Кажется мне, или в скривленном, скукоженном личике, словно на древесной коре, прорезается нечто неожиданное? Вина.

– Тут нечего говорить, Гриз Арделл. Я плохой корень.

– Не настолько плохой, чтобы поубивать нас поголовно, – спокойно отзывается Арделл. Она не пытается подойти к Хаате, и их разделяет не меньше семи шагов. – И не настолько, чтобы попытаться убить невинного человека. Ты же не убийца, Хаата.

– Тебе откуда знать! – бросает та зло, обнажая редкие, мелкие зубы. – Все бывают дурные корни. Каждый бывает убийца. Даже Пастыри.

Гриз Арделл смотрит непоколебимо – словно с крепостной стены. Она только чуть опускает подбородок, соглашаясь – да, даже Пастыри.

– И всё-таки я знаю. Хотя бы даже по тому, насколько нелепо ты пыталась выполнить то, что тебе поручили. После первой удачной попытки ты осознала, что натворила, не так ли? И не смогла дальше. Даже постаралась отвести веретенщиков от людей – рассыпала снадобье в тех местах, которые навещала только Касильда Виверрент. И куда вряд ли пришёл кто-то ещё, кроме наших ловцов.

Она говорит ласково, будто с испуганным ребёнком – но мне становится всё страшнее. Какие демоны обуревают маленькую даарду изнутри? Она слушает как заворожённая, словно бы забываясь, а потом лицо вновь искажается – то ли от злости, то ли от боли.

И веретенщик всё так же лежит на ладони. Нервно высовывая язычок и озирая нас – возможные цели.

– Я не знала, что твой народ может с ними общаться, – говорит Арделл так, словно мы просто сидим на ежедневной «встряске». – Так и раньше было?

– Было раньше. Кто выводил их – брали наших как слуг. Плохиъ корни. Изгнанники тоже. Магия была против бэраард. Не против нас.

– Это объясняет, почему вас не кусали. Но не объясняет, почему вы можете ими управлять. Это ведь ты замедлила их, насколько могла. Значит, в создании веретенщиков участвовала магия даарду.

– Часть силы Кэлда-Ард, часть связи – слышать живое, быть рядом, – шепчет предательница, раскачиваясь, как змея в высокой траве. – Потому пробуждает Печать связи. Знак связи. Те, которые служили бэраард, были предатели Роя. Хотели…

Ладонь её дёргается так, что веретенщик едва не слетает.

– Создать что-то, что убьёт Людей Камня, – тихо продолжает Гриз.

– Да. Пока бэраард совсем не убили Её. Хотели отомстить. И остановить что-то – что, я не знаю, не спрашивай, сестра. Дурные корни не всё знают.

– О прошлом – да. Но о настоящем ты знаешь куда больше. Зачем ты и другие изгнанники вступили в союз с этими людьми? Почему не отвернулись, даже зная, что те творят? Почему ты…

Она не продолжает, но и без того ясно, что речь о Касильде Виверрент. Лицо даарду перекашивается совсем, глаза сверкают через тёмные пряди, и она выдыхает одно слово – длинное, свистящее, на которое Мел отзывается приглушённым ругательством.

– Разменная клятва, – переводит Гриз Арделл.

– Священна даже для дурных корней, – вышёптывает даарду. – Переступишь – кровь убьёт тебя. Хотела, чтоб ты знала, сестра. Чтоб поняла.

– А вторая? Это клятва «службу на службу», к ней прибегают редко, я знаю – но значит, клялся кто-то и со второй стороны? Чем и в чём?

Терраант прерывисто дышит, с носа у неё капают слёзы. Она выглядит пойманной, отчаявшейся. Но предчувствие шепчет, что она скрывает что-то страшное. Если сейчас использовать Дар Воды, попытаться при помощи вод фонтана выбить у неё из руки веретенщика… успею или нет?

– Кто и в чём? – повторяет Гриз Арделл, и в голосе у неё – свист кнута. – Вы клялись кровью и остатками связи с Ардаанна Матэс – что исполните любую порученную службу, так? А он? Клялся Даром, верно? Или был какой-то особый ритуал?

Шпильки выскальзывают из её причёски, тихо звенят о мрамор – выпускают на свободу каштановые пряди. И наверняка у неё сейчас в глазах эта невыносимая, безумная зелень, которой так сложно противостоять, которая говорит всё лучше слов. Даарду глядит варгине в глаза, и отшатывается, обмякает, словно понимая что-то.

Например – что ритуал клятвы со второй стороны мог быть фальшивым.

– Кто броню пробьёт, крепче древних стен? Зверь, что род хранил девяти колен, где к руке рука, где Печать – в Печать, лютый зверь стальной там начнёт крепчать…

Этого я ждал меньше всего – вместо ответов или угроз Хаата бормочет стихи. Что-то будто смутно знакомое, древняя загадка про родовой атархэ. Хаата что-то говорит Арделл на языке даарду (я разбираю только «Сиаа-Тьо») – и дальше их разговор идёт тоже словно бы на другом языке. Они читают вопросы и ответы в глазах друг друга – мы же слышим лишь отголоски.

– Так вы всё же решились.

– Единственный выход, сестра. Ты видела, что он делает. Будет хуже. Совсем хуже. Для всех корней – дурных, добрых… всех! Показала тебе… хотела, чтобы ты поняла.

– Почему ты сразу не сказала?

– Ты должна ему. Должна ему клятву! Должна ему службу! Не могла сказать. Не тебе, сестра!

«Всесущий», – бормочет Мелони сквозь зубы. И я вспоминаю рассказы малышки Йоллы о какой-то истории с верховным жрецом даарду, когда Гриз пришлось дать ему клятву служения… Значит, Хаата и другие изгнанники решились поднять восстание против своего жреца? Свергнуть его или даже хуже?

– И ты наверняка знаешь, что только так.

– Этот зверь могуч, этот зверь хитёр, паче всех мечей клык его остёр, верь, что щит любой обратишь ты в тлен, коли зверь с тобой девяти колен.

Шёпот даарду дрожит, а на измученном личике за отчаянием теперь ещё – всепожирающая, страстная надежда. Гриз Арделл откликается этой надежде понимающим кивком.

– И в чём они поклялись вам? Отыскать его?

– Не отыскать, нет, сестра… освободить. Они… знают, да.

Хаата словно забывает, что она предатель, что на руке у неё – веретенщик. Делает шаг, словно вырастая в своих серых крапивных отрепьях. И шепчет с загоревшимися глазами:

– Знают, где он… хитрый зверь, прятался, нашли. Теперь только освободить. Чтобы – в нужную руку.

– Но вы не сможете…

– Нет, не мы! Нужная рука нашлась. Нужная Печать. Истинный, кто может его укротить. Понимаешь ли?

Я не понимаю ничего, только сердце стучит и колотится, и аромат роз наплывает волнами – тревожный, острый. Куда идёт этот разговор? Почему Арделл кивает так, будто всё уже сказано?

– Понимаю, Хаата. Теперь последнее. Но перед тем, как проститься – знай, что я отзовусь тебе. Слышишь? Если нужно будет – я всегда отзовусь тебе.

Голос у неё грустный и ласковый, словно растаётся с дорогой подругой. А Хаата в ответ плачет, уже не скрываясь, и улыбается искорёженной, страшной улыбкой того, кто всё решил.

– Ты выполнила приказ о Касильде Виверрент, – говорит Гризельда Арделл. – И ты избегала меня, чтобы я не спросила этого… верно? Кто был во втором приказе? Эвальд Шеннетский?

– Ты.

Хаата чуть стискивает в пальцах шипящую тварь и наконец прорывается в смех – полускрип-полушелест. Смех сотрясает её, и с трудом можно разобрать слова.

– К нему… не подойти… сразу они знали… не хотели показывать, кто… Сказали – тебя. Тебя! И других… чтобы не поцелуй. Чтобы не проснулась. Не позову, сестра! Не зовут оттуда.

Я вдруг понимаю, на что она решилась. Была ли она послана в группу уже связанная клятвой? Или её завербовали позже, когда она уже узнала Гриз Арделл? И уже поставила её жизнь выше своей?

И тут же окатывает варом понимания – для чего даарду всё время держала на виду веретенщика.

– Эти… не кусают, – кивает она на свою ладонь. – Не кусают нас. Если не… попросить.

Глубоко вдыхает, чтобы прошептать ещё что-то – прощание, а может, команду для ядовитой твари на ладони. Но в этот миг Гриз Арделл делает шаг вперёд – и вскидывает ладонь, осыпая себя пылью с бирюзовыми отсветами.

Я давлюсь криком, срываясь с места – поздно, бирюза искрится и окутывает невыносимую варгиню запахом весны, и веретенщик прыгает с ладони Хааты – она не успевает сжать её. Даарду свистит какую-то команду и тоже кидается за ящерицей – но тоже поздно… Веретенщик скользит по полу, будто ртутная капля, подпрыгивает, впиваясь в протянутую ладонь Гриз Арделл.