Приоткрылась дверь, и Добрыня увидел Претича. Косо падавший из оконца свет представлял черниговца совершенной дворнягой: патлы седые — как висячие уши, щёки дряблые, губы — брылы, и глаза побитого существа.

— Вот где ты, — оживился Претич, показав при разговоре зубы жёлтые и неровные, как опята, выросшие на пне. — Я тебя ищу по всему дворцу.

Отдав полотенце холопчику, брат Малуши отослал слугу и затем натянул рубаху на голое тело. Вежливо сказал:

— Что ж, присядем. Слушаю тебя.

— Надо потолковать, Добрынюшка, — брылами-губами затряс Претич. — Как-никак не чужие мы. Я тебя за сына считаю. И прошу поэтому по-отечески: помирись-ка, пожалуйста, с моей Несмеяной. Плакала вчерась. Упрекала тебя, сердешная: все дружинники домой воротились, жён своих милуют, только я одна, как соломенная вдова, дескать, бобылюю. И то правда: ты домой ночевать не явился, будто нет у тебя жены, будто холостой. Я, конечно, знаю: Несмеянин-то норов — не подарок, баба своенравная, в мать пошла, мне от той, покойницы, доставалось шибко. Но коль скоро уж вы обвенчаны — объезжали дуб и озеро, клялись Ладе и Леле, — надо вместе жить, как от века завещано. Внука мне родить. Чай, не девочка уже Несмеяна — тридцать пять годков. Скоро поздно будет. Надо бы поспеть, пока молодые.

Зять его вздохнул:

— Я обиделся на жену за её ненависть к Неждане. Нешто дочь моя в чём-то виновата? Я привёз Неждану из Овруча, после смерти Белянки, поселил у себя в дому. Что тут началось! Вечные придирки, разные уколы — ешь неправильно, говоришь неправильно, моешься неправильно. Слёзы, крики... Мне пришлось дочку увезти. Разве что дело? Если любишь меня, то люби и моих детей; а тем более, боги нам не дали детушек совместных.

Претич рассудил:

— Правильно считаешь. Я уж говорит Несмеяне. Дескать, выбирай: или норов твой, или муж. Коли муж — сдерживай себя, уступай, не лезь. Вроде согласилась. Ты не гневайся, Добрынюшка, отнесись к бабе с пониманием. У неё от бездетности злость внутри играет. Понесёт ребёночка — сразу помягчеет.

Брат Малуши нехотя сказал:

— Ладно, я попробую... Пусть она готовится: вместе пойдём на праздник. Будет паинькой — ворочусь домой.

Радостный черниговец хлопнул в ладони:

— Молодец, зятёк! Милые бранятся — только тешатся. Побегу скажу Несмеяне: то-то будет рада, лучшие наряды наденет, кичку расписную, рясны, гривны, обручи и перстни. В грязь лицом не ударит перед народом. Дай тебя поцелую, добрый.

Тесть и зять по-родному облобызались. После ухода Претича сын древлянского князя Мала вытер щёку, сплюнул на пол и проговорил, к самому себе адресуясь:

— Потерплю чуток. Посажу Владимира на стол — буду поступать, как душе угодно... Несмеяна — что ж? Сына мне родит — всё тогда прощу.

...Между тем приготовления к свадьбе шли уже полным ходом. Весь обряд венчания полагалось совершить до полудня: «чтоб семья в гору шла». Выбранные заранее девушки из боярских семей были назначены дружками невесты. Встретив Анастасию после церкви, повели для омовения в баню. Там её раздели и натёрли золой (мыла ещё не знали), тёплой и холодной водой облили, причитая при этом:

— Мылася — испугалася, чисто вся растерялася... Потеряешь ты, молода, да из косы алу ленточку, да свою дивью ту красу-красоточку...

А в предбаннике уже ждала тётка Ратша, исполнявшая обязанности свахи. Усадив Анастасию на лавку, расчесала ей волосы, заплела в косу красную шёлковую ленту. Дружки облачили невесту в белую рубашку, а затем подошли с понёвой — юбкой — и, раскрыв её, стали голосить:

— Вскочи, милая, вскочи, славная!

Ратша объяснила гречанке, что таков обычай: прыгнуть в понёву — значит удачно «выскочить замуж». Девочка справилась с этим благополучно: влезла босыми ногами на скамью и скакнула. Дружки затем надели на неё мягкие чувяки, вышитую безрукавку и красивый кожаный пояс. Ратша навела марафет: насурьмила девочке брови, нарумянила щёки. Шею ей украсили ожерельем из янтаря. К поясу привесили амулеты: колокольчики и кусочки шерсти. Рукава у рубашки закрепили дорогими браслетами. Голову покрыли шёлковым платком.

Параллельно шли приготовления ложа: простыней застелили двадцать семь ржаных снопов, а под потолком развесили шкурки сорока соболей. Всю одрину Жеривол окропил из чары заговорённой священной водой. Произнёс молитвы.

Наконец составили брачный поезд — несколько колясок с запряжёнными в них белыми конями. В гривы и хвосты коней были вплетены разноцветные ленты, а коляски убраны яркими коврами.

Ярополка вывел Добрыня — оба в дорогих парчовых нарядах, вышитых рубахах, гривнах и браслетах. Поклонились Святославу и пошли за невестой. Девушки-челядинки мели перед ними дорогу.

В клети сидела Анастасия, рядом с ней стояла тётка Ратша. Поклонившись, Добрыня произнёс:

— У меня есть купец, а у вас — товар. У меня есть жених, а у вас — невеста. Так нельзя ли их свести в одно место?

Ратша поклонилась и сказала:

— Коли с добрыми словами, добрыми делами — что ж, бери, нам не жалко! — и передала Добрыне гречанку. А сама пошла за женихом.

По дороге их обсыпали рожью, хмелем, мелкими монетами и овсом.

В свадебном поезде устроились так: впереди — Святослав и Жеривол; во второй коляске — Ярополк и Добрыня; в третьей — Ратша с Анастасией; а за ними — дружки, музыканты, родственники, бояре. Щёлкнул бич, свистнули возницы, зазвенели колокольчики под дугами. И процессия понеслась за ворота детинца, к Лысой горе, где стоял четырёхгранный кумир.

Это был колоссальных размеров идол с четырьмя головами — каждая голова на особой грани, каждая грань смотрит в определённую сторону света. Главное божество — Макошь-Берегиня, матерь урожая, обращённая к северу. Справа, на восток, — Лада-Рожаница, покровительница любви и семейного очага. С запада — Перун с молотом в руке — бог войны, громовержец. И Дажбог, наконец, обращённый на юг, — олицетворение солнца, пламени, плодородия и тепла.

Выйдя у подножия Лысой горы, все по узким ступенькам поднялись к кумиру, стали на колени. Жеривол, воздев руки к небу, произнёс молитву. Святослав специальным топориком обезглавил трёх петухов — белого, чёрного и рябого. Окропил кровью идола и ладонью, вымоченной в крови, руки новобрачных соединил. Молодым поднесли на блюдечке кольца — символ женского детородного органа. А жених и невеста надели их друг другу на палец — символ мужского органа. Дружки при этом спели:

— Стоит девка на горе и дивуется дыре — свет моя дыра, дыра золотая, куда тебя дети? На живое мясо надета!

И под звуки бубна молодым надели на головы венки — «обвенчали», а кудесник три раза обвёл брачующихся вокруг идола. Их опять обсыпали — перьями умерщвлённых петухов, славя при этом разлюбезную диди-Ладу, вместе с дочкой её божественной — диди-Лелей. Снова сели в коляски и поехали в близлежащие рощи — объезжать святые дубы и священное озеро — Опечень. А к одиннадцати угра возвратились на княжий двор, где уже стояли накрытые столы с угощениями.

Тут произошли следующие действа. Тётка Ратша увела молодую в клеть, расплела ей косу, расчесала волосы смоченным в вине гребнем, заплела в две косы и надела кичку. Вывела к столу и сказала:

— Гости дорогие, вот невеста-краса, и была у неё одна коса, а теперь две косы, значит, стало больше красы. Всех она теперь поцелует, но пускай жених её не ревнует, потому что она, горда-тверда, будет отныне его навсегда!

И Анастасия пошла по рядам, кланялась, как её учили, и говорила: «Спасите вас боги за вашу доброту!» — и прикладывалась к устам каждого. Женский стол стоял отдельно: разодетые боярыни и супруги купцов, дружинников. Стол мужской — ближе к княжьему; тут сидели, помимо прочих, Иоанн-варяг, сын его Павел и Вавула Налимыч, громко облобызавший княжну в обе щеки. Княжий стол стоял на сенях — на втором этаже дворца. Тут Анастасия поцеловала дружинников, и Мстислава Свенельдича, от которого сильно пахло потом, и учителя Асмуда, щекотнувшего её своими бровями, воеводу Претича, маленького Владимира в его конопушки и зардевшегося Олега. Рядом с Жериволом сидел Милонег. Что ж, пришлось поклониться и ему, прошептать слова благодарности и скользнуть губами по его губам. Он легонько сжал её руку, и невеста при этом едва не лишилась чувств. Но пришла в себя, наградила поцелуями Жеривола, Добрыню и Святослава. Подошла к Ярополку, и Добрыня связал их у пояса шёлковой алой лентой. Новобрачные поклонились, выпили вина — каждый из отдельного кубка, несколько глотков, а затем слили своё вино в общий кубок и отпили вместе. Ратша принесла им большое яблоко — символ эротической силы, и они вкусили его, весело хрустя. Жеривол нарядился в медвежью шкуру, стал плясать вокруг молодых, говоря при этом: «Как мохнат хозяин леса — так и вы будьте богаты! Как силён хозяин леса — так и вы будьте плодородны! Как умён хозяин леса — так и вы сохраняйте рассудительность!»