«Если вы ищете памятник госпоже Мариди, то взгляните вверх».

Арон замер под огромным раскинувшимся куполом – еще белым изнутри.

Он вспомнил, как в последний раз виделся с матерью три года назад – она тогда была страшно занята, как обычно. Но очень обрадовалась, и весь вечер они сидели на веранде ее дома, не похожего ни на дом деда в Файоссе, ни на сгоревший особняк отца в Даррее. Тут было много воздуха и света, и в каждой комнате внизу – великолепная мозаика. Драконы извивались, путешествуя из комнаты в комнату, морские змеи плыли вслед за кораблями, а из рассветной дымки вставали южные острова. Арон представлял, как двигаются руки мамы, выкладывают кусочек за кусочком целую картину, а Саадар помогает ей – и вот их ладони соприкасаются, мама улыбается смущенно…

К тому времени мама уже носила очки, а волосы ее стали совсем белыми. Ей помогал почтительный юноша, который, кажется, ее немного обожествлял. Именно в тот теплый летний вечер Арон вдруг понял, что, не будь в жизни матери Гарольда Элберта, все сложилось бы совсем иначе. Он с удивлением отмечал, как мать, всегда такая строгая с ним, ласково улыбается Эвелин, как невзначай касается кончиками пальцев плеча Саадара – и оттого больная игла застарелой ревности колола сердце. Но Арон молчал. Улыбался, шутил, стараясь обходиться без привычных грубых словечек. И потом, когда все ушли спать, и они остались на веранде вдвоем, при свете лампы Арону показалось, что в темных глазах матери стоят слезы.

Ушла вдруг всегдашняя неловкость. Арон взял ее узкую сухую ладонь в свою – грубую и широкую. Осторожно прикоснулся губами к пальцам, изуродованным артритом. Мать обняла его в ответ, но они не сказали тогда ничего, что хотели бы. А на следующий день Арон вновь ушел в море.

И вот теперь он стоит напротив этой мозаики и надписи и видит в символических нечетких фигурах себя, мать, Саадара. Фигуры уже растворились в солнечном свете, но они идут, держась за руки, все дальше и дальше, пока свет совсем не поглощает их…

Это все для тебя, говорит тонкая фигурка, оборачиваясь. Этот храм, и этот город, и тот дом на холме, на улице Корабельщиков. Остановись, оглянись! Останься.

Арон оглядывается.

Солнечный свет ласково гладит лицо.