Другие – это бешенство зверей в питомнике Гэтланда. Визит к Моргойлам и проклятие Врага Живого. Луна Мастера, Энкер и новое Чудо. Другие… между которыми вьётся, насмешливо подмигивая, цепочка. Связывает страницу со страницей, притягивает одну историю за другой. Нанизывает на себя всё новые тревожные строки:

«Ещё два нападения в зверинцах. В Ракканте свидетели утверждают, будто видели женщину, которая надрезала себе ладонь – и после этого звери взбесились. Обошлось без больших жертв, но прогрессисты в газетах уже начали трубить о зловещих варгах. Тем временем всё больше наших не откликается на вызовы и не отвечает на письма».

«Хаата в последнее время беспокоит меня – то и дело отлучается куда-то (к своим?), не желает ничего рассказывать, твердит о дурных знаках, дурном соке в корнях».

«Сегодня я почувствовала смерть варга. Не знаю, кто, не знаю, почему, но переживание было крайне острым. Когда я вообще в последний раз ощущала не смерть одного из наших, но рождение?»

Строки… Тени от настоящего. Короткие зарубки (словно те, что поперёк ладони – не забыть).

Обмакни перо в чернила. Открой желтоватую от особой пропитки страницу – и укрась размашистой вязью букв, за которыми – день.

«Сегодня утром случилось то, что уже называют вторым Энкером…»

* * *

Звук появляется раньше. Она ещё только бежит от «поплавка», а он лупит в лицо: плотный, пронзительный. Тревожный вой псов, ржание коней, вопли, стоны, ругательства. Гриз бежит по снегу, розовато-утреннему и умильно-пушистому, а звук тащит её за собой, и в нём она различает главное: что бы там ни было, многие остались живы…

«Стрелой сюда, тебе понравится», – сказал тот, кто позвал её сюда.

Увиденное Гриз не нравится.

В белом пухе барахтаются люди, собаки и кони. Несколько сотен. Лежат – нелепо рассыпанными игрушками под дымчато-голубым небом. Рядом – опрокинутые столы, разорванные шатры, щепки от повозок, раскиданные вещи. Опушка высокого леса вытоптана, изуродована огнём, стволы перекосились, лежат друг на друге. И на опушке – тоже тела.

– О, Единый, – выдыхает Янист Олкест, который напросился с ней на выезд. – Что… что это?!

Наречённый Мел не хуже Гриз знает – что такое Охота Дикта, Зимняя Травля – главный зимний выезд аристократии Даматы. В восточной стране снег приходит только на северную окраину и только в Луну Дикта («Ледяная Дева папашку посетила», – хмыкают даматцы). Потому травля назначается на первое число луны. Но подготовка начинается за месяц.

Сперва являются егеря и загонщики: приманивают зверей из глубины лесов. Рассыпают душистые снадобья – и грифоны, яприли, игольчатники идут, не в силах сопротивляться. В округе разбрасывают побольше подкормки, чтобы не ушли. Являются контрабандисты и торговцы – привозят опасных бестий для любителей изысканно опасных забав: виверний, мантикор, альфинов… Этих сажают в клетки, в обустроенные загоны – выпустят потом. Затем приезжают слуги и распорядители: нужно поставить шатры (у кого богаче?), подготовить столы и яства, разложить вороха мехов, установить согревающие артефакты…

Окружённое лесами поле, которое называется Охотничьей Плешью, оживает, набирает краски. Зарастает шатрами, стягами, деловито снующими фигурами. С утра в день Травли начинают со всей страны прибывать знатные эйшееты: хвастают мощью атархэ, драгоценностями на одеждах, сбруей коней, сворами. Пьют и болтают, пока егеря (тоже собранные со всей страны) не подают первый сигнал. Тогда разномастная толпа выезжает на позиции – выстраивается по краю Плеши, нацелившись в лес. Белые одежды смерти, разгорячённые лица, бесшумные слуги, нетерпеливое взлаивание псов…

И пение рога – сигнал, после которого несколько сот охотников рвутся в лес, показывать удаль. На конях, на единорогах – летят между деревьями (каков ты наездник?), гикают и убивают всё, что попадётся. Пение рогов, завывание псов, ржание, ругательства, крики – и загнанная дичь, и удары по ней, всё равно чем: Даром, артефактами, атархэ… Потеха длится до вечера – а после наступает время пирушек и плясок приглашённых нойя у воздвигнутых шатров. Похвальба добычей, демонстрация трофеев: «Как, только две огнистые лисицы? Мы вон двух грифонов завалили и пару йосс!» – «А где Ахэт?» – «Ему не повезло с той мантикорой, ха!» – «Помянем!»

Цена Зимней Травли – не меньше сотни зверей… и не меньше десятка охотников. Каждый раз.

В этот раз Травля не удалась. Или удалась слишком основательно. Вот группа в белом – собрались, взмахивают руками, обсуждают что-то… кто-то пытается выбраться из-под упавшего шатра. Жалобно ржёт упавший конь – не может подняться. Егеря несут прикрытые белым тела…

– Ну? Каково?

Широкое лицо Норна Клеска согрето огнём рыжей бородищи. Норн выныривает из-за ближней сосны (сам больше сосны в обхвате, так что непонятно, как он там схоронился). И косолапит навстречу, ухмыляясь так восторженно, будто учинил всё это сам и исключительно для Гриз.

– Говорил же, тебе понравится, – без лишних церемоний загребает в дробилку объятий. – Сто лет не видались, куда пропала? Хлия обижается уже, когда к нам выберешься?

– Тышшшаша джел, – попробуй поговори, когда тебя втискивают в меховую куртку. – Ты ж, вроде, собирался с семьёй посидеть.

– Так… Хлия сама выперла, понимаешь. Надоело ей, что я к малому кидаюсь на каждый хлюп. Мол, разбалую. Ну, и говорит – берись уже за лук, а то совсем мозги размякли колыбельные петь…

В пламени бородищи прячется смущённая улыбка, и легко представить Норна – одного из лучших охотников Кайетты – поющим над кроваткой первенца. Пальцы поглаживают сжимают лук-атархэ, изукрашенный затейливой резьбой – наверное, так же бережно, как погремушку.

– На Травлях раньше не был, ну, и решил сюда… что смотришь, не егерем же! Бывший клиент, хороший мужик, позвал: говорит, я на травли отъездился, а сын молодой, горячий – присмотри, чтобы на мантикору какую не полез. Кто ж знал, – и гордо обводит широченной ладонью зрелище. Потом сует ладонь в лицо Янисту. – Новенький? Ну, ты-то, парень, как к ней под крыло угодил, а?!

Олкест бубнит что-то невнятное, а Норн берёт его за рукав, кивает Гриз – пошли – и тащит за деревья. Подмигивает на ходу:

– Ты, парень, не пойми неверно – с Гриз бы я и сам работал. Когда на выездах пересекались… эх, до сих пор вспоминаю, как она контрабандистам-то кнутом и по сусалам! Но вот быть у неё под начальством – тут извините, у вас там условия в группе – проще сразу на Рифы отъехать. Всё удивляюсь, что чокнутые какие-то находятся.

– Да я не… и у нас не… м-м-м-могу заверить, что условия меня полностью устраивают!!

Норн Клест дотаскивает их до вершины более высокого холма – теперь вся Охотничья Плешь как на ладони. Гриз рассматривает пропалины на опушках.

– Они были не готовы, когда началось?

Слишком многие пытаются выбраться из-под шатров. Много упавших коней – словно скакали в бешенстве, в панике. И тела керберов и игольчатников повсюду – испепелённые, пронзённые стрелами…

– Первый рог ещё прозвучать не успел, да. Кто-то уже начал места занимать, кто ещё копался, снаряжение проверял. Смолкли сигналы…

…лагерь жил – предвкушением, охотничьей суетой. Тревожно фыркали лошади, сновали деловитые слуги, готовили снадобья травники – вдруг кому нужно будет восполнение Дара, а то и кроветвор. Лагерь заливался звуками – и потому не заметил, как звуков вокруг не стало. Короткие сигналы рожков егерей в лесу будто задавило – только одинокий короткий взвизг…

Отлив перед высокой волной. И сразу же вслед – знак приближающейся бури. Рёв, треск стволов и пламени, клич гарпий, и рык, и «Песнь крови» – всё одновременно, отовсюду, и ближе, ближе…

«Это, что ль, сигнал?» – глупо спросил кто-то из первогодок, когда хаос звуков рухнул на лагерь.