– А я плохо помню свою родину, – тихо ответил Саадар. – Да и жизнь в становище. Я дарнит только по рождению. Моя семья… – Он задумался. – Нет ее больше.

Слова как ножом полоснули. Тильда поежилась, но не стала расспрашивать дальше. И заговорила о первом, что пришло в голову:

– Когда я училась, мне объясняли, что звезды похожи на солнце. Просто они так далеко, что кажутся маленькими-маленькими. А мне всегда казалось, что звезды – это гвозди, которыми небо приколочено, чтобы не упасть нам на головы, и каждую ночь я боялась – представляешь? – что если один гвоздь вдруг отвалится, то небо рухнет на землю. – Она улыбнулась. – Сидела на балконе, пока меня не загоняли в дом, считала падающие звезды. И даже желания никогда не загадывала.

Саадар ничего не ответил. Он смотрел на нее через пламя костра, и взгляд его сверкал. Тильду вдруг бросило в жар.

– Позволь мне остаться в блаженном тепле… – начал он своим глубоким, сильным голосом.

А раньше она и не замечала этого вовсе. Впрочем, она многого не замечала – или старалась не замечать.

– Где светит очаг, согревает мне руки…

О ком, для кого он пел?.. Казалось – для кого-то далекого, ушедшего. Пел тихо, с надрывом. Было светло и тоскливо от этой песни, от слов о дороге и возвращении, о любви к жизни и… любви?

Но вдруг, прервав песню, наклонился и спросил:

– Не холодно?

Холод действительно полз от воды, от недалекого леса, от мокрой после дождя травы.

Тогда Саадар снял и протянул ей мундир, еще хранящий его тепло.

Тильда вдруг вспомнила, как в детстве забиралась под отцовскую охотничью куртку, прячась под ней от брата и нянек. Тильда закрыла глаза, думая об отце, о том, каким огромным, веселым и добродушным он был, как легко мог посадить ее себе на плечо или на высокий шкаф, как кружил ее, и она не боялась, что отец отпустит руки, чувствовала за собой его силу, не страшилась довериться. Как и в Саадаре, в Катберте Варрене было что-то от огромного неповоротливого медведя, и Тильда вдруг замерла от мысли, что Саадар так странно похож на ее отца.

Она стала выискивать взглядом Арона. И увидела, что он сидит на крыше кибитки, и, чтобы не говорить ничего, не отвечать и не терпеть неловкое молчание, встала и пошла к сыну.

Арон болтал ногами, уплетая жареные каштаны, рядом с ним сидели еще мальчишки, и Арон показывал им, как по его ладони скачут серебристые искорки.

Тильда некоторое время смотрела на них, а потом развернулась и стала спускаться к воде. В реке купались обнаженные девицы и смехом зазывали залезть в холодную воду.

Ее нагнал Саадар.

– Тебя просят начать Бесконечную историю, – просто сказал он. – Пойдем. Нельзя же отказывать зингаро.

Тильда медленно кивнула. Бесконечная история – давняя традиция, которая всегда нравилась ей: рассказывать по кругу, сплетая в одну длинную историю множество других.

– Хорошо.

От росной травы насквозь промок подол, закоченели пальцы.

Они вернулись к костру. Ей дали свечу и ракушку; их нужно было передавать от рассказчика к рассказчику.

Недалеко топтались и фыркали стреноженные лошади, и Тильда начала рассказ, медленный и сбивчивый, но постепенно обретающий силу. На нее смотрели внимательно, внимательно слушали.

– Жила в городе Хорте девушка по имени Лара, и однажды встретила она бродягу, которого пожалела, – кинула монетку и дальше пошла по улице. А был тот бродяга сатрапом, и душу свою и удачу он проиграл хитрой Ретте. И дала ему тогда Ретта клубок ниток, и сказала, что как только нитки кончатся в клубке, так и найдет он свой дом… И подняла Лара тот клубок…

И каждый зингаро, что садился в круг, добавлял в здание ее истории свой кирпичик, и история вилась бесконечно, от одного к другому, как лента. А закончил историю Саадар:

– …И тогда Лара поцеловала слепца, и он прозрел. И увидел он, что девушка страшна как смерть, но ничего не сказал и только поклонился ей до земли, ибо спасла она его от лютой голодной смерти, починила то, что было сломано. И они взяли друг друга за руки и вошли в покинутый дом.

Саадар придвинулся поближе к огню и теперь сидел совсем рядом.

– Моя госпожа, – начал он, – в Долгую ночь люди правду-истину друг другу говорят… Скажи вот, – его улыбка стала лукавой, – как тебя матушка в детстве называла?..

Тильда опешила от неожиданности вопроса. И ответила не сразу, помолчав:

– Бусинкой.

– Бусинка, – Саадар повторил это с какой-то особенной нежностью, – не я тебя из огня вытащил. Ты и сама смогла бы.

– Это твоя правда-истина?.. – всегда выверенный ровный тон голоса стал выше и звонче.

– Нет, не совсем… Моя – в том, что, если бы не тот пожар, я бы сам твой дом спалил. Иначе… понимаешь, иначе бы ты все равно там пропала.

Тильда промолчала. И, отвернувшись, смотрела на звезды, на Крылатого – дракона, который раскинул крылья через все небо, глядя на людей с огромной высоты мудрыми, проницательными глазами. И он улыбался, этот лукавец, хитро и понимающе, улыбался каждой звездочкой, каждой травинкой, облитой серебром лунного света, каждым легким прикосновением ветерка. Он словно говорил им: будут еще и цветы, и звезды, и люди, и дороги, и дожди, и солнце. Только идите, неустанно, покуда хватит сил. Только идите.

Арон лежал на узком сундуке в душной, пропахшей насквозь старыми тряпками и пылью кибитке и смотрел на потолок в стертых сине-желтых узорах. Круглые завитушки были похожи на рога. Мама говорила, что такие завитки обозначают разных домашних животных: быка, овцу, козу, корову. Но зингаро – бродяги, откуда у них овцы и коровы?.. Значит, это что-то другое. Может, там – истории о богах и героях, о темных силах земли?..

О Безликом?..

Праздничное пятидневье почти закончилось. Арон краем уха слышал разговор мамы с Саадаром: уже завтра днем они будут в Талли, а оттуда несколько часов пути до Оррими пешком. Зингаро сворачивают к морю, а Оррими стоит на берегу озера Тар.

Им повезло, что зингаро ехали в ту же сторону. Или не слишком повезло – как посмотреть, пешком бы они добирались дольше, и…

Арон засопел и отвернулся к стене, завешенной разукрашенной тряпкой. Стал водить пальцем по узору – опять какие-то рогатые существа, похожие на оленей. Вот они скачут вокруг дерева, вот несутся по гребням холмов, вот прыгают друг через друга…

Колени уперлись в стену, и Арон скрючился, отворачиваясь от мира.

Кибитка остановилась.

– Привал, – сказала за спиной мама.

– Угу. – Арон хотел превратиться в камень. Твердый холодный камень. Чтобы никто его не трогал. Он слышал, что камни, которых не касался человек, могут читать мысли. Хорошо лежать – и читать мысли других камней.

– Каши не останется.

– Я не голоден.

– Как знаешь, – мама подозрительно быстро сдалась. А может, просто устала. Арон не стал поворачиваться, только слышал, как она разговаривает с Саадаром и кем-то из зингаро, и как они уходят.

Хлопнула циновка на двери, и звуки все – как отрезало.

Арон и сам не знал, как долго он лежал в тишине под унылое ворчание желудка. И чего не пошел?.. Сам не понял.

– Хошь, погадаю? – прозвучало рядом чуть хрипловатое, девчоночье. Арон, наполовину обернувшись, скосил глаза: в кибитку заглянула встрепанная голова с множеством косичек. Потом появилась тонкая шея и вылинявшая рубаха. И красные, как рябина, бусы.

– Валяй, – вяло согласился Арон и сел.

Девчонку звали Веснушкой, она была дочерью главного зингаро, бородатого, с золотой серьгой в ухе и черными глазами. Может, на пару лет младше. Смуглая, как мама. Они познакомились в Долгую ночь и неожиданно сдружились. Арону нравилось, что Веснушка слушает его, раскрыв рот: про Даррею, и про большие корабли, и про апельсиновые сады, и про море. А уж страшные истории она всегда слушала, так округлив глаза, что они были похожи на серебряные монетки.

Веснушка залезла в кибитку, подобрала яркие юбки и уселась рядом прямо на пол.