Настоятель церкви Ильи-пророка почесал кончик носа:

— Ох, толкаете вы меня каждый раз на противоуправное дело... Ну да что попишешь? И она, и ты — оба мне милы. Не могу ответить отказом. Завтра же схожу во дворец...

В целях безопасности (дабы Лют и Свенельд не узнали о прибытии Милонега) брат Паисий перебрался в дом к отцу Григорию. И отец во время заутрени говорил с амвона о великом подвиге скромного монаха, доблестно доставившего от болгарского патриарха Дамиана ценные дары киевской пастве. Паства кланялась и крестилась, и болгарский чернец, стоя чуть поодаль, отвечал ей поклонами.

В это время отец Григорий в княжеском дворце спросил позволения повидать княгиню Анастасию. В сенях появилась Ратша: несколько обрюзгшая за последние годы, с пепельным лицом — разрешила высокомерно:

— Но недолго, на несколько минут. Госпожа сегодня послабее обычного.

— Я не утомлю...

Он вошёл в одрину. На кровати под балдахином, смежив веки, лежала Настенька — волосы её, пышные, густые, чёрной пеной кучерявились на подушке; в уголках безжизненных губ явственно читалось терзание. Молодая женщина в целом походила на подбитую птицу — тонкая белёсая шея и худые пальцы на одеяле...

— Душенька, — проговорил священнослужитель, — спишь ли ты?

Частокол ресниц плавно колыхнулся.

— А, владыка... Я, наверное, задремала и не слышала, что в одрину кто-то вошёл... Здравствуй, батюшка, и прошу садиться...

— Здравствуй, милая, — он присел на стульчик, рясу подобрав. — Как ты чувствуешь себя, дщерь моя?

— Тяжко мне. Что-то давит внутри на сердце... Может, скоро я тебя призову для соборования...

— Что ты, что ты, господь с тобой! Надо жить. Всё устроится, утрясётся, и сойдёт на душу успокоение...

— Вряд ли, отче... Смысла в том не вижу...

— Погоди, не спеши, кудрявая... У меня имеется весть, от которой ты сможешь возродиться, аки птица феникс из пепла..

— Но такую благую весть мне не принесёт даже Гавриил-архангел!.. — и гримаса отчаяния исказила её лицо.

— Святотатствуешь, славная... Наш Господь может всё. Отгадай, кто остановился в доме Вавулы Налимыча?

Настенька взглянула на него:

— Кто?

— Тот, чьё серебряное колечко носишь на среднем пальце...

Молодую женщину будто бы подбросило на подушке:

— Сам видал?

— Как тебя сейчас.

Из её глаз побежали слёзы:

— Жив? Здоров?

— Здоровее прежнего.

Ясная улыбка озарила лицо гречанки. Женщина стала целовать руки отцу Григорию.

— Успокойся, девонька, — гладил пастырь её курчавую голову, — не меня благодари, а Иисуса Христа, Богоматерь Марию — покровительницу влюблённых... Савва был действительно ранен, чуть не умер и попал к степнякам в полон, но бежал недавно и с Божьей помощью оказался тут.

Настенька откинулась на подушку, вытерла слёзы; у неё заблестели глаза, а лицо излучало радость.

— Слава Богу! Слава Богу! — повторяла она.

— Отдохни теперь. Я пойду. Всё дальнейшее от меня уже не зависит... — Он перекрестил прихожанку и покинул спальню.

А в палате у князя находились Клерконичи: старший — Свенельд и младший — Мстислав. Говорили о плане действий: заманить Олега сюда под любым пред логом и устроить несчастный случай со смертельным исходом. Ярополк сидел с перевязанным горлом: он страдал обычной ангиной. Отвечай расслабленно и нетвёрдо:

— Запрещаю вам... Как вы смеете, г-грязные собаки?.. Брат не виноват, что отец отдал ему Древлянскую землю...

— Но Олег не вернёт её нам, законным владельцам! — убеждал князя Лют. — Значит, надо биться. Жертвовать людьми. Для чего, скажи? Пусть умрёт один. Эта смерть всё решит мгновенно.

— Как же, знаю! — Ярополк закашлялся, и от боли в горле у него выступили слёзы. — Устранив Олега, вы п-потребуете смерти Владимира. И Добрый и тоже. Захотите Новгородом править.

— Неплохая мысль, — поддержал Свенельд. — Я сажусь на стол в Овруче, Мстиша — в Новом городе, ну а в целом Русь под твоим началом!

— Да, и стоит убрать меня, как уже и п-под вашим!

У Свенельда побелели глаза:

— Обижаешь, княже. Мы всегда служили верой и правдой роду Рюрика. Я едва не погиб, защищая Святослава от печенегов...

— Почему же п-погиб отец, а не ты?

— Я уже рассказывал!.. Степняки разгадали наши тайные замыслы и обрушили свой удар не на Вовка и на меня, а на войско князя...

— Слышал, слышал... Это всё з-загадочно...

— Он не доверяет! — рассердился Лют. — Обвиняет нас в предательстве и измене!..

— Ты молчал бы, Мстиша, — прохрипел в ответ Ярополк. — Кто меня обесчестил, угрожая Настеньке? Вы не любы мне оба. Скройтесь с глаз долой. Будете нужны — п-призову.

— Пожалеешь, княже, — мрачно отозвался Свенельд. — Мы враги опасные. С нами лучше быть в ладу.

— Вся дружина у нас в руках, — подтвердил Мстислав. — За тобой силы нет. Захотим — и завтра будем на киевском столе. Но, как видишь, этого не делаем. Лучше всё решим ко взаимному удовольствию.

— Вызови Олега. О себе скажи: дескать, заболел, может быть, умрёшь. И проститься хочешь. Остальное сделаем сами.

— Братец твой глазом не моргнёт. Примет смерть легко и молниеносно...

Ярополк не успел рот открыть, как в палате появилась тётка Ратша — запыхавшаяся и взволнованная. Выпалила с ходу:

— Вот вы тут сидите, ничего не знаете. А в дому у Вавулки свил гнездо соперник. Из полона примчался Милонег Жериволич! И уже ходоков к Настеньке заслал...

У Свенельда от страха побелели губы. Лют вскочил, хлопнул кулаком о ладонь:

— Негодяй! Как он смел вернуться?

Ярополк закашлялся, а потом сказал:

— Мстише, будь по-твоему. Вы п-погорячились — я тоже. К вашей просьбе мы ещё вернёмся... А теперь сделай милость: кликни мечников и отправь живо на Подол. Брось Милонега в темницу. Сам чинить буду свод. Коли он виновен, п-посажу на кол.

— Повинуюсь, княже. Этого мерзавца я скручу с наслаждением.

— Да, не церемонься, сынок, — потеплел Свенельд. — Чем скорее он окажется в заточении, тем спокойнее...

Эх, лихая дружина у зловещего Мстиши! Все головорезы, как на подбор: и Шарап, и Батура, и Пусторосл — только кликни — изобьют, обесчестят, сделают калекой, а прикажет воевода — и удавят, однова дыхнув. С посвистом и гиканьем скачут по дороге. Сторонись, честной люд! Под копыта не суйся, избегай лиха... Фу-х, промчались, окаянные. Кто-то станет для них нынче жертвой? Ладно бы плохой человек — ну а как хороший? Но один выход у народа: повздыхать и смириться. С сильными не дерись, а с богатыми не судись. Всё одно окажешься в дураках. Лучше от власти стоять подальше: может, и уцелеешь. Так всегда было на Руси!..

Прискакали к дому Вавулы Налимыча, стали бить в ворота: отворить немедля гридям самого Мстислава Свенельдича! Выскочила Меньшута:

— Люди добрые, что стряслося?

— У тебя скрывается Милонежка, сын волхва Жеривола?

— Что вы, откуда — знать не знаю. Разве он не умер?

— Врёшь, паскудная, у тебя сидит. Пропусти, или засечём!

— Не пушу! — крикнула Меньшута. — Что хотите делайте, но его не выдам!

— Ах ты, сучья дочь! — и Батура полоснул её по лицу хлыстом.

Девушка схватилась за щёку: из-под лопнувшей кожи заструилась кровь. А дружинник замахнулся для второго удара.

— Стойте! — произнёс Милонег, выходя за ворота. — Вот он я, берите. Лишь её не трогайте.

— Савва! — задрожал она. — Что ты сделал, милый? Это ж смерть твоя, разве ты не понял?

— Лучше смерть, чем они тебя изуродуют.

— Глупый, глупый! — застенала Меньшута. — Для чего мне тогда краса, коль тебя не будет?

Юноша отвесил ей поясной поклон:

— Благодарность мою прими за тепло и ласку. Сохрани тебя Бог, душевная. А теперь прощай. Уходи, пожалуй.

— Нет, не отпущу! — и повисла на нём, будто полоумная.