– Почти нет. А вот ваш хозяин будет в довольно странном положении: кинул перчатку простолюдину, а тот покрутил пальцем у виска и пошел очередных великанов-драконов мотыжить.

– Что ж, аргумент! – воскликнул Клаус. – Не могу не отметить ваш острый ум. Разрешите теперь откланяться. Надеюсь, наша встреча была не последней. До свидания.

– Всех вам благ, – ответил Лавочкин, провожая взглядом удаляющегося герольда.

А про себя сказал: «Вот это уже тревога, рядовой. Наверняка появятся ищущие славы громилы, которые не станут присылать секундантов, а сразу зашибут – без предупреждения…»

Коля нашел лавку скорняка, предложил свой товар. Хмурый мускулистый хозяин мигом расцвел, увидев серую кожу.

– М-м-м… Птицеящер! И молодой… Лет сто пятнадцать, – мастер ласково гладил кожу, как любимого котенка.

Он попробовал кожу на зуб, чем вызвал у солдата приступ тошноты.

Налюбовавшись, лавочник погрустнел:

– Я человек небогатый и могу купить от силы четверть того, что у вас есть, господин Николас…

– Вы меня знаете?

– А кто же еще будет сбывать шкуру птицеящера через день после того, как Николас Могучий ухлопал такого в Зачарованном лесу? – хохотнул скорняк. – Мой двоюродный брат – он солдат – вернулся сегодня ранним утром. Златовласочку искали, бедняжку, да… Видел он своими глазами тушу ящера. Уму непостижимо, одним ударом! А по вам, уж простите за прямоту, не скажешь, что Могучий…

Коля рассмеялся:

– Вот именно! Как вас зовут?

– Йорингель.

– Давайте, Йорингель, сделаем так: я вам оставлю все, вы мне заплатите, сколько сможете, а остальное – по мере продажи готовых вещей.

– И вы мне просто поверите? – удивился простодушию солдата мастер, но сразу «догнал». – Ну, естественно! Каким надо быть дураком, чтобы попробовать обмануть самого Николаса Могучего!

Солдата стали угнетать эти разговоры о «самом Николасе Могучем».

– По рукам? – спросил он.

– По рукам! – согласился лавочник. – Только разойдется не скоро. Дорогой товар-то.

Колю посетила идея:

– Продажи ускорятся, если люди узнают, кто поставил вам эту кожу!

Если уж быть популярным, то с пользой.

Мастер вручил парню увесистый мешочек с монетами и пообещал соорудить большую вывеску с именем Николаса. На том и разошлись.

Парень разыскал продавца игрушечных рыцарей – того, который показал ему дорогу к дому Тилля. Коля заплатил ему два талера.

Игрушечных дел мастер все еще не знал, с кем имеет дело.

– Вот спасибо, друг! – воскликнул продавец. – Хоть и подарил я тебе рыцаря, но деньги возьму, извини. Совсем не идет торговлишка…

Лавочкину отчего-то стало совестно.

«Выручу парня, – решил он, – и сам заработаю».

– Помогу. Но за процент.

– А?

– Сколько будет стоить фигурка Николаса?

– Талеров пять.

– За талер с каждой проданной фигурки я тебе покажу, как выглядит Николас Могучий. Согласен?

– Конечно!

Коля представился:

– Николас Могучий собственной персоной.

– Брось, парняга! Не до смеха…

– Зря не веришь. Я в зеленом? В зеленом. Когда мы виделись в прошлый раз, я у тебя спросил дорогу к кому?

– К Всезнайгелю… – вспомнил продавец. – А Николас, по слухам, как раз у него остановился…

– Ну?

– Че, правда, ты?!

– Я тебе об этом и толкую.

– Во дела! – торговец-игрушечник вышел из-за прилавка, внимательно оглядывая Колю. – А штандарт у тебя высокий?

Коля поднял руку, указывая высоту.

– Все, завтра же у меня будут первые Николасы!

– Не забудь подарить одного! – улыбнулся солдат. – И назови мне свое имя. Хоть нормально познакомимся, наконец.

– Ринкранк, к твоим услугам!

– Очень приятно, – Коля пожал руку торговца. – Ну, Ринкранк, счастливо!

В дом Всезнайгеля рядовой Лавочкин явился бизнесменом.

А герольд Клаус уже отрапортовал хозяину о неудачном исходе переговоров с Николасом Могучим.

Разочарованный граф Шроттмахер метался по покоям, испепеляя герольда взглядом.

– Так и сказал? Щенок! Каналья! Свинская рожа!..

– Однако, как я только что докладывал, юноша подкрепил свой отказ весьма вескими доводами, – тихо вклинился в поток графской ругани Клаус.

– Пообещай ему денег, титул, поместье! Я готов оплатить ему даже ночь с маркизой Знойненлибен…

– Боюсь, что это бесполезно.

– Если не устроишь мне бой с этим сосунком, – прорычал рыцарь, – я убью тебя самым страшным образом, пока еще не знаю каким. Я не шучу, Клаус. Ты свободен. Ах, да! И напиши мне новую серенаду. Надо проехаться по девочкам…

Вспотевший герольд вышел от графа и прислонился спиной к двери. Дело принимало гадкий оборот. Если Шроттмахер что-то обещает, он делает.

Зайдя в трактир, Клаус заказал кружечку пивка. Под пиво шустрее соображалось.

«Заставить юнца согласиться на поединок… Заставить юнца… Заставить… – твердил герольд. – А как? Ну, например, взять в заложники его семью… Нет у него семьи!.. А почему у него нет семьи? Да потому что он, по слухам, явился из Зачарованного леса несколько дней назад… Просто вот взял – и явился. И начал чудотворничать. А где он начал подвиги совершать? Все говорят, в Жмоттенхаузене. Якобы тамошние жители объявили его своим почетным гражданином и символическим старостой. Якобы все о нем знают… Вот-вот! Значит, наведаемся туда и выспросим. Кто, откуда, зачем, и в чем слабина. А слабина, она всегда найдется!»

Герольд не стал допивать пиво, бросил несколько монет на стол и направился к выходу. Но потом вспомнил про серенаду. Вернулся, сел, спросил у трактирщика бумагу, перо и чернила.

Просьба была мгновенно исполнена.

– Милейший, – Клаус мановением руки остановил служку, когда тот поставил на стол чернильницу. – А есть ли у вас танцовщицы?

– Есть, господин, только они выступают по вечерам.

– Я щедро заплачу за одну! Чтобы она исполнила для меня танец, прямо здесь, на столе.

Слуга графа высыпал перед служкой пригоршню талеров.

– Сию минуту!

Менее чем через минуту перед Клаусом танцевала обворожительная дамочка в красной юбке. Ей аккомпанировал страхолюдный лютнист с безысходно висящими тонкими усиками.

Игра усатенького разочаровывала пуще внешнего вида: темпа не держал, фальшивил, беспорядочно смешивал обрывки разных мелодий…

Клаус хлопнул еще эля и застрочил красивым почерком, стараясь не слушать жалкую пародию на музыку.

Пару раз герольд испытывал легкое затруднение с рифмой. Тогда он поднимал пылающий поэтическим огнем взор туда, где трепетала красная юбка, и вдохновение вновь откуда-то слетало к разгоряченному стихотворцу.

Перечитав написанное, Клаус сморщился, словно чернослив. Куда большее влияние на музу герольда оказала ужасная лютня, нежели прекрасная танцовщица. Алоэ…. Хорошо хоть не «розы-морозы»… А ритм? А съезжание на ты?..

Поэт хотел порвать гадкое творение, но потом сунул в карман: «Подредактирую дома». Встав из-за стола, бросил музыканту талер: