Дёрнули за ручку двери, громко постучали. Раздался голос Суламифи:

— Почему закрыт? Госпожа княгиня, книжку принести.

Лют, надев порты, сбросил крючок с кольца. Увидав Мстислава, старая хазарка отпрянула.

— Ты меня не видела, ясно? — наставительно сказал воевода.

— Понимать, понимать, очень понимать, твоя светлость, — начала кланяться рабыня.

— То-то же! Молчи! — и прелюбодей вышел вон.

Настенька заплакала. Скрючившись, сидела, обернувшись в простынку и лицо уткнув в мокрую материю. Суламифь опустилась перед ней на колени и, тоже глотая слёзы, произнесла:

— Это я виноват... Я не знать, что хотеть заставить... Ты казнить меня, госпожа княгиня!

— Ладно, ладно, — вытерла ладонями щёки бывшая монашка. — Бог тебя простит... Всё уже пройти...

Встав, она подняла одежду, извлекла пергамент и развернула. Он был чист. Лют её обманул. У Анастасии потемнело в глазах, и она, вскрикнув от отчаяния, рухнула без чувств.

Для убийства Никифора Иоанн Цимисхий выбрал самых отчаянных: таксиарха Льва Педасима, знаменитых патрикиев Льва Валантия, Фёдора Чёрного, Иоанна Ацифеодороса и стратига Михаила Бурзхия; в планы были посвящены ещё пятеро; день и час пока не определили — ждали сигнала от Василия Нофа.

Положение осложнялось тем, что Никифор неожиданно стал готовиться к войне с наступавшей русской армией. Вести из Болгарии поступали скорбные: Святослав разгромил войска евнуха Петра, взял Преславу, захватил малолетнего царя Бориса, но короны его не лишил, а назначил регентом при нём воеводу Свенельда; сам пошёл на юг, оккупировал Пловдив, Фракию, далее — восточную часть Болгарии, пересёк границу Македонии и вошёл в ближайший к столице Византии крупный город Аркадиополь. Лишь начавшиеся дожди и осенняя грязь на дорогах защитили Константинополь от неотвратимого штурма. Если судить по сведениям, полученным от лазутчиков, Святослав решил перезимовать на уже достигнутых рубежах и возобновить кампанию сразу же по весне. У Никифора оказалось в запасе несколько зимних месяцев. Он послал письмо своему наместнику в Малой Азии, тоже армянину, видному военачальнику, стратилату Варде Склеру. Василевс просил его посетить Константинополь для секретного разговора. Склер явился в Вуколеон на исходе осени.

Был он красив и мощен, высок. Чёрная короткая борода начиналась едва не у самых глаз. Плечи и торс казались высеченными из камня. Шуток не понимал. По сравнению с ним Никифор Фока (и тем более евнух Василий) выглядели пигмеями.

Василевс устроил аудиенцию в Хризотриклинии — тронном зале Священных палат Вуколеона. Он сидел в золотом облачении — постаревший, угрюмый, с синими кругами у глаз и почти что полностью седой бородой. Справа от трона и в значительно более скромном кресле находился Ноф — с неизменным своим котом Игруном на коленях. Чёрный кот шевелил хвостом, и глаза его, словно изумруды, вспыхивали зелёными искрами.

После традиционных приветствий византийский повелитель проговорил:

— Как дела в Палестине, Варда?

— Всё по-прежнему, ваше величество, — отвечал гигант, стоя перед ними. — Сарацины угомонились — судя по всему, копят силы.

— Сколько человек в общей сложности под твоим началом?

— Тридцать девять тысяч.

— Это слишком много. На зиму оставим ровно половину. А весной я пойду в поход с отдохнувшим резервом. Если жив останусь, конечно... — Василевс посмотрел на евнуха: тот не поднимал глаз от спины кота, по которой гладил узловатыми, загнутыми от ладони пальцами.

— Вы болеете, ваше величество? — с прямотой военного удивился Склер.

— Дело не в болезнях, — проворчал Никифор. — Ехал я недавно с процессией по улице, и какой-то монах, бросившись под самые копыта моего коня, сунул мне записку и скрылся. Я потом велел разыскать его, но напрасно — как сквозь землю провалился, мерзавец.

— Что же было в записке, ваше величество?

— Очень любопытное сообщение... Процитирую тебе наизусть: «Василевс, хоть я и ничтожный червь, но, по Промыслу Всевышнего, мне открылось, что умрёшь ты в течение третьего месяца, наступить имеющего после грядущего сентября». Значит, в декабре, через тридцать дней.

Евнух рассмеялся — высоко и скрипуче:

— Не могу успокоить его величество и подвигнуть не тревожиться из-за всяких бредней. Стены Вуколеона крепки. Кто отважится посягнуть на священную жизнь василевса? Как считаешь, Склер?

Стратилат сказал неожиданно:

— Да хотя бы ты, первый наш министр.

Жёлтая рука паракимомена перестала водить по шерсти.

— Ты в своём уме, Варда? — произнёс Василий.

— Думаю, что да. Если будет заговор, во главе него станешь ты. В сущности, зарезать Никифора не намного труднее, нежели отравить Романа II, это знают все.

Евнух так внезапно вскочил, что Игрун плюхнулся на мраморный пол.

— Врёшь! — воскликнул убогий. — Доказательств нет! Император умер от загадочной лихорадки, привезённой им из похода в Азию!

— Странная болезнь, — усмехнулся Варда, — поразившая только императора, лишь его одного, больше никого — ни тогда, ни теперь!

— Ты поплатишься, Склер! — пригрозил председатель сената. — Лучше извинись. Месть моя будет зла.

— Хватит, Василий! — сморщился Никифор. — Ты мне действуешь на нервы. Сядь и замолчи. Я тебе доверяю — вот что главное Мнение Склера — личное его дело, он тебя не любит, Бог ему судья. Мы позвали его не для ссор и не для обид. Он — единственный человек в нашем государстве, кто способен остановить наступление Святослава. Варда, мой приказ: отводи из Палестины двадцать тысяч бойцов, здесь получишь столько же. И не позже марта навались на Аркадиополь. Слабое звено в войске князя — печенеги и угры. Эти побегут раньше всех. Ты обязан пресечь любые попытки наступления на столицу. Понял?

— Понял, ваше величество. Думаю, что справлюсь.

— Стратопедарх Пётр Фока будет у тебя в подчинении.

— Ненавижу евнухов, — тут же среагировал стратилат, — ну да что поделаешь, выдержу и это.

У Василия дёрнулась губа, но премьер-министр сдержался, не заговорил. Кот опять устроился у него на коленях, и коварный председатель сената успокаивал себя, чувствуя под пальцами мерное мурлыканье драгоценного Игруна.

В это время в женской части Вуколеона шли обычные занятия маленьких болгарских царевен и сестёр императоров Византии: Феофано-младшая и Ирина музицировали на арфе, а Ксения и Анна пели известные стихи:

После уроков Ксения и Анна вышли в сад, чтобы посекретничать, как секретничают девочки всего мира, где и когда бы они ни жили.

— Слышала хорошую весть? — стала тараторить болгарка, жаром дыша на ухо подруге. — Русские не тронули брата Бориса, он живёт в Преславе и по-прежнему почитается как царь. Значит, не так уж плохо, как твердили. Святослав — не злодей, несмотря на то, что язычник.

— Всё равно я боюсь язычников, — отвечала Анна. — Знаешь, год назад Святослав украл из монастыря Святой Августины мою сводную сестру и увёз к себе в Киев. Как представлю себе на миг — вдруг бы мне пришлось оказаться на месте Анастасии, — прямо замираю от ужаса, по спине бегают мурашки... быть среди язычников... жить по их обычаям... говорят, они человеческие жертвы иногда приносят своим богам. Можешь себе представить?

— Слышала об этой истории — про Анастасию. Но её выдали за старшего сына Святослава, сделали княжной. Почему бы нет? Русские — богатые.