С уверением в полнейшей искренности, Иоанн Куркуас, военный министр.

Года 6479 от Сотв. мира, месяца апреля, 9 дня».

Калокир сел на ложе. Посмотрел на Марию. Произнёс задумчиво:

— Значит, ты — связная ромеев? Я пригрел у себя на груди изменницу?

— Ну, во-первых, — сказала кормилица, — кто кого пригрел и на чьей груди — надо разобраться. Дело сложное. Во-вторых, от изменника слышу — или, я не знаю, ты русский, а не ромей?

В-третьих, я хочу для тебя добра. И, в конце концов, — для моей любви. Если ты сдашь меня Свенельду, то никто не выиграет. Если согласишься с предложением греков, есть надежда, что мы останемся вместе. Или нет?

Калокир молчал. Женщина впервые видела его таким грустным. Он свернул письмо и кивнул со вздохом:

— Делать нечего. Я согласен сдаться. Будь что будет. Положусь на милость Цимисхия; ведь в сложившейся ситуации — это мой единственный шанс.

Два часа спустя отпрыск херсонесского протевона находился в расположении византийцев.

Штурм болгарской столицы начался до рассвета. Греки в темноте подвезли к стенам города метательные машины и по знаку евнуха Петра начали забрасывать Преславу «греческим огнём» — зажигательной смесью из смолы, нефти, серы, селитры и прочего. Деревянные дома запылали. Жители, сорванные с постелей, в панике метались по улицам. Надо ещё добавить, что вода не гасила «греческий огонь», и поэтому половина дворов выгорела сразу. А с восходом солнца перешли в наступление штурмовые отряды. По специально приготовленным лестницам забирались на стены, поборов сопротивление гарнизона, открывали ворота и впускали всадников. Те рубили мечами всех, кто ещё боролся... Страшная картина: чёрный дым пожарищ, развороченные брёвна, трупы, кровь, крики, слёзы, беспощадные конники и разграбленные дворцы...

В середине битвы добрая Мария приказала сыну Ивану:

— Разыщи Свенельда. Выведи его по подземному ходу, а потом возвращайся в город.

— Мама, — изумился подросток, — почему одного Свенельда? Как же царь? Ты, Андрей и сестрёнки?

— Все останутся во дворце. Это будет лучше.

— Не боишься греков?

— Нас они не тронут. Им нужны не мы, а Борис.

— Вдруг его убьют?

— Не убьют, можешь мне поверить. Поспеши, пожалуйста. А иначе будет поздно.

Так Свенельд вместе с небольшим отрядом дружинников оказался вне опасности. Выйдя на берег Камчии и простившись с Иваном, воевода и его подручные отсиделись в близлежащем лесу, а затем, с наступлением темноты, избегая дорог, устремились на северо-восток, к Доростолу. В город они попали 16 апреля. А неделю спустя армии Варды Склера с Иоанном Куркуасом триумфально соединились, взяв обескураженных русских в плотное кольцо. Началась осада Доростола.

Между тем Иоанн Цимисхий одержал внушительную победу в Малой Азии: разгромил сирийцев, взял огромное число пленников и верблюдов, захватил богатые города и присвоил несметные сокровища. Возвратившись в Константинополь, он не стал праздновать победу и буквально через день-другой поскакал на север, в Болгарию. Василевс оказался в Преславе на исходе июня. Тут он встретился с Калокиром, опекавшим царя Бориса. Сидя на террасе дворца, оба говорили о сложившейся ситуации.

— Положение русских бесперспективно, — сообщил патрикий, заложив ногу за ногу, обхватив руками колено; он сверкал парчой и бриллиантами на шапочке; на губах его играла улыбка. — В Доростоле, или, по-ромейски, в Силистрии — голод, мор, болезни. Скоро они не выдержат и сдадутся.

— Сколько у князя боевых единиц? — дрогнул рыжими ресницами Иоанн; он одет был значительно скромнее; только диадема и красные сапоги говорили о его высшем титуле в Византийской империи.

— Думаю, теперь тысяч тридцать-сорок. Может быть, побольше. И потом все они ослаблены, настроение у воинов — хуже некуда. Защищаться — не нападать.

— Это правильно. Мы имеем чуть ли не двукратное превосходство сил. Гибель Доростола — дело времени. И, уверен, времени ближайшего. Кстати, я решил в честь моей жены дать ему новое название — Феодорополь.

— Ну, тогда и Преславу надо отныне именовать Иоаннополем, — льстиво предложил Калокир.

— Да, название неплохое, — засмеялся Цимисхий. — Больше нет Болгарии. Есть провинция Паристрион.

— Можно её расширить, если завоевать владения сыновей Николы на Западе.

— Сыновья Николы никуда не денутся. Мы займёмся их Средецом в следующую кампанию... Главное теперь — Святослав. — Иоанн зевнул. — Убивать его вовсе незачем. Мы прогоним русских с Дуная, а днепровские пороги они не пройдут: печенежский хан жаждет мщения... Понял теперь, как ты выиграл, перейдя ко мне в подчинение?

— О, великий василевс, я безмерно счастлив! — и патрикий, наклонившись, пылко поцеловал край его одежд.

Тот слегка толкнул сына Феодосия в лоб:

— Больше не хочешь завоёвывать титул императора?

Калокир потупился:

— Кто не ошибается в юности, ваше величество?

— Хорошо, хорошо — прощён. А теперь скажи: есть ли во дворце достойная дама-та, которая может меня согреть этой зябкой ночью?

— Сколько угодно, василевс. От пятнадцати до пятидесяти пяти. Всех мастей, фигур и народов.

— А вот эта, Мария, с пышной грудью?

Калокир замешкался, но спросил:

— Что, понравилась?

— Да не так, чтобы очень сильно, — нарочито сморщился дипломат. — Значит, ты не против, если я с ней поупражняюсь? Ревновать не заставлю?

— Рад служить вашему величеству...

Утром василевс отправился к Доростолу. А Мария, встретив патрикия, опустила глаза, ничего ему не сказав о прошедшей ночи. Вскоре отношения с Калокиром стали прежними.

В первых числах июля Святослав провёл военный совет. Он происходил, как всегда, во время застолья. Князь сидел во главе стола — красный от вина, с розовыми белками, молчаливо-свирепый. Оселедец его был намотан на правое ухо. С мочки левого свисала серьга. Длинные усы иногда попадали в кубок. Справа сидел Свенельд — похудевший, поблекший, чем-то напоминавший грифа: седина в волосах, в бороде (перестал их подкрашивать в последнее время), острый нос и острый кадык, хищные глаза. Против него сидел Милонег — повзрослевший, превратившийся в сильного мужчину; чёрные кудри буйно курчавились, прижимаемые лобным обручем, на щеках пролегли упрямые складки; был он тих и немного бледен. Далее сидели другие бояре, в том числе и Вовк, по прозвищу Блуд, сын черниговца Претича, Несмеянин брат, — тощий, кудлатый, всё лицо в прыщавых буграх. Говорил Свенельд:

— Что поделаешь, княже! Надо уметь проигрывать. Вывести людей из опасного положения, без потерь, без разгрома, — тоже мудрость. Думаю, Цимисхию жертвы не нужны. Лишь бы им уступили Болгарию. Он пойдёт на заключение мира. Может, ещё и приплатит, вспомнив о своей незаконной дочери в Киеве. Это тактика греков — откупаться от битв. Помню ещё по походам князя Игоря, славного твоего отца. Не упрямься, светлейший, не иди на сражение. Надо учитывать наше положение.

Святослав поглядел на Вовка:

— Ты что скажешь, Блуд?

Тот перестал жевать, вытер пальцами сало на усах и ответил:

— Я поддерживаю Свенельда. Жертвы ни к чему. Лучше теперь отступим, поднакопим сил, а потом обрушимся на Цимисхия — в неожиданный для него момент.

— Ясно, — отозвался князь. — Милонег, и ты так считаешь?

Сын волхва тяжело вздохнул:

— Я считаю, что действительно нет надежды. Мы прижаты к Дунаю, обескровлены и слабы. Мы не выиграем никогда. Но сражаться надо. Раненая рысь не умрёт бесславно: даже загнанная в силок, продолжает царапаться и кусаться. Надо уподобиться рыси и хотя бы ранить противника. Пусть погибнем, но зато не отступим робко.

Споры за столом разгорелись, но суровый князь мгновенно пресёк их. Стукнув кулаком, он изрёк:

— Хватит! Тошно слушать. Или вы не русские люди, гордость вам не ведома? Только Милонег меня понимает... Я решаю так: будем биться. Уповая лишь на судьбу, на Перуна и Хорса. Коли суждено умереть, то умрём достойно. Мёртвые, как известно, сраму не имут. Всё!