Людо тихо стонет рядом, пятясь с фонарем к двери, как рак. У него разбит нос. Не раздумывая, Арон хватает его за руку, рывок – и в несколько прыжков они оказываются на лестнице, скатываются с нее кубарем – фонарь гаснет – и истошно вопят.

Дом сразу же просыпается, как растревоженный улей. В комнатах второго этажа звучат шаги и голоса.

Арон и Людо несутся в темноте, не разбирая дороги, и вдруг – вспышка света и кто-то преграждает им путь.

– Так. Меньше всего я ожидала увидеть здесь посреди ночи сына господина Хогга. Арон, изволь объяснить, что тут происходит.

Арон поднимает голову и видит над собой суровое лицо матери.

Прошло пять или шесть дней с тех пор, как Саадар начал работать на стройке, и за это время он совсем привык и к работе, и к людям, что его окружали. Работа была тяжелой, но несложной: поднимать вверх, на стены, каменные блоки, а там каменщики укладывали их в ряд и скрепляли между собой раствором и железными скобами.

Люди же были разными, но все они – кузнецы, резчики, плотники, землекопы – напоминали Саадару военных: с первого взгляда жизнь большой стройки казалась суетной и беспорядочной, но это была четко выстроенная жизнь, подчиненная точному, выверенному плану.

Совсем как в армии, усмехался про себя Саадар.

И, как в армии, были здесь самоуверенные и излишне требовательные мастера, готовые загнобить за любую провинность. Были дерзкие и заносчивые подмастерья-лизоблюды, старающиеся насолить друг другу и выслужиться перед теми, кто выше их. Были простые работяги, такие, как он сам, стремящиеся лишь заработать на хлеб.

И Саадар диву давался, как умудряется госпожа Элберт всем этим заправлять, да так, что после той истории с мастером Каффи никто и пикнуть не смел в ее присутствии, хотя на генерала Томмена Айво она похожа и не была.

Но вот в отсутствие госпожи Элберт говорили всякое.

Саадар как раз шел на обед вдоль восточной стены, когда наткнулся на группку молодых подмастерьев, ржущих что кони. Один парень так и вовсе сгибался пополам.

– Эй, Саадар, глянь-ка, – подозвал его один из них. – Видал, что намалевали?

Саадар прищурился, рассматривая пятно на стене. Издалека показалось, что нарисованы две собаки, но, как только он подошел ближе, пятно превратилось в непотребное изображение женщины и мужчины. В женщине легко узнавалась госпожа Элберт. Нарисовано было со знанием дела, почти как на тех картинках, что продают в Застенье за несколько медяков.

– Министр Айхавен и его подстилка, – с готовностью пояснил подмастерье и снова согнулся в три погибели. – Согревает его вместо женушки зимними ночами!

– Эх, меня б согрела! Вот это сиськи, а? – поддержал его приятель, с хохотом показывая на себе, какого размера, по его мнению, грудь госпожи Элберт. – Все бы отдал, чтобы такие пощупать!

– Ты их пощупаешь, а она тебя за это зарежет, – усмехнулся третий. – Как муженька своего зарезала. Не про тебя такая баба.

К ним подошли еще двое строителей. Один, постарше, из резчиков, неодобрительно покачал головой:

– Чего зубы скалите? Похабных картинок не видели?

– Таких – не видели! – смеялись в ответ подмастерья. – Эк Айхавен ее… Хорош он – сваи-то вбивать!

– И молотом по наковальне!..

– А вы хороши трепаться попусту! – осадил их резчик, но подмастерья не унимались, и Саадар узнал, что Тильда Элберт страшная ведьма, продажная шлюха и воплощение самого Безликого. Кто-то говорил, что она задушила мужа, кто-то – что пырнула его кинжалом, а может, отравила или наслала проклятие. А потом прикарманила себе все его денежки и живет припеваючи. Крутит шашни с министрами и спит чуть ли не с каждым сенатором. Ну, и понятно, ест на золоте. Ни чести, ни совести, ни порядочности у нее, разумеется, не было и в помине.

– Вы бы свои рты вонючие закрыли, а то говно валится! – не вытерпел Саадар. – Что вы как бабы базарные!

– А то что?

– А то я не в ответе за свой кулак.

Саадар не терпел такой вот болтовни за спиной: если хочешь что-то сказать – говори в лицо.

– Что, понравилась тебе госпожа подстилка? – насмешливо глянул на него один из парней.

– Тебе сейчас зубы свои жрать понравится.

Подмастерье осекся, лицо его резко изменилось. Саадар был крупнее и сильнее, и вряд ли кто-то сомневался в его умении обращаться с ножом.

– Чего вы тут бездельем маетесь? Работы нет? – Позади возник мастер Руфус, старший по должности после арестованного Мартина Каффи. Посмотрел на стену и сказал только: – Стереть. А ты, – он указал на Саадара, – пойдешь сейчас к госпоже Элберт и заберешь у нее ящик с заготовками и бумаги.

Подмастерья загоготали, как стая гусаков. А Саадар только пожал плечами. Надо – так заберет.

Мастер Руфус вручил ему записку и пропуск в Жемчужное кольцо, объяснил, как найти дом госпожи Элберт, и ушел – его позвали куда-то на другой конец строительной площадки.

– Ну что, сам напросился! – ядовито хихикнул за его спиной кто-то из подмастерьев. – Смотри, как бы она тебе чего не откусила!

– Чего пониже пупка!

– А может, тебе повезет, и она тебе не откусит, а даст чего…

– Скажи ей, чтобы и мне дала!..

– Заткнись! – рявкнул Саадар и схватил за грудки того самого подмастерья, что зубоскалил больше всех, и встряхнул – как мешок картошки.

– Мр-разь!.. – заорал парень, пытаясь вырваться.

Вокруг них собралась небольшая толпа, строители вовсю глазели на Саадара. Но он не смутился – оглядел собравшихся и еще раз встряхнул парня, уже и не сопротивлявшегося.

– Смотри, мальчишка, как бы голову не открутили, пока ты о людях дурное болтаешь! Ну-ка, повтори. Что ты там такое говорил?.. Язык проглотил? Ну-ну. Словами бросаться каждый из вас горазд. – Саадар сплюнул, показывая свое отношение к ним. – Сопляки!

Тем же мешком картошки подмастерье упал на землю.

А Саадар, не оглядываясь, широким шагом направился в сторону улицы, что вела к воротам в Жемчужное кольцо.

Он шел быстро, чтобы успокоиться, чтобы прохладный ветер остудил разгоряченное лицо. И думал об услышанном – правда ли то, что наплели эти мальчишки. Слишком уж страшной они рисовали госпожу Элберт в своих россказнях, хотя слухи всегда делают чудовищ из людей. Могла ли быть чудовищем госпожа Элберт, Саадар не знал, но знал, какими бывают ниархи – чересчур гордыми и высокомерными, не знающими жалости и не способными на крошку доброты.

Стража у ворот Грифона посмотрела на него косо, но пропустила, несколько раз проверив пропуск. Они бы его и на зуб попробовали, будь пропуск на деревянной или металлической пластинке, а не на бумаге.

И как-то сразу объяснение мастера Руфуса вылетело из головы, только Саадар оказался за воротами – слишком много зелени и цветов, каких-то статуй, фонтанов, высоких кованых оград… Захотелось поскорее убраться отсюда, да хоть назад в Застенье, к закопченным домишкам, лезущим друг на друга, как опята на пне, к отбросам и сточным канавам. Лишь бы подальше ото всей этой чистоты и роскоши.

Широкие улицы подавляли и запутывали. Саадар никак не мог вспомнить – два поворота налево после ворот? Или один – налево, а другой – направо?

Все казалось одинаковым. Заборы, заборы – высокие, в два, три человеческих роста, кипарисы и буйная зелень, ряды сверкающих стеклами особняков, а на улицах – почти никого.

Несколько раз Саадар стучался в задние калитки – но с ним даже говорить не стали. А важные господа, у которых он пытался спросить дорогу, смотрели на него презрительно и надменно.

Когда он в третий раз вышел к фонтану на небольшой площади, от досады на себя Саадар готов был плюнуть на все и вернуться на стройку. Он опустился на мраморный бортик, чтобы передохнуть – пока он тут бродил, прошло немало времени. Да еще и дождь начался. И вдруг Саадар увидел проходящего мимо человека, что катил перед собой тележку со всевозможными щетками. Саадар обрадовался ему, как старому знакомому.