Тильду будто что-то подтолкнуло к жесткому стулу.

– Я обязана осведомиться, как обстоит ваше самочувствие. – Светлые глаза следовательницы чуть сузились.

– Я могу отвечать на ваши вопросы.

– Благодарение Маллару. Извольте ответить, по какой причине вы уехали из Ларта?

– Вышла замуж.

Ее вопросы падали, как сухие горошины, может, так казалось из-за безучастного скучного тона, которым она говорила.

Секретарь скрипел пером, Тильда глянула в его сторону, но увидела на бумаге лишь замысловатые крючки скорописи вместо привычных адрийских букв.

– В каком чине состоял ваш муж? – Следовательница заняла за столом место Тильды и сидела, сцепив перед собой пальцы, глядя не на нее, а куда-то в сторону. Но Тильда знала, что это обманчивое ощущение, и она не упускает из виду ни одну деталь.

– Он был сенатором.

– Как нам доподлинно известно, у него остался наследник.

– Да. Сын Арон.

Внезапно «серая» переменила тему разговора, сворачивая туда, куда нужно было ей.

– Как вам удалось получить должность мастера-архитектора?

Тильда нахмурилась, не понимая, куда она ведет. Ее раздражала манера говорить как канцелярская крыса. Допрос был утомительным, вялым – может, потому только, что был первым.

– После смерти мужа я поступила на службу в Градостроительное ведомство. Копировала чертежи. Потом следила за состоянием городских стен и мостов. В то время министром был Яков Литт… Я ему показывала свои работы, и он посоветовал участвовать в конкурсе на лучший проект храма.

– Что же вызвало обрушение стены означенного храма Маллара Многоликого, если вы имеете столь внушительный опыт? Вы мастер уже тринадцать лет, я права?

Тильда сжала губы.

– Возможно, в стене были трещины.

– И вы продолжали работать, имея подобные сведения?

Тильда отстраненно удивлялась собственному спокойствию.

– Госпожа дознаватель, позвольте вам объяснить. То, что в стене трещины, – вовсе не значит, что стена сразу же рухнет. В Оррими есть башня, которая более ста лет как стоит под наклоном – и не падает. Нагрузка на ту стену, где появились трещины, не была слишком большой, так что я не видела причин для беспокойства. Все, что было возможно, я сделала.

Женщина напротив слушала с тем же бесстрастным выражением лица, что и прежде. Ничего не говорило о ее заинтересованности беседой.

– Вы признаете свою вину в обрушении стены и гибели пяти человек?

Сухая цифра, ничего не значащая для нее, ужаснула Тильду. Это были обломки камня и тени, что двигались в клубах пыли, и вкус крови и каменной крошки, и распростертые тела, и красное на светлых камнях, и остатки стены, как зубья короны, и устоявшие арки, и крики, и боль, и страх.

Но люди для чиновников Канцелярии были безликими единицами, исправно выплачивающими налог, и следовательно – не вызывали к себе никаких чувств, кроме легкой жалости.

– Нет. Это не только моя вина.

– Тогда кто виновен в оном происшествии? – И вновь протокольный скучный вопрос без какой-либо заинтересованности.

– Мастер-строитель Мартин Каффи, господин Доран Айхавен. Я могу изложить свои доводы…

– Извольте, госпожа Элберт, я выслушаю их со всем подобающим вниманием.

Тильда во всех подробностях рассказала о разговоре с господином Айхавеном, о своих наблюдениях, о том, что мастер-строитель оказался нечист на руку.

– У вас есть доказательства сему?..

– Я могу заручиться поддержкой многих свидетелей.

Дознавательница тяжело вздохнула и поднялась со стула.

– Против вас собираются выдвинуть обвинение в растрате государственных средств, повлекшей халатность и гибель людей. Это все, что у меня имеется сказать вам.

Тильда с ужасом смотрела на нее и видела не человека – хорошо смазанную шестеренку часового механизма. Это было несправедливо, это было нечестно – но что она могла сделать? Лишь идти в бой – пусть даже без осадных орудий.

Да и разве она не хотела присвоить деньги министерства?.. Конечно, дело было не в тех тридцати тионах. Дело в сумме гораздо, гораздо большей… И в том, что господин Айхавен задумал арест загодя, и теперь всех ее домочадцев по очереди будут отвозить в Судейское ведомство… Заставят ждать в пугающей неизвестности и в конце концов добьются нужных признаний – да и кто настолько силен, чтобы выдержать допрос?

– Вот она, справедливость, – тихо сказала Тильда.

– Справедливость? – Дознавательница чуть усмехнулась. – Я действую в интересах Республики, и только.

«Интересы Республики и есть справедливость», – хотела едко ответить Тильда, но промолчала. Сердце колотилось в груди невыносимо, до боли, до невозможности дышать.

Но она держалась, хотя в душе было мучительно пусто, обжигающе холодно и слепяще темно.

К ночи в Даррею снова пришла гроза. Грянул северо-западный ветер – с моря, приволок за собой тучи и молнии. Арон сидел на подоконнике, свесив ноги, и ветер с дождем кусали коленки, лодыжки и босые ступни.

Полчаса назад, а может, больше, заходила мама. Сказала, что утром он уедет в Оррими, чтобы навсегда стать монахом в Смирении: надеть черное, сбрить с висков волосы, забыть об играх и сладостях, забыть о друзьях и школе, о битвах и приключениях… Она говорила об этом так твердо, что Арон не сомневался – так и будет. И все из-за «серых»!

Арон в кровь искусал губы, чувствуя вкус железа и соли.

Его жгли мысли. А в левом мизинце обосновался страх и пульсировал там – настойчивый, неутихающий, беспокойный.

Еще утром Арон решил, что непременно убежит. Он припас полбуханки хлеба, твердый сыр и котелок. Спрятал в мешок одежду. Украл на кухне огниво. Вытряс шкатулку, в которой хранил сбережения. Он решил: надо бежать к Большим озерам, а там – Сарра, север, леса, волчьи стаи, долгие зимы, охотники, привольная жизнь!

Но вместо остро-сладкого чувства близких приключений его мучил страх. А вдруг это его злые слова сбылись?! Многоликий видит, разве он хотел, чтобы рухнул этот глупый храм?..

Дом не спал. Он чутко вслушивался в чужие шаги, всматривался в незнакомые лица министерских ищеек. Дознаватели, «серые». По одному – у каждого входа, у ворот и у задней калитки. Как будто они охраняют самого опасного преступника Республики!..

Если бы начистить морду каждому из них! И смотреть, как они помирают!

Сердце стучало, как безумное – тук-тук-тук! – быстро-быстро, и страшно раскачивались каштаны в саду, и где-то за ними тревожно мигал огонек в соседнем доме – будто сам Эрме вперил в Арона свой дикий желтый глаз, прожигая насквозь.

И тогда Арон понял.

Два шага по карнизу вдоль стены – и можно схватиться за трубу, подтянуться, наступить в выемку – и лезть дальше вверх, держась за скобы. Прямо к слуховому окошку чердака. Главное – не бояться. А там – книга Эрме, а в книге точно есть нужное заклинание.

Щипало глаза от слез – злых, обидных слез. Арон быстро утер их кулаком, пару раз шмыгнув носом. Посмотрел на стол с запиской, которую оставил маме – с обещанием вернуться богатым и овеянным славой, в широкополой бархатной шляпе с пером и в высоченных ботфортах, и так, чтобы золота в карманах и сундуках – не перечесть! – и враз решился. Достал из-за пазухи моток толстых шерстяных ниток, который стянул сегодня у Мэй. Оторвал довольно приличный, длиной в ладонь, кусок, и начал обматывать вокруг пальца левой ноги – того, что называется на руке безымянным. Это – оберег, чтобы не упасть.

Желтая нитка быстро намокла. Арон встал на подоконнике и, прижимаясь плотно к стене, осторожно пошел по карнизу.

Не смотреть вниз. Не поворачивать головы. Скользко! Башмаки, привязанные к поясу за шнурки, стали тяжелыми и потянули вниз. Одно долгое и страшное мгновение Арону казалось, что он падает, и ничего под ногами нет.

Он будто прилип к стене, чувствуя щекой шершавые кирпичи.

Шаг. Правая нога, потом левая. Снова правая. Пальцы едва держатся за каменный выступ, соскальзывают. Рывок – и вот она, труба!