– Ой, люди! – сказало оно. – А куда вы идете?

Голос избавился от брюзгливых модуляций, теперь это был красивый баритон.

Коля застыл, гадая, как следует общаться с болтающим огнем.

– Да вот, выход ищем, – осторожно сказал солдат, наблюдая за игрой синих языков пламени.

– Вам туда. – Оно «махнуло» длинным языком в сторону отверстия, к которому и шли Коля и Марлен. – Только там темно. Я вас сильно выручу, если расскажете какую-нибудь историю. А то, знаете ли, ужасно скучно…

– Мы бы с радостью, но за нами гонятся, – возразил Лавочкин.

Пламя рассмеялось:

– Никто за вами не погонится. Вы выбрали проклятый путь. Назад пути нет, а вот пройдете ли вы темные катакомбы, а главное, – голос стал тише и тревожнее, – воду, это вопрос особый. Так что давайте историю.

– Ну, хорошо, – согласился солдат. – В некотором царстве, в некотором государстве жил веселый пожарный…

– Э, нет, парнишка, – вклинилось пламя. – Про пожарных ты кому-нибудь другому рассказывай.

Коля украдкой ухмыльнулся.

– Тогда слушай другую сказку. Жил отважный капитан, он объездил много стран и не раз бороздил океан…

– Океан?! – взревело пламя. – Юноша, ты хочешь моей смерти.

– Да нет же! – Лавочкин стукнул себя в грудь. – Просто все истории такие. Еще знаю про Садко в подводном царстве, про капитана Немо в подводной лодке, про Солярис – планету-океан…

– Опять океан. – Пламя потемнело и съежилось. – Знаешь, давай я тебе помогу, а взамен ты ничего не рассказывай, будь другом. Да, так будет справедливо… Подставляй руку.

– На фиг? – Солдат насторожился.

– Ликуй, юнец, – произнесло пламя. – Я дам тебе огоньку.

– Спасибо, я не курю. – Коля инстинктивно спрятал руки за спину.

– Хи-хи, испугался? Соображай бойчее. Здесь не жарко. А почему? Так я же холодное! Свечу, но не грею, понял?

– Угу. Надо же, холодное пламя… Это как пиво безалкогольное.

Солдат протянул руку. Огонь лизнул ее, оставив на ладони синий цветок – уменьшенную копию пламени.

«Спонсор нашей зажигалки – Газпром», – пошутил про себя рядовой.

– Вот, должно хватить. Удачи вам. Берегитесь воды.

Лавочкин и Марлен ступили в темный коридор. Парень держал руку повыше. Света вполне хватало. Дорога шла под уклон, изредка дул несильный ветерок. Эхо играло щелчками шагов.

Девушка крепко вцепилась в солдата и вздрагивала от каждого шороха.

«Вернусь домой – никогда не полезу в подвалы», – поклялся Коля.

Наконец путники уперлись в длинный металлический рычаг, торчащий прямо из каменного пола. Рычаг был наклонен вправо. На стене красовалась поросшая паутиной надпись: «Поверни меня».

– О, этот вечный кэрролловский выбор… – вздохнул солдат. – Будь что будет!

И толкнул рычаг. Внизу скрипнуло, хрустнуло, зашипело… А сзади донесся странный шум и подул настойчивый ветер. Волшебное синее пламя чуть не потухло.

– Может, ты это зря?.. – спросила Марлен.

Сзади стремительно нарастал гул.

– Вода! – воскликнул Лавочкин. – Хватайся за рычаг и не отпускай!

Они вцепились в ржавую железку. Прохладный поток врезался в них, смел вместе с рычагом и понес. Дышать было нечем. Пару раз Коля хватал ртом смесь воздуха и брызг – и лишь усугубил положение. Солдат и виконтесса потеряли ориентиры: их крутило, меняло местами, на поворотах тащило по стенам, причем в полной темноте.

Заплыв продолжался недолго. И окончился мощным впечатыванием жертв в каменную стену.

В тупике вода быстро стекла куда-то под пол, и бренные тела опустились на железную решетку.

Коля застонал. Пошевелил руками-ногами. Целые. Ощутил, что до сих пор сжимает в правом кулаке злополучный рычаг. Усмехнулся. Открыл глаза. Тьма.

Рядом заворочалась девушка.

– Ты как, жива? – прохрипел Лавочкин, садясь.

– Вроде бы…

– И что дальше?

– Будем искать дверь.

– Оптимистка ты, Марлен… Кстати, давно хотел сказать: у нас, ну, откуда я родом, Марленами когда-то называли мальчиков. В честь Карла Маркса и Владимира Ленина.

– А почему Марленами, а не Карлимирами? – поинтересовалась виконтесса, и солдат понял: она в порядке.

– А все-таки круто нас смыло, – пробубнил он.

Стали обшаривать мокрые стены. Ничего путного не нащупали, но, похоже, что-то задели. Одна из стен с треском провалилась, открыв путь в просторный, метров сорок на тридцать, зал, освещенный волшебными негаснущими свечами на высоких люстрах.

В центре висели на цепях семь открытых хрустальных гробов. В каждом лежал мертвец, но не простой, а меднокожий.

– Знак ГТО на груди у него, больше не видно на нем ничего, – прокомментировал Коля особенности одежды семи усопших.

– Да, хоть бы саваны накинули, – согласилась Марлен.

Молодые люди ступили на каменный пол зала. Свечи вспыхнули ярче, и мертвяки ожили: медленно сели в гробах, открыли красные блестящие глаза, уставились на пришельцев.

Лавочкин прошептал:

– Мне кажется, или они действительно похожи на братцев Пупеншпиллеров?

– Не кажется, – ответила девушка.

– Ну, колдун, елки-ковырялки… Гений, блин. Надеюсь, они не металлические.

Семеро умрунов вылезли из домовин. Двигались не спеша, в унисон, механистично. Становилось жутко.

Коля сжал в руках отломанный рычаг. «Жалкая картина, – подумалось солдату. – Два мокрых, обтекающих чучела с ржавой палкой против семерых странных мужиков. А драка будет…»

– Приказано не пускать, – хором сказали медные Пупеншпиллеры, шагая навстречу пришельцам.

Каждый паренек умеет махать «мечом» – любой палкой, шваброй, сломанной клюшкой. Лавочкина в школьной юности вдохновляли гонконгские боевики, как и любого другого юного россиянина эпохи бесконтрольного видео. Были у него и нунчаки, справленные из ножек старого столика, и подобие бокэна – бамбукового меча, правда, из клена… И махалось Коле легко. Ловкий рос пацанчик.

Сейчас он выступил вперед и начал «пляску смерти», надеясь запугать противников. Они остановились, наблюдая, как рычаг превращается в гудящий круг, гуляющий вокруг тела солдата. Эффектное выступление кончилось неожиданно: рычаг выскользнул из руки и прилетел в лоб одному из близнецов. Тот кулем рухнул на пол.

Оставшиеся в строю переглянулись и решительно направились к Коле. Он виновато развел руки, мол, я случайно.

«Ну, хоть не из меди ребятки, и то хлеб», – отметил он.

– Сопротивление задержанию, – выдвинули обвинение стражи.

На протяжении следующих трех минут Лавочкин вдохновенно месился с угрюмыми соперниками. Марлен не вмешивалась, стоя на пороге зала. Меднокожие гомункулусы дрались ужасно. Точнее, вообще не дрались. Они тупо шли под раздачу, норовя повиснуть на руках, вцепиться в ноги и туловище, повалить наземь и придавить. Получая в нос, они падали, но тут же вновь медленно вставали и упрямо следовали за противником. Коля, призвав на помощь дзюдошную память, проводил серии остроумных подсечек, впрочем, не входя с гомункулусами в захват – это было бы равноценно проигрышу. Наконец, солдат изловчился вернуть себе «боевой» рычаг. Оглушив пару Пупеншпиллеров, он крикнул виконтессе:

– Беги к выходу! Там, за гробами!

Девушка рванула по дуге. Гомункулусы растерялись, позволив ретироваться и Лавочкину.

Медные стражи бегать не умели.

Коля и Марлен одновременно врезались плечами в закрытую дверь. Заперто.

Парень дернул за кольцо-ручку. Без толку.

Принялся колотить в доски рычагом, словно ломом. Дерево поддавалось. Сзади маячили четверо гомункулусов.

– Давай я, а ты отбивайся! – крикнула Марлен.

– Руками не отмашусь, – пропыхтел солдат.

Он отскочил от двери и набросился на врагов с яростью берсерка. Колины противники не чувствовали боли. Их мог остановить лишь расчетливый удар в голову.

Виконтесса окликнула солдата:

– Поучилось, ходу!

Дверь была открыта, Марлен вышла вон. Хромая на подрезанную колдуном ногу, Коля вывалился из страшного зала. Захлопнул дверь.