подробности при себе.

Он мог бы дослушать и до конца, но «щелканье» в голове мешало принимать слова всерьез. Ц-Цузу говорил о еде с упоением гурмана, но его рассказ оставил после себя приторное послевкусие диссонанса.

Ц-Цузу часто бросал Райза одного, но если ему нужно было надолго исчезнуть по своим рыцарским делам, он с завидной точностью каждый час ненадолго возвращался: будто проверял, не убежало ли поставленное закипать молоко. Предоставленный сам себе, Райз коротал время на мягком меху, спускаясь на пол только перед непосредственным возвращением Ц-Цузу — чтобы не выслушивать возмущения крикуна.

Однако, в этот раз он спуститься не успел. Но и в комнату пожаловал отнюдь не ее владелец.

Лишенная энергии духа, внутрь просочилась узловатая фигура Чародея и замерла на краю многогранника. Свесив голову, он откровенно разглядывал Райза, точно безделушку на полке в серванте.

Кажется, этого в плане не было: Ц-Цузу не оставлял инструкций, как быть, если заявится кто-то из рыцарей. С Шикти и Буль-Булем, которого на самом деле звали Фель-Фель, проблем не возникло бы.

И как ему быть? Притвориться ветошью? Отвесить почтительный поклон? Пасть ниц? Если он заговорит с Чародеем, тот оторвет ему голову или ноги?

Рассудив, что пора прекращать валяться на кровати, Райз медленно сел, а затем плавно поднялся, не переставая вежливо улыбаться.

Чародей издал крякающий звук и качнулся в его сторону.

— Не нужно меня бояться, призванная душа. Я всего лишь пришел посмотреть на тебя, — пропел он и протянул к Райзу костлявую руку.

Почему она выглядит, как обтянутая вяленой кожей коряга? Из-за его старости, силы или плохой наследственности?

Черные впалые глаза Чародея вспыхнули пурпуром, а перед кистью возникли начертанные в воздухе узоры, отдаленно напоминающие печати некромантов.

Нехорошо, совсем нехорошо.

— Я позволяю тебе говорить со мной, призванная душа. Скажи мне, призванная душа, твой некромант сотворил это с тобой?

— Боюсь, я не совсем понимаю вопрос.

— Твоя душа избыточна, — Чародей еще больше сгорбился, и его рога почти коснулись пола. Глядя на Райза снизу вверх, он продолжал наполнять воздух мерцающими рисунками. — На ней рубцы от двух якорей призыва — словно ты призвал сам себя. Но ты не обладаешь такой силой. Так почему же? И почему один из рубцов сделан из частичек чужой души? Скажи мне, призванная душа.

— К сожалению, мне неизвестен ответ.

Или известен: Фелис и его акт вопиющего самопожертвования, о котором Райз надеялся не вспоминать ближайшие лет так сорок.

— Как жаль, призванная душа, как жаль. Мне нужно будет непременно побеседовать об этом с призвавшим тебя. Он невероятно одарен. Я вижу прекрасно проведенную, филигранную работу. Но не могу понять, чью душу он выбрал для слияния с твоей? Мне не попадалось ничего подобного прежде.

— Для слияния?

— Да, слияние душ. Очень хлопотная авантюра.

— Боюсь, я опять не понимаю.

— Не понимаешь? Не смотря на все проведенные манипуляции ты не выглядишь поврежденным, чтобы не понимать, призванная душа.

— Я имею в виду, что призвавший меня не говорил ни о чем таком.

— Неужели это может как-то тебя повредить? — Чародей всполошился и чуть приподнял голову. — Нет, это глупости, твои меридианы в полном порядке, — и он склонил ее вновь. Многострадальная его шея. — Твоя душа спаяна с кусочками двух других. Одна использована для якоря, а вторая... скажи мне, призванная душа, какими особыми умениями ты обладаешь?