Когда схватка закончилась, и Адраг тряхнул головой, стряхивая капли пота, Верона, похоже, вообще перестала дышать, наблюдая за ним расширенными глазами. Но награждать победителя не стала. Отдала золотую монету лейтенанту, бросила: «Я удовлетворена подготовкой стражи, лейтенант. Наградите победителя, и если появятся новые люди, я не против, чтобы он стал у них десятником». И торопливо, насколько позволяло её положение, ушла. Зехард только вздохнул. И как всё это понимать?

Вернувшись к себе, Верона присела в кресло и тут же вскочила, не находя себе места. Подошла к окну, потом попыталась прилечь на кровать и снова вскочила. Дыхание прерывалось, руки не находили покоя. И невнятное бормотание: «Как такое возможно? Почему его движения кажутся такими знакомыми? Ведь он умер... Но движения, повадки... Может быть брат? Но два одинаковых человека, и рядом с ней?! Как?! Почему?! Неужели?!» Она не смела надеяться, но появление человека, невероятно напоминавшего того, кого она уже мысленно похоронила, не имело объяснения. Разве только... Неужели он выжил и получил новый облик?! Прижаться бы к нему, ощутить его запах, и сразу бы всё стало понятно. Но как это сделать ей, леди и владелице земель? Она и обычный стражник? Приличного повода просто не было. Раздеть бы его, глянуть на его спину, но это для неё вообще невозможно! Может именно из-за спины он и не раздевается при всех? Но почему он не пришёл к ней и не рассказал всё? Почему не открылся? Или всё это только пустые надежды, и она всё придумала, увидев знакомые движения?

Верона прижала к груди руку, стараясь сдержать бьющееся сердце. Ни в коем случае не проявлять инициативу самой, иначе она может всё испортить. Может в том, что этот Адраг не стремится встретиться с ней, есть какой-то смысл? А если это совершенно чужой человек? Что ей остаётся? Ждать. Ждать и надеяться. Надеяться, что этот идиот (если это и в самом деле Гордан, но с чужим лицом), образумится и признается. Возможно, у него есть для этого веские причины. Во всяком случае, он рядом, а это значит, что в нужный момент Гордан придёт на помощь.

Не выдержав, Верона упала на колени и склонилась, прижав сжатые ладони к лицу.

— О, боги, пресветлые и всемогущие, — прошептала она — зачем вы мучаете меня надеждой, которую я уже потеряла?! Ничего больше не попрошу, только пусть Гордан вернётся живой. С другим лицом, глупый и нелепый, но я люблю его, и у меня под сердцем его ребёнок. Ни о чём больше не прошу, только о надежде. Только она помогает мне пережить день и дожить до рассвета. Я так устала....

И женщина расплакалась, стараясь сдержать всхлипы, которые могли услышать слуги.

Маленький гарнизон — это и плохо, и хорошо. Плохо — потому что людей не хватает, и стоять на посту приходится не раз в неделю, не через день, а практически каждый день. Хорошо — потому что нет формализма, и всё делается просто, по-домашнему. Никаких разводов караула, потому что караул назначается просто — подходит десятник, тыкает пальцем, и говорит: «Ты, ты, ты — пойдёте на посты». От казармы до караулки у ворот от силы сотня шагов. Оружие всегда с собой, так что просто встали и пошли. В караулке тоже никто не требует изучать караульный устав. Молодых почти нет, что делать — все и так знают «от и до». Хочешь — спи, хочешь — играй в кости, лишь бы не шумел не по делу и другим не мешал. На посту — тоска зелёная. Это для генералов часовой — важный элемент охраны военного объекта, а для солдата — два-три часа стояния на одном месте или вышагивания по опостылевшему куску стены. Враги заберутся? Может и заберутся, но гораздо ближе десятник, который, обнаружив спящего часового, запросто даст в зубы, и это в лучшем случае. Могут и плетей дать, а если обстановка и в самом деле серьёзная, то вполне могут и повесить. Мозгами это понимаешь, но когда остаешься один, вокруг темнота, тишина, часа четыре ночи, когда всё нормальные люди спят, то как-то забываешь о всех этих неприятностях. Держатся только ответственные и те, кто видел, чем заканчивается неурочный сон. Чужая смерть и желание самому пожить подольше — лучший стимул таращиться в темноту, даже когда глаза закрываются сами собой.

Ещё одним плюсом было то, что порядки были достаточно вольные. Если не стоишь на посту, а десятник не поручил какого-нибудь бессмысленного дела, вполне можно прогуляться по двору, потрепаться языком с челядью, потискать симпатичную служанку, проходившую мимо (для поднятия настроения, не более), а вечером отпроситься у десятника сходить в городок посидеть в таверне (если, конечно, деньги на это есть). Деньги небольшие, но Верона платила, и несколько дней после получки в замке стоял устойчивый запах перегара, но это было в порядке вещей. Лишь бы не шарашился, не буянил и не задирался, а то, что запах... Одежду здесь стирали в лучшем случае раз в месяц, тренировки каждый день, так что впечатлительные барышни, будь они здесь, вполне могли упасть в обморок от духа мужицкого пота, грязи, прелости, гари от факелов, идущих от солдат.

Получка мне пока не светила, но призовой золотой оказался как нельзя кстати. Деньги у меня и свои были, но теперь появился значимый повод выйти из замка. Сразу же несколько человек прозрачно намекнули, что неплохо бы обмыть победу, но я отбрехался тем, что если уж идти, то всем, а у нас сейчас чуть не половина ходит скособоченные и в повязках.

Мужики поворчали, кто-то даже буркнул про скупердяйство, но человек десять вечером отправились пропивать свои денежки. Мне на подобные разговоры было начхать, и вечер я провёл на лавочке, наблюдая за обычной суетой замка. Верона так и не появилась.

Утром в казарме было нечем дышать от перегара, но днём гуляки рассказали довольно любопытную новость — у их любимой таверны сменился хозяин. Толком известно только то, что бывший военный, приехал из столицы. Сразу взялся наводить порядок «под себя». затеял переделку построек, и у него уже трудится человек десять плотников. Что интересно, тоже не местные. Но хозяин вроде ничего — выставил нашим по кружке бесплатного вина (как постоянным клиентам), вроде не чванится, а то, что деньги бросает на ветер, приглашая чужих плотников, так это его дело. И да, он ещё название у таверны сменил и вывеску чудную повесил — большую ящерицу.

До этого я слушал вполуха, но тут невольно насторожился.

— А чего чудного-то? Ладно хоть не пьяную свинью нарисовал.

— Так-то оно так, — согласился один из солдат — только ящерица точно чудная, я таких никогда и не видел. Представляешь, хвост колечками! Шея длинная, тянется вверх как у собаки, с морды усы длинные свисают, да ещё и уши как у собаки торчат. Вот ты такую ящерицу видел? — я отрицательно мотнул головой — И я не видел. Но вывеску он хорошую нарисовал — вдруг улыбнулся солдат — Народу интересно поглядеть — а вдруг внутри и чучело какое повесили? Ну, заходят, по сторонам посмотреть, с хозяином поболтать, то да сё, а там и кружечку закажут горло промочить. Кстати, вино при новом хозяине сразу лучше стало, так что проставляться лучше в «Ящерице» — напомнил он.

— В ящерице так в ящерице — отмахнулся я — До этого ещё дожить надо.

Вроде мелочь — сменился хозяин таверны, но насторожило необычное название. Я мысленно представил хвост колечками, усы на морде, уши, и засомневался — а не мой ли это символ дракона, который я оставил для связи? Я уже почти забыл про свой отряд, а тут такое напоминание. Неужели наемники оказались честными или хотя бы жадными? Надо бы проверить.

Договориться с десятником Хальмиком удалось быстро — я здесь всего три недели, но вёл себя тише воды, приказы исполнял все, и десятник, поморщившись, всё-таки разрешил сходить в город. Всё-таки выпить с получки или какого нечаянного прибытка — это святое для всех мужиков во все времена и в любом мире.

— Ладно, сходи, отдохни немного. Но если не вернёшься до закрытия ворот... — он многозначительно показал сжатый кулак.

— Да я на часочек, не более — сделал я честные глаза.