– Предприняла, – быстро и тихо отвечает Гриз. – Дверь закрыта, на комнате барьер целителя. Никто ничего не увидит и не услышит. Осталось последнее.

Улыбка в глазах Эвальда Шеннетского гаснет.

– Последнее?

– Последнее, – шепчет Гриз Арделл и делает шаг в сторону с его пути. – Ваша жена умирает. Торопитесь.

Маска лжи сползает с лица Хромого Министра еще до того, как она произнесла это слово. Стирается, опадает прахом, оставляя бледность и волнение. Взмах ресниц – и у него другие глаза, короткое сжатие губ – и на лице проступают тревога, смятение… и другое, более глубокое чувство.

Чувство, в котором нельзя заподозрить Эвальда Хромца. Если, конечно, вы не безумная Гриз Арделл.

Тихо стучит трость, которую Шеннет поставил у кровати, опускаясь на колени рядом с изголовьем жены. Словно перед киотом с изображениями древних божеств – и ее волос он касается с таким же благоговением. Пальцы, в которые вселилась дрожь, осторожно гладят ее щеку.

Наверное, сказочники сказали бы – все неправильно, – думает Гриз Арделл, глядя, как он поднимается, чтобы прижаться губами сначала ко лбу жены. Они сказали бы – прекрасная принцесса должна быть более юной. Облаченной в бальные одежды и возлежащей на хрустальном ложе. А тот, кто преклонил перед ней колено – он не может быть презираем, не может носить трость, не должен быть седым, будто старец. А я сказала бы – это правильная сказка. Пусть ее губы бледны. Зато его – горячи. И дрожь пальцев, и мелькнувшие в глазах слезы – настоящие.

И разве не важнее всего то, что в ответ на ее поцелуй на ее щеки медленно, по капле возвращается румянец?

И с покрасневших губ медленно, тихо слетает то, что чуть не запечаталось на них навсегда:

– Эв…

– Я, Касси, – шепчет самый могущественный министр Кайетты, улыбаясь вымученной улыбкой. – Я здесь. Пора просыпаться.

– Эв, там было… – она опять прикрывает глаза, но тут же приподнимается с усилием, затрепетав ресницами, пытаясь сделать так, чтобы лицо мужа не расплывалось перед ней. – Такие странные сны. Они манили… звали… Только среди них не было тебя.

– Это потому, что я здесь, Касси, – он берет жену за руку и подносит к губам ее ладонь. – Просто я ждал тебя здесь.

– Эв, – она видит Гриз Арделл и вздрагивает, тревожно приподнимается, – как же…

– Все хорошо, дорогая, не волнуйся. Тихо… тихо. Тебе нужно отдыхать.

Голос Шеннета мягок, но Гриз чувствует вдруг усталость. Думается вяло: найти бы веретенщика, вложить ему палец между челюстей. Да, госпожа Виверрент – вам нужно отдыхать. А мне нужно придумать, как избежать смерти от рук вашего мужа, чью тайну я случайно раскрыла.

– Поцелуйте ее еще раз, – тон сухой и лекарский, комок в горле лучше всего растворяется именно в таком. – Я отвернусь. Думаю, у вас есть минут десять, пока ни у кого не возникли вопросы.

Ей приходится созерцать дверь минут семь, прежде чем из-за плеч не раздаётся бодрый голос Эвальда Хромца.

– Госпожа Арделл, думаю, нам с вами нужно побеседовать ещё раз. Может быть, чаю?

* **

– Как вы узнали? – интересуется Шеннет.

Его глаза кажутся чересчур синими – потому что Гриз вместе с Хромым Министром сейчас сидят в Сапфировой гостиной.

Гриз предпочла бы разговаривать с тем Эвальдом Шеннетским, которого видела минут десять назад. Но по пути в Сапфировую гостиную от мужа, измученного тревогой за жизнь жены, в нем не осталось больше ничего, и беседовать приходится с Хромым Министром.

– Господин Шеннетский…

– О, можно просто Эвальд. Если правду говорят, что близкий человек – тот, кто знает твои секреты… то вы внезапно стали мне ближе, чем половина моих так называемых друзей. Так я настолько плохо скрываю чувства?

– Если хотите – назовите это интуицией. И потом, вы скрывали свои чувства даже слишком хорошо. Но тогда зачем вы хотели остаться с женой наедине? Вы ведь не могли не понимать, что она умирает. И если бы вы хотели ее смерти – вам было бы достаточно отойти в сторону. Эвальд.

– Да, – говорит Хромой Министр с легким сожалением, – я-то полагал – вы не обратите внимания. Скажите, жизнь Касси теперь...

– Думаю, вне опасности. Если, конечно, веретенщик не нанесет еще один удар, но и в этом случае у нас ведь есть надёжное средство. Однако Касильде в любом случае безопаснее под присмотром… – она встречает вопросительный взгляд Шеннета и добавляет тихо: – Я отвечаю за Аманду, она… будет молчать об обстоятельствах выздоровления Касильды.

– Молчаливая нойя, честная нойя, верная Диаманда Энешти… госпожа Арделл, вы так странно влияете на людей.

Гриз берет кружку – тонкую, с искусно выписанными синими птицами. Вдыхает травяной аромат и задумчиво глядится в насыщенные коричневым глубины чашки.

Напоминает себе – если вдруг захочется спать или вдруг сведет тело… ну что ж, ты сама приняла этот вызов.

– Нет, я проще отношусь к противоречиям человеческой натуры. Например, допускаю, что тот, кого считают бездушным, может любить.

Чаю хочется нестерпимо, но жить хочется еще больше. Парок от кружки невинно поднимается в воздух. Дразнит ароматом.

– Там нет яда, – смешок у Эвальда Шеннетского – мальчишеский, заливистый. – Честно. Хотите – могу отпить первым. Послушайте, я не собираюсь устранять вас, или нойя Энешти, или кого бы то ни было из вашей группы, хотя, может, кое-кого и стоило бы – исключительно ради вашего блага. Но я не разбрасываюсь людьми, и выбор останется за вами. Я скорее имел в виду, что вам придется обсудить с нойя Энешти – как мы объясним внезапное выздоровление моей супруги.

Гриз Арделл делает осторожный глоток. Терпкий вкус багульника проливается внутрь теплом, дарит силу.

– Вы, конечно, полагаете, что слухи о веретенщиках и смертях слуг всё равно просочатся…

– Больше половина персонала замка эвакуирована, и не на всех есть кровный обет тайны.

– Значит, при дворе могут узнать и о том, что Касильда была укушена. Тогда… скажем, отыскался тот, кто любит Касильду по-настоящему, и мы сумели тайно привести его в замок. Воспользовавшись вашим… ну, не знаю, отсутствием.

– Зыбко, – отзывается Шеннет, откидываясь в кресле. – В то, что вы сумели обставить меня – двор поверит в последнюю очередь. Вы уж извините, но я тут вроде как вселенское зло.

Чашка звякает о блюдце, Хромой Министр поднимает глаза и обнаруживает, что Гриз Арделл смотрит на него трудноопределимым взглядом.

– Хотите спросить о чем-то? Ах да – насчёт Касси…

И делает глоток, и начинает с такой непринуждённостью, будто он в любимом клубе или салоне:

– Никогда не думали, что таким, как я, лучше не жениться? Или жениться по расчету – это я о том сорте браков, когда на похоронах жены муж натирает глаза луком, чтобы не было видно, как у него душа поет. Одно время я даже подыскивал себе такой вариант. А Касси… просто пришла. Думаю, против меня сыграло то обстоятельство, что подлецы, оказывается, тоже могут любить. Особенно забавно получается – если мы вдруг влюбляемся в тех, кто на нас разительно непохож. Прекрасных и чистых душою дев, которые нас презирают за то, чем мы являемся.

– Презирают?

– О, вы же понимаете, вынужденный брак не слишком-то способствует пробуждению горячей любви. Касси и впрямь видела во мне отъявленного мерзавца и окончательно изменила мнение только после Ночи Искупления, – Шеннет барабанит пальцами по трости. – Если точнее – когда в Храм Целительницы в Айлор-тэне доставили то, что от меня осталось.Думаю, сжалилась надо мной, а может, рассмотрела во мне что-то… и всё осложнилось ее ответными чувствами.

– Осложнилось?

– Гризельда… можно по имени, так ведь? Думаю, вы понимаете. Любая женщина, которая окажется рядом со мной, будет в опасности. Если, конечно, она не та, кто меня ненавидит.

– Значит, с той поры вы и разыгрываете этот спектакль?

Эвальд Шеннетский разводит руками, показывая: да, выходит как-то так.