Зато воображение с готовностью рисует выражение лица Касильды. С ужасом глядящей на мужа.

Тот, что еще десять дней назад был златоволосым красавцем, тяжко сглатывает – говорить дальше тяжело. И не нужно: дальше была подготовка к беспроигрышному поединку, ощущение самого себя самым умным и удачливым, женщина, метящая когтями в глаза – и конец.

Размышлять действительно в правилах Эвальда Шеннетского. Как и разить исподтишка. У заносчивого юнца вряд ли осталось много шансов. И у нее вряд ли осталось много шансов – если она решит дважды пойти против Хромого Министра: в случае с его женой и в случае с его жертвой.

– Мы сделаем, что сможем, – говорит Гриз, наклоняясь над неподвижным, распухшим телом. – Все, что сможем.

И отходит, впуская Аманду – оживленную, заинтригованную разговором с лекарем. Аманда бросается осматривать больного: «Хорошо, что взяла проявилку, да-да-да». Берет слюну, набирает побольше крови, бормочет: «Свертывается худо». Поит какими-то антидотами и поясняет, ничуть не смущаясь состоянием больного:

– В целом, дела скверные, сладенькая. Этот травник верно представил себе, что это медленный яд, и верно представил, что это работа кого-то из нойя. Лейр Ядовитого Жала и тамошние мастерицы – я думаю так. Их яды словно песня: каждый отличается от другого действием, а некоторые обладают свойствами, какие попросит заказчик. Иной может изуродовать и оставить в живых, иной убивает мгновенно, а иной – медленно…

Гриз кивает на больного, но Аманда только пожимает плечами, вглядываясь в хрустальный шар проявилки под сине-багровыми пальцами.

– Пусть слышит, золотая, у меня нет желания заливать ему уши медом. Если у него хватило глупости, чтобы вызвать на поединок Хромого Министра – едва ли он даже после моих слов поймет, насколько плохи дела.

– Можно ли найти противоядие? – спрашивает Гриз.

Нойя пожимает одним плечом, переходя на родной язык.

– Кто знает все пути Перекрестницы? Я взгляну, что можно сделать… если ты полагаешь, что стоит спасать этого дурня. Может он нам помочь?

Гриз качает головой, и Аманда недовольно фыркает носом. Пальцы её выплясывают страстный и ядовитый танец над пробирками с отравленной кровью. Мы на службе у Касильды Виверрент, – говорит пляска пальцев. Так с чего нам тратить время на этого олуха? На пустышку, которая нам – не в помощь? Рискуя навлечь на себя гнев Эвальда Шеннетского?

– Потому что ты тоже этого хочешь, – Гриз она хорошо различает в танце пальцев над пробирками страстное нетерпение. Желание поднять пациента с кровати, исцелить, позаботиться… впрочем, Аманда скажет – это желание найти разгадку яда.

– Как скажешь, сладенькая – тем более, что это так таинственно, – она опять говорит на общекайетском, и каждое слово сочится густой отравой. – Только как бы нам не потратить усилия зря. Ты же помнишь, кто дал ему этот яд. Скажи, как по-твоему: стал бы тот человек посылать врагу яд, который имеет противоядие?

С кровати доносится тяжкий стон: Йеллт Нокторн, бывший красавец и дамский угодник, наконец-то осознал, к чему его приговорили. Извивается на кровати, хрипло, задушенно воя, пальцы в язвах терзают простынь.

– Что угодно… что угодно… что угодно…

Прибежавшая на жуткие звуки Эльда начинает плакать, лекарь-травник тоже вбегает – и суетится вокруг. Так что они уходят почти незамеченными и не прощаясь.

Не разбрасывая ложных надежд напоследок.

И всю дорогу обратно к «поплавку» Гриз молчит и пытается думать о человеке, облачённом в ненависть и во всемогущество. О том, кто любит котов и удары в спину. Кто разит ядами и недомолвками. О человеке с тремя гербами и вечно скрытой ладонью.

Пытается – и не может: мешает приставучая ярмарочная песенка.

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ

Хей, Дженни, Дженни, хей!

Тридцать три куплета – и бесконечность догадок о том, кого же любит Дженни. Благородного Мечника? Пирата, а может, разбойника? Жреца, рыцаря, короля?

Тридцать три куплета – и две строки после них, как ответ. Вот только никто обычно не допевает до последних строк длинные песни.

В песнях и в сказках важнее история. Поиск достойного. Прекрасного принца.

В коридоре у комнаты Касильды Виверрент прогуливаются люди с неприметными лицами. Уважительно кивают и не покушаются на дверь.

За дверью – первая линия обороны. Дремотно-вялые служанки с вышивкой, книгами, сплетнями…

– Вы все свободны, – сообщает Гриз. – Можете возвращаться к своим обязанностям.

В комнате Касильды ей навстречу вскакивает Янист, всем видом кричит: «Узнали что-нибудь?»

– Я потом расскажу, – отвечает Гриз. – Мел, займитесь остальными веретенщиками.

Следопытка фыркает: «Давно пора!» – и уволакивает Олкеста с собой.

Лицо Касильды Виверрент бледно и спокойно. Дышит ожиданием.

– Что-нибудь можно различить? – спрашивает Гриз у Уны.

– Я не… не очень. Она бродит… кажется, среди оранжерей. Огромных, только тёмных… там повсюду цветы, фонтаны, зеркала… а выхода нет, и она совсем в них запуталась. И там как будто есть голоса. Зовут её, манят… Они… вроде как ласковые, такие усыпляющие…

Голос Уны становится дремотным – сколько девочка уже использует свой Дар без перерыва?

– Да… а ещё там ответвления, и иногда в них как будто кто-то стоит. Там была девушка – такая, с золотыми волосами…

– Королева Арианта.

– Да, наверное… и этот… Йеллт Нокторн? И Хорот Эвклинг Разящий – я… я его портрет в газетах видела… и ещё остальные… и все её зовут, но она… будто кого-то ищет. Только она как будто не помнит, кого, я и не знаю – кто это может быть…

– Лучший из людей, – отвечает Гриз тихо. – Спасибо за всё. Тебе нужно поспать, Уна. Пока не нужно больше смотреть чужие сны. Можешь пойти к себе.

Уна недоверчиво глядит из-за завесы волос, выходит нерешительно, с оглядкой. Гриз ей вслед выстукивает всё тот же развесёлый мотивчик: «Хей, Дженни, Дженни, хей!»

– Понадобится барьер целителя, Аманда.

Аманда ничуть не удивляется. Извлекает артефакт из неизменного кофра, помогает установить – по комнате словно растекается лёгкая бирюзовая дымка. Полная непроницаемость от магии. В том числе от всех видов прослушек.

– И мне нужно, чтобы ты была в соседней комнате. Присмотрела бы… если что.

Травница деловито кивает. Собирает нужные ингредиенты, баночки, складывает в кофр. Пощёлкивает пальцами: так-так, ещё листья подлунницы, они были в пакетике…

– Мне сказать тем, в коридорах? – вопрос звучит мимоходом и совсем невинно. Аманда встречает взгляд Гриз и сочно улыбается алым ртом.

– Я знаю все тридцать три куплета той песни, утренняя моя. И две последние строки тоже.

Гриз приподнимает брови: и что скажешь обо всём этом?

– Нойя любят риск, любят безумие. Ты идёшь на безумный риск, сладкая, – разве я могу это не одобрить?

И выходит, посмеиваясь и напевая о Дженни и её малорослом муже.

Гриз вздыхает, прислоняясь лбом к бежевым кружевным обоям. Осталось совсем немного времени.

Стук трости за дверью – неожиданный и быстрый, будто старинные часы. Раз, потом два, три – стук разбавляется быстрыми, неровными, почти неслышными шагами.

– Госпожа Арделл, – насмешливо говорит Шеннет от двери, – как поживает моя драгоценная женушка?

– Становится хуже, – отзывается Гриз, плотно прикрывая дверь и бросая в щелку Аманде: «Смотри», – Мы ведем поиски тех, кто… был близок к ней.

Взгляд Хромого Министра скользит по лицу жены, задерживается на бледных, плотно сомкнутых губах.

– Ее любовников, госпожа Арделл, к чему все эти недомолвки. И…?

– Сон уже вошел в ту стадию, когда требуется поцелуй человека, чувства которого взаимны.

– Иными словами – вам нужен не просто тот, кто любит ее, но кого еще и она любит? – Шеннет встряхивает седой головой. – Это все напоминает древние баллады. Что же вы предпринимаете, госпожа Арделл, чтобы вернуть мою дражайшую супругу к жизни?