– Это из-за него везде горит яркий свет, хотя все спят? На что вы тратитесь?!

– Свет волшебный, госпожа Белоснежка! Пророческий!!! Он зажигается сам, когда в пещеру приходит человеческий потомок Страхенцверга.

– Что, здесь посторонние?!

– Она не посторонняя. Она наша родственница.

– Седьмая вода на киселе. Которая к тому же стала причиной срыва работы. Кто она?

– Колдунья. Хельга Страхолюдлих, – выдавил из себя гном.

– Показывай. Да не дрожи ты так. Не убью я твою страхолюдину.

Эрцгерцог отвел повелительницу к покоям Хельги.

Графиня не успела дать отпор людям, схватившим ее за руки и зажавшим рот. Врана усыпили заклинанием.

– Так-так. – Белоснежка села на край кровати. – Вот она какая, легендарная предательница Дункельонкеля… Ребятки, оставьте нас.

Слуги Белоснежки отпустили Хельгу и вышли из спальни.

– Неплохо устроилась, – сказала повелительница гномов. – Потолки высокие, просторно… Уютная норка. Только, дамочка, ты мне мешаешь. Ты дико не вовремя сюда приперлась. Эти бедолаги должны давать железо, а не прыгать вокруг тебя, потрясая очередным идиотским пророчеством. Дурачье! Но я не убью тебя, нет. Они расстроятся, взбунтуются, выработка упадет. Лучше я тебя у них временно отниму. Мол, делайте норму, и она вернется.

– Зачем тебе железо? – спросила Хельга.

– Деньги, оружие, власть. Обычный набор. А что ты ожи…

Страхолюдлих сплела короткое заклинание и наотмашь ударила Белоснежку сгустком энергии. Визитершу отбросило на пол. Она перекатилась на ноги.

Графиня подлетела над постелью и приземлилась лицом к сопернице. Та уже метнула ответное заклятие. Хельга уклонилась, помогая себе магическим щитом.

Начался грубый размен ударами. Обе поединщицы стремительно уставали.

Наконец, Белоснежка запустила очередной сгусток, только не в графиню, а в стену, и он рикошетом влетел в плечо Хельги. Защита разрушилась. Страхолюдлих пропустила каскад ударов. Ее откинуло навзничь, длинные черные волосы скрутило, они обмотались вокруг ножки кровати.

Графиня мысленно обратилась к любимому человеку: «Я сражалась, Пауль, прости…»

Белоснежка склонилась над поверженной противницей. Из обеих ноздрей победительницы текли узенькие ручейки крови. Несколько капель упало на лоб Хельги.

– Больше не пытайся меня побить, – хрипло произнесла Белоснежка. – Уничтожу.

Она приподняла голову графини и с усилием опустила ее на каменный пол пещеры.

В сознании Страхолюдлих взорвалась яркая световая бомба, а потом наступила тьма.

Белокурая повелительница вышла в коридор. Показала пальцем за спину:

– Эту берем с собой. А ты, – она обратилась к гному, – собирай всех в главном зале.

Четверть часа спустя Белоснежка стояла перед взволнованной толпой, возвышаясь над ней, как Годзилла над лесом.

– Увы, я расстроена, – ледяным тоном отчеканила она. – Наше общее дело страдает из-за вашей беспечности. Вы будете наказаны. Кроме того, ваша Хельга поживет у меня. Она плохо на вас влияет. Когда наступит эра рая под землей, Страхолюдлих вернется. А я проверю самым тщательным образом, та ли она, за кого себя выдает. Работайте. Выделите десятерых на новую стройку. Выполняйте повышенный план. И будете вознаграждены.

В руке повелительницы появился черный кожаный хлыст.

Пока Белоснежка порола старшину, в толпе тихо роптали:

– Неужели госпожа считает Хельгу самозванкой?..

– Получается, так…

– Но ведь волшебные светильники…

– Эх… Вы сравните: то – какие-то там светильники, а то – Белоснежка…

Лавочкину, Марлен, Брани и Мору повезло: игруны-великаны побежали не за ними, а за катящимися к границе Дриттенкенихрайха шарами.

– Хорошо, что не заметили, – облегченно вздохнула Брунхильда. – А то бы затоптали. У них национальная потеха такая – топтать «людишек».

– Точно, – подтвердила Марлен Всезнайгель. – Между прочим, популярнее метания шаров. Всемером они бы нас точно ухайдакали.

Брань перевязала раны Мора.

Ночь провели в лесу. Утром наемный убийца смог продолжить путь. К обеду странники подъехали к дому Ади. Коля испытывал смутное беспокойство, предвкушая крики рассерженной бабки, посчитавшей его злым колдуном. Но гнев угас, старушка лишь молча хмурилась, слушая адвокатскую речь Мора. Колю амнистировали.

Воссоединение четырех всадников носило куда более позитивный характер.

Глад держался бодро – рваная рана на груди затянулась, с рукой было хуже: все-таки отрубленные конечности быстро не приживляются даже магическими методами. Ведьма Смерть почти восполнила свои волшебные силы. Конечно, Мор, спасая Колю и Марлен, сильно подрастерял здоровье, но радость встречи с друзьями его буквально воскресила. Брань радовалась больше всех.

Лавочкин и виконтесса Всезнайгель покинули поляну, чтобы не мешать четырем всадникам.

– Да, когда встречаются Мор, Глад, Брань и Смерть, все остальное меркнет, – улыбнулась Марлен.

– Так точно, – поддержал подругу солдат. – Скажите, сударыня, как вам пережитая нами критическая ситуация?

Девушка поддержала игру:

– Вы имеете в виду накал страстей, сжиравший наши душевные силы при камнепаде, барон?

– Именно! Согласитесь, мы на пределе. И нам обязательно следует сбросить напряжение последних дней.

– Согласна, Николас. Но только после купания.

Вечером Марлен и Коля исполнили запланированное, отправившись на сеновал. Потом Коля лежал, закутавшись в одеяла и обнимая спящую виконтессу, и глядел в ясное звездное небо. Месяц постепенно полнел. Облака растаяли. Было тепло и безветренно.

«Какое здесь небо, – со странной грустью подумал солдат. – А луна-то… Здоровенная, жаль, темная почти вся… Кажется, потянись и достанешь… И лес вокруг. В подробностях. И где раньше были все эти детали – шорохи, голоса птиц, запахи?..»

Мысли Лавочкина вернулись к насущному: «Сдам аккуратненько кладовку Юберцауберера четырем всадникам и ломанусь к Мраморшвиммеру. И чертовски хочется, чтобы повезло, чтобы Барабан Власти нашелся именно там! Выручить знамя – и лечить Палваныча. Где бы еще раздобыть идиотские компоненты, названные Хельгой?..»

Коля вспомнил, в каком виде обретается товарищ прапорщик. Разулыбался. Запел про себя «Жил-был у бабушки серенький козлик…» на мотив «Сердце красавицы склонно к измене…». Получилось веселенько.

Солдат поцеловал Марлен в лоб, погладил ее по светлым волосам. Постепенно задремал с думой о доме и о том, как осточертела немецкая речь. Так можно родной язык забыть!

Из-за этих мыслей Лавочкину приснилось престранное.

Попал он – будто какие-нибудь янки к Артуру. Разверзлась волшебно-энергетическая воронка и засосала Колю на двор к Владимиру Красно Солнышко.

Киевляне держали совет. Обсуждалось поведение Илюшки по кличке Муромец и его шайки.

– Дорогие братия, великий княже! Стану говорить по правде, не по лжи, вы меня, купца Купи-Продайского, знаете! – обратился к горожанам толстый, разодетый в парчу мужик. – Муромские совсем поприжали нас, народ купеческий. Зело подати просят, но и ущерб чинят посереди рынку. Давеча обещали мне кровлю возвести, но, получив товаром пушным и зеленым вином, так и не покрыли палату купеческую. Речи обидные вели и еще оброк алкали! Порывались установить какой-то счетчик!

– Добро говоришь, Продайский! – поддержал говорящего купчина чуть победнее. – Намедни княжью власть Илюха поносил, бранясь пуще юродивого…

В этот момент и появился на лобном месте Лавочкин. Киевляне притихли: не кажен день на вече прилетает бес.

– Привет, братки! – весело поприветствовал люд Коля. – Зря вы на Муромца батон крошите. Порожняк это все! Я былины в детстве читал, там все по понятиям разложено: это шпионы чучмекские лапшу развесили, а вы на эту левую ботву и повелись!

Народ онемел, но Владимир Красно Солнышко на то и был князем, чтобы справляться с проблемами:

– И тебе здравствовать, добрый молодец! Воистину возник ты негаданно. Речи твои неясны, али не из наших ты? Смятением полон разум мой, ведь отдельные слова твои ведомы, да в единую мысль не собраны. Не лишен я любопытствия, посему жить тебе еще некоторое время, в кое объяснить потребно появление свое и смысл речей своих.