Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Рядовой Николай Лавочкин был не столь охоч до слабого пола, сколь его сокамерник Шлюпфриг, да и кто бы сравнился с последним по размеру потребностей? Но именно в суровый миг заточения, поняв, что перед ним живая девушка, причем по десятибалльной шкале красоты вышибающая все двадцать баллов, Коля ощутил себя мужчиной. Мягко говоря, заинтересованным.

Конечно, в свете факела многое могло пригрезиться, услужливое воображение всегда норовит дорисовать картинку посимпатичнее… По чуть слышному скулящему вздоху Шлюпфрига Лавочкин удостоверился в реальности чуда, посетившего сырые казематы. В этих убогих декорациях прелесть открывшегося Коле лица была еще пронзительнее.

Вот разные мужики говорят о ком-то: «У нее идеальное лицо». Врут. Потому что именно у ночной визитерши лицо было идеальным. Не существует достойного описания такого лица, поэтому и хватит о нем.

На белых волосах девушки плясали тени и малиновые всполохи – пламя факела волновалось, непрерывно играя странный спектакль.

Тихо сидящий в углу солдат через силу отвернулся от посетительницы к Шлюпфригу. Того оставила привычная суетливость, острая физиономия потеряла хитрое лисье выражение, вечно бегающие глаза сейчас безотрывно следили за девушкой. Юнец словно стал старше. Голова, вжатая в плечи, сообщала фигуре еще большую сутулость.

– Лю… любовь моя… – промямлил Шлюпфриг.

В ту же секунду девушка шагнула к нему и отвесила звонкую пощечину.

– Не смей называть меня так, – холодно приказала она. – Ты будешь спасен. Это последний раз, когда я тебя спасаю. Завтра же уберешься из страны. Не мучай меня.

Посетительница закончила прерывистый монолог и стала надевать капюшон.

Шлюпфриг протянул к ней руки:

– Марлен…

– Для тебя виконтесса Всезнайгель.

Коля не сдержался:

– Всезнайгель?!

Виконтесса вздрогнула, она не подозревала о присутствии посторонних. Руки, натягивавшие капюшон, остановились на полпути. Пристально всмотревшись в темный угол, где приютился рядовой, девушка удивленно сказала:

– Да ты демон!

– Нет-нет. – Лавочкин выполз под свет факела. – Я просто из иного мира. Скажите, пожалуйста, вы не родственница Тиллю Всезнайгелю?

– А откуда ты его знаешь?

– Он мне сильно помог, – сказал солдат. – Меня зовут Николас.

– Последний дядькин проект, значит, – улыбнулась Марлен Всезнайгель. – И где же ты пропадал несколько месяцев?

– В преисподней. – Коля улыбнулся в ответ.

Шлюпфриг настороженно переводил взгляд с девушки на Лавочкина и обратно.

– За что ты… вы здесь? – неловко спросила виконтесса, решив перейти на «вы», коль скоро узник знал Тилля.

– Мне нужно вернуть знамя. Он, – солдат махнул в сторону оборотня, – притащил сюда и где-то посеял.

– Посеял? Да стоило этому несчастному достать ваш штандарт, тут же нашлись светлые головы, знающие цену этому артефакту. Вы не представляете, как сильно Рамштайнт желал добавить эту вещицу к своей коллекции! Слышите музыку?

Коля кивнул.

– Это праздник во дворце Рамштайнта. Посвященный пополнению коллекции. Даже не представляю, как вы вернете знамя… Так почему вы сюда попали?

– Спросил одного выпивоху, не знает ли он что-нибудь о моем знамени, – горько усмехнулся солдат.

– Ясно. Ладно, ждите. Попробую что-нибудь придумать.

Марлен накинула капюшон и двинулась к выходу. Дверь отворилась.

– Спасибо! – крикнул вслед виконтессе Лавочкин.

Дверь со скрежетом захлопнулась, лязгнул засов.

Коля наставил на Шлюпфрига палец:

– Только не говори, что это была та самая девушка, из-за которой ты теперь человеко-кобель.

Шлюпфриг промолчал.

Солдат принялся шагать по камере, рассуждая вслух:

– Знаковая встреча! Похоже, полоса неудач заканчивается… Только бы выбраться из этой тюряги. А там мы еще посмотрим, кто хозяин знамени! А виконтесса обворожительна, и – надо же! – родственница Тилля! Как все ловко складывается… Марлен, елки-ковырялки!

Сокамерник вскочил и преградил путь Лавочкину. Глазки Шлюпфрига гневно полыхали, а когда он заговорил, слова выскакивали из него подобно выстрелам:

– Ты это… Про Марлен забудь. Она моя любовь, моя единственная любовь. Я, может, живу только благодаря надежде, что она меня простит… Ну, или кто-нибудь расколдует… Забудь о ней, Николас!

Солдат отступил на шаг.

– Да ты, друг, ревнуешь?! Не кипятись! Ты же маркиз, а я всего лишь рядовой Российской армии, да и то числящийся в самоволке.

– Издеваешься… – прошипел Шлюпфриг. – Ты барон. Ты герой королевства Вальденрайх, о тебе книжки написали. А я? Пес в башмаках…

Рыжая голова поникла, оборотень плюхнулся на солому, шмыгая носом.

– Ладно, Шванценмайстер, не дрейфь, солдат ребенка не обидит, – успокаивающе заговорил Лавочкин. – Только никак не возьму в толк такую штуку: если ты так любишь Марлен, то какого хрена ежедневно и еженощно бегал по бабам?

– Зов природы… – всхлипнул Шлюпфриг.

– И Марлен тебя простит, когда узнает?..

Оборотень мигом обозлился:

– Решил заложить, да?

– Дурак. Я подло не играю, в отличие от некоторых ворюг. Хватит болтать, не ровен час наболтаешь еще чего-нибудь, поколочу… Взбодрись, Шванц, надежды юношей питают.

Шлюпфриг испустил тяжкий вздох.

– Питают, вот именно! – Он подскочил к двери, забарабанил в нее кулаками. – Эй, тут жрать дают?..

Как ни странно, дали. Похлебка была дрянная, зато хлеб из отрубей – почти съедобный. Отужинав, Коля взбил сено в кучу, разлегся.

– Слышь, Шванц, – позвал он кобелька. – Дед меня учил, что нужно делать добро даже тем, кому не стоило бы. Когда я встречусь с Тиллем Всезнайгелем, будь рядом. Думаю, он распутает заклятие, наложенное братом. Попрошу, мне он вряд ли откажет.

– Ты это серьезно?! – пролепетал юнец. – Спасибо, Николас! Я обязательно буду… И прости за штандарт…

– Спокойной ночи, – буркнул солдат, смутно жалея о данном обещании.

Лавочкин заснул быстро.

Заснуть-то заснул, только вот снилась ему полная галиматья. Сначала детский хор затянул старую песню «Пропала собака, пропала собака…», а его прервал какой-то азиат, наверняка кореец, кричащий: «Пропала собака?! Надо было в холодильник класть!» Потом Шлюпфриг убегал от странного корейца… Затем мимо Коли прошла Марлен в плаще с капюшоном, он воскликнул: «Девушка, можно с вами познакомиться?», но она не отреагировала, зато откуда-то сверху раздался строгий женский голос: «Девушка не отвечает или временно неприступна…» И тут-то Марлен остановилась, обернулась, но это была не виконтесса, а Колина сельская любовь – спасенная им от дракона Эльза. «Вылитая Алиса Селезнева», – подумал Лавочкин. Эльза-Алиса покачала головой и исчезла. Перед солдатом предстал прапорщик Дубовых, боевито размахивающий кулаками и вопящий: «Держите меня семеро! Пьяный я…» Палваныч не врал: позорно пошатнувшись, он ударился оземь и обернулся сереньким козликом… После этого Лавочкин вдруг осознал себя Генри Баскервилем. За окном царила зловещая ночь, откуда-то с болот донесся жуткий вой. «Кто это?» – в страхе спросил Баскервиль. Верный Бэрримор был в курсе: «Это собака Шлюпфриг, сэр». Тогда Коля решил сменить тему: «А что у нас сегодня на ужин?» – «Овсянка, сэр!» – доложил Бэрримор и снял крышку с огромного блюда. В центре располагалась жареная тушка овсянки. «Птичку жалко!» – капризно заявил солдат и проснулся.

На решетке окна, на фоне предрассветного сумеречного неба сидела черная птица.

– Овсянка? – прошептал Лавочкин.

– Кар! – обиженно ответила птица и улетела.

Птицу звали Враном. Вран был личным магическим поверенным Хельги Страхолюдлих. Он нашел хозяйку накануне вечером, изрядно удивленный тем, как она попала в Дриттенкенихрайх. Но Вран – слуга, а слуги не задают вопросов.

Графиню-ведьму беспокоило отсутствие Николаса. Она сразу же послала ворона его искать. Опытный Вран подслушал несколько разговоров, обнаружил солдата в камере и теперь прилетел на постоялый двор с докладом.

671
{"b":"872793","o":1}