– Правда? – Саадар не сдержал удивленно-недоверчивый смешок. – Как думаешь, может, матери-то оно виднее? Вряд ли она хочет, чтобы…

Лицо Арона стало багроветь.

– А ты знаешь, что там со мной сделают?! В Оррими? Заставят молиться целыми днями, всяких больных проказой лечить и не спать по ночам. И милостыню для храма просить! А потом я сам стану уродливым старикашкой!

– Все мы постареем, а монахов народ уважает…

– Плевать мне на это!..

Саадар пожал плечами. Раз призвал Многоликий служить ему, дал силу – иди, служи. Как сам Саадар служил Республике на полях сражений. Разница невелика, если подумать. А кто не хочет обладать силой Многоликого, его благословением?..

– Говорят, в Рутене магов учат разному. – Арон зло шлепнул ладонью по скамье. – И не заставляют всю жизнь молиться и в монастыре жить. А-а-а, и все равно! Мама этого не понимает!

Они выжидающе смотрели друг на друга.

– В Рутене учат магов убивать тех, у кого дара нет, – жестко сказал Саадар. – И в Инвире, и в Амидане учат. По всей Алмарре!

Но Арон его не слышал, поглощенный собой.

– У нее в голове одни цифры! – его голос звенел. – Она думает, что и у меня тоже должны быть!.. Что я должен это изучать. А я терпеть не могу математику!

– Она тебя бережет, мальчик, – едва слышно произнес Саадар. – Всех вас она бережет. А ты бы вместо того, чтобы ругаться да пенять почем зря, помог бы ей. Раз себя таким взрослым считаешь.

Арон непонимающе смотрел на Саадара. Кажется, такая мысль даже не приходила ему в голову, она оглушила его, будто камнем.

Мальчишка. Ничего-то не знает о мире, о том, что происходит за крепкими стенами его дома… И госпожа Элберт хороша – ограждает сына от всего вокруг. А ему всего-то нужна твердая мужская рука и тот, кто объяснит ему, что к чему.

– Отец-то давно умер?

Арон вздрогнул. Сжал кулаки.

– Какая разница! И хорошо, что умер! Это из-за отца все! Я знаю! Мама его ненавидела! А я на него похож! И меня она ненавидит! – В глазах Арона вдруг блеснули слезы. Он замолчал, будто сболтнул лишнее, и не мигая несколько мгновений смотрел на Саадара, а потом – дернул через сад, как ужаленный.

Вот дела, подумал Саадар. Странные дела, ничего не скажешь. Всколыхнулось что-то внутри от резких слов мальчишки, и долго не могло успокоиться, как бы тщательно Саадар ни чистил шпагу и ни смазывал салом портупею, стараясь выкинуть из головы лишние мысли. Мысли о мальчишке и его матери, и об этом доме, который давит своей громадиной. О том, что его действительно никак не касается.

Кто они ему? Чужие люди.

Но тянуще ныло в груди, и Саадар чуял в этом знак, а знакам он привык верить. Знаки вели его на войне, и вот – до сих пор он жив. Понять бы только, что этот знак означает…

– Третьего дня закупали лес, а цены-то так поднялись! Слышали, может, на восточном берегу жуткий ураган разгулялся! Восемнадцать деревень и город Хорт. Теперь все строятся, лес в цене, – этими словами встретил Тильду казначей, едва завидев ранним утром на стройке. Тильда и сама уже знала – она тоже читала «Даррейский листок». Неизвестный газетчик живописал ужасы, сотворенные ураганом, никак не менее чем на целой странице.

– Сенатор Хорн хорошо на этом наживется, а с ним и господин Айхавен, – заключил казначей со значительным видом. Затем приглушил голос до полушепота: – Кстати, мой приятель в Канцелярии намекнул, что министр прибудет сегодня лично.

Неожиданностью новость не была. К тому же, сведениям казначея можно было верить: он, хоть и толкался постоянно возле храма Маллара Знающего, к чьим крытым портикам стекались все городские сплетни, выуживал из них исключительно проверенные и полезные для себя.

Тильда кивком поблагодарила мужчину, который продолжал говорить что-то о недостатке средств, пообещала обсудить это с людьми из Агората. Наконец казначей ушел, унося под мышками конторские книги, и дышать стало чуть легче.

На стройке в этот ранний час царило невероятное оживление. Как будто даже и людей прибавилось, и всем им нашлась работа. Тильда отметила, как ладно каменщики трудятся над обработкой плит, и дело спорится в их умелых руках.

Она подняла голову и глубоко вздохнула – запахи каменной крошки, пыли, дерева, дегтя, извести – резкие, но привычные и обыденные, возвращали к жизни.

Ей хотелось забраться как можно выше – на самый верх лесов, выше каштанов, печных труб, черепичных крыш и шпилей… Туда, где звуки становятся едва различимыми, похожими на рокот моря, где есть только ветер и небо. Выше отчаяния и молитв, выше печалей и горестей.

Туда, куда стремятся эти светлые стены.

По мостовой загрохотали колеса кареты, заставили опомниться. Тильда вгляделась: с герба на дверце хищно скалилась щука, а зеленые шторки уже отодвинула знакомая рука, сверкавшая дорогими перстнями.

– Рад видеть вас в добром здравии, госпожа. – Выбравшись из кареты, министр кивнул ей с любезной улыбкой. – Ранее утро, а работа уже спорится.

Тильда ответила вежливым приветствием, отмечая, что даже для инспекции господин Айхавен разоделся как на бал, в мирунезские кружева и атлас.

– Вы хотите сначала взглянуть на бумаги или пройдем сразу в храм?

– Я намерен взглянуть на документы.

– Извольте следовать за мной, – сказала она мягко. Министр Айхавен дал знак своей охране идти за ним. При взгляде на этих мрачных крепких людей, вооруженных пистолетами и шпагами, Тильду передернуло, и она сжала в руках папку с бумагами так крепко, что костяшки пальцев побелели.

Они прошли под навес, где стоял ее стол, и пока Доран Айхавен лениво перебирал чертежи и отчеты, изредка отпуская короткие замечания, она лихорадочно думала – заметит? Поймет ли, что тридцать золотых тионов – пустяки для того, кто тратит подобные деньги на наряды! – пропало?..

– Вы нездоровы, госпожа Элберт? – Доран Айхавен поднял на нее взгляд. – Вы горите. У вас жар?

– Все в порядке. Всего лишь легкая простуда.

– Даже этот лихорадочный румянец красит вас, – любезно-сладким тоном произнес господин Айхавен, все не отрывая взгляда от ее лица. – Но боюсь, вы совсем захвораете, – голос главы Градостроительного ведомства стал липким до отвращения. – Вы хотя бы иногда спите?

– Стараниями нашего дорогого ведомства сон давно стал для меня роскошью. Во всяком случае, спокойный сон.

– Неспокойный сон есть признак неспокойной совести. – Доран Айхавен искривил в улыбке пухлые губы.

Волна жара ударила в лицо, как из открытой печной дверцы.

– Охотно поверю: ведь именно об этом говорится чуть ли не в каждой пьесе Эбии.

– Не думал, что вы – поклонница моралистических наставлений. – Доран Айхавен вперил в нее цепкий насмешливый взгляд, и Тильда мысленно пожелала, чтобы на его голову упала самая большая и тяжелая балка.

– Самум, пустынный ветер! – Министр потер бородку. – Боюсь, вы меня обожжете.

От продолжения разговора ее спас подошедший незаметно казначей.

– Взглянем изнутри, – сказал после недолгой беседы с ним господин Айхавен. – Хочу увидеть работу, которую проделали ваши люди.

Тильда вдруг отчетливо поняла, что Дорану Айхавену все известно. Возможно, известил его сам казначей – разумеется, не указывая прямо, но каким-то хитрым способом, намеками давая понять, чью вину он видит в том, что деньги не выданы в срок. Усмешка министра казалась многозначительно-издевательской, ждущей чего-то.

Не давая себе времени думать об этом, Тильда повела его через портал, где они остановились, и министр долго рассматривал барельефы, украшающие вход. Потом одобряюще кивнул, и они двинулись дальше.

– Здесь трудятся лучшие мастера своего дела, – промолвила Тильда, почти не глядя на Дорана Айхавена.

– Это прекрасно. Но вы, насколько я знаю, так и не отыскали замену мастеру-строителю.

– Мастер Руфус согласился…

– Мастер Руфус – каменщик, опытный, но не в управлении. Вам нужен человек, который не путает бумаги, следит, чтобы все доставлялось в срок… Больше внимания уделяет выделенным средствам… Я вынужден сам найти такого человека.