— Хорошо, попробую, — дал согласие священнослужитель. — Завтра поутру...

— Нет, пожалуйста, сегодня. Завтра будет поздно. Всё решить надо этой ночью. Я отправлюсь к Ярополку немедля...

...Настенька сидела в одрине — бледная, серьёзная. А хазарка Суламифь расчёсывала ей волосы; гребешок распрямлял спутанные кудри, тренькая и щёлкая. Рядом в клетке прыгал и свистел беззаботный чижик.

— Вот что, Суламифь, — наконец заговорила гречанка. — Ты тогда в купальне мне клялась в любви, проклиная себя за донос Мстиславу...

— Да, да, госпожа, — с чувством сказала старая женщина. — Очень виноват. Ты меня простить...

— Я тебя простила. Но сегодня, после отца Григория, кто-то опять донёс, чтобы погубить Милонега...

Грузная хазарка пала перед ней на колени, заломила руки:

— Нет, не я, не я! Видеть Бог, не я! Никогда больше не бежать и не обвинять, госпожа...

— Ладно, верю, встань... Может, это Ратша... Но хочу тебя спросить про другое. Ты согласна разделить со мной все мои невзгоды?

— О, согласна, госпожа, я готов умереть, если ты хотеть...

— Что ж, посмотрим. — Настенька помедлила. — Если они убьют Милонега — а, скорее всего, так оно и случится, — мне житья в Киеве не будет. Видеть не могу больше никого. Я вначале вздумала руки на себя наложить, но сейчас решила иначе: тайно убежать.

Суламифь выронила гребень:

— Хас вэшалом! Невозможно, нет! Сразу догонять, очень убивать!

— Да, немалый риск. Надо всё продумать. Например: если моё отсутствие ими обнаружится, то в каком направлении бросятся преследовать?

— О, конечно, юг, Булгар, папа-мама в Константинополь!

— Правильно. И поэтому надо ехать в противоположную сторону: в Овруч, к князю Олегу. А пока суд да дело, мы уже окажемся на Древлянской земле.

— Верно, так, — закивала хазарка.

— Надо достать коня и повозку. Вот возьми — эти украшения мне дарил Ярополк. Завтра утром сбегай на Подол и продай. А потом купи подводу и найми возницу. Подбери надёжного, не калеку, не пьяницу...

— Слушаю, госпожа.

— Как уйти от охраны? Муж грозил запереть меня в четырёх стенах... Тоже надо обмозговать. У меня есть лекарство, принесённое Ратшей, — одолень-трава. Три-четыре капли — засыпаешь мгновенно. Можно капнуть немного больше... для надёжности... гридям поднести — и конец. Ближе к делу наметим время. На Подоле встретимся. И — прощай тогда, стольный град; здравствуй, воля вольная; избавление ото всех невзгод!..

Так они ещё долго толковали вполголоса, оговаривая детали будущей операции...

...Но легко сказать — трудно выполнить. Ярополк не принял Жеривола — князь предвидел, что отец станет убеждать сжалиться над сыном, и велел волхва задержать. Как ни буйствовал кудесник, обещая напустить на дворец моровую язву, мечники стояли железно. А с Григорием получилось вовсе отвратительно: у Клерконичей священника попросту побили. «Станешь угрожать — голову отрежу! — брызгал слюной Мстислав. — Долгогривый! Тать! Возводить напраслину, мазать грязью! Ты меня ещё вспомнить! Порублю в капусту все твои кресты, а иконы спалю!» Возвратившись домой, волоча раненую ногу, с фонарём под глазом и обезображенной бородой (рвали клочьями), настоятель церкви Ильи-пророка рассказал обо всём Паисию. Инок пребывал в хорошем расположении духа, и кошмарный вид христианского пастыря оказался для него неожидан.

— Надо вызволять брата Савву! — взялся за плащ чернец. — Он меня спас от печенегов, и за мной — должок.

— Рябка тебя проводит, — простонал побитый отец Григорий. — К Жериволу ступай. Вместе сообразите, как действовать...

...В доме Иоанна отмечали именины Фёдора — младшего сына купца-варяга. Именинник сидел во главе стола, на почётном месте, — в красной шёлковой рубашке, гладко причёсанный на пробор. Фёдор был светлее старшего брата Павла — русые волнистые волосы, голубые глаза. «Ангелочек наш», — смеялась Меланья. Рядом с Фёдором находился его отец — мало изменившийся за четыре года, всё такой же благообразный, крепкий. Справа сидел Варяжко, а напротив — Найдёна. Замыкала стол жена Иоанна — Фёкла: маленькая, юркая, чем-то напоминавшая чёрненькую мышку. Прочитав молитву, принялись за трапезу. Иоанн поднял кубок:

— Слава богу, мы сегодня празднуем вместе. Ведь семья — главная опора мужчины. Я счастливый человек — у меня верная жена и красивые дети. Осушить хочу этот пенный кубок, здравицу произнеся в вашу честь. Фёдор, мальчик, не хворай и расти большой, радуя и меня, и маменьку своими успехами. Павел, ты подумай над выбором пути. Скоро тебе пятнадцать. Буду рад, если сделаешься купцом — продолжателем семейного дела. Но последнее слово за гобой. Не хочу неволить. Ежели задумаешь поступи ть на службу к князю — в добрый час!.. Доченька любимая! Пусть твоё семейное счастье будет безгранично; станем вместе молиться за здоровье Брыкуна — Бог ему в помощь!.. Жёнушка моя! Мы с тобой прожили восемнадцать лет. Много было трудностей и печалей, но запомнилось хорошее. Низкий поклон тебе за это!.. Милые мои! Да вселится покой и чистота в ваши души. Счастья вам, любви и всемерной благодати!

Праздник шёл своим чередом. Выпили за здравие Иоанна, за достаток в доме, за спокойствие на Киевской земле. А по просьбе тятеньки именинник спел стишок на греческом языке. В общем, смеха и радости было много. Неожиданно раздался шум в сенях. Распахнулась дверь, и в светёлку залетел разъярённый Лют. От его зловещей физиономии Фёкла ахнула. Иоанн встал из-за стола. А Найдёна сделалась белее, чем скатерть.

— Празднуете, пируете? — заорал Мстислав. — Рады до смерти, что пристроили дочь, несмотря на то, кто она такая?!

Купец спросил в недоумении:

— Что случилось, зяте? Почему ты врываешься в дом, будто неприятель, непонятные речи молвишь, не сказав никому «здрасьте»?

— Обойдётесь! Подлые, поганые. Христианские выродки. Или вы не знали, что Найдёнка — моя сестра?!

Вся семья варяга онемела от ужаса. Фёкла стала отчаянно креститься, муж её выпучил глаза, у Меланьи раскрылся рот.

— Как — сестра? Почему — сестра? — наконец опомнился Иоанн.

— Потому!.. Ублюдки... Мать — княгиня Ольга, а отец — Свенельд, вот почему!

Бедная Найдёна, потрясённая сказанным, потеряла сознание и сползла под стол. Братья кинулись поднимать её. Фёкла продолжала креститься, одурело уставившись в красный угол с иконами.

— Да-а, дела-а... — произнёс купец. — Не поклёп ли это?

— Можешь сам спросить у любимого попика Григория!.. В общем, так: нам совместно больше с ней не жить. Барахло Найдёнкино принесут завтра поутру. И уродца вашего — Брыкуна — вместе с ним. Мне чужого добра не надобно. И не вздумайте затеивать свод — раздавлю, как поганых вшей. Любопытным же говорить: разлюбились, мол, и рассорились, не желают друг дружку видеть. Слышите, мальцы? — обратился он к Фёдору и Павлу. — Если трепанётесь — убью! — И Свенельдич вышел, хлопнув дверью.

Наконец Меланья очнулась, выпила воды, посмотрела здраво.

— Как ты, душенька? — спросил Иоанн.

— Отпустило вроде бы... Лют ушёл?

— Да, сказал, что тебя бросает... Завтра принесут Брыкуна. И твои пожитки.

— Ну и ладно. Мстиша мне давно надоел. — Посидела, подумала и отрезала: — А вообще пусть не задаётся. Коль я дочка княгини Ольги, стало быть, знатнее его. Управлять могу вместо Ярополка!

— Господи, о чём ты? — изумился купец.

— Не волнуйся, тятенька. Я ещё на киевский стол не села. Но уж коли сяду, не обижу вас, моих благодетелей! — и в её улыбке Иоанн действительно разглядел абсолютное сходство с бабушкой Владимира...