На Конфетку, которая стоит с каким-то артефактом в одной руке и поднятой склянкой – в другой. Зловещая, как все слухи о нойя. На меня и мой атархэ в руке. На Грызи, ручеёк крови и Яниста – тот что-то шепчет Гриз на ухо, но та не откликается…

Потом тварь Крелла слышит рык и переводит взгляд на бестий. Стадо, которое она предала. На их выпущенные когти, оскаленные в страхе и злобе клыки.

Кидает мимолётный взгляд на свою окровавленную, трясущуюся ладонь – опускает её. И вырисовывает дрожащими губами неуверенное, знакомое «Вместе…»

Пытается воззвать как варг. Пройти в обычное единение. Значит, кровь больше не действует – наверное, Грызи сотворила что-нибудь этакое.

В своём обычном духе.

«Вместе, вместе, вместе», – твердит Крелла и шарит безумным взглядом по мордам алапардов, грифона, керберов, виверния… Но они все только дёргают головами и отворачиваются. А драккайна припадает к земле и рычит, высоко и злобно: предупреждение, чтобы не смели к ней соваться.

Охотница тужится, перекашивает лицо ещё сильнее, но в глазах у неё так и нет никаких разводов, глаза просто налиты кровью. Алые, как у кролика. И из носа тоже тёмные капли текут.

– Ты не можешь, – говорит Конфетка.

На физиономии у нойя – злорадная улыбка. Мстительная и тёмная.

– Ты сгорела. Не можешь больше дотянуться до Дара. Ты им больше не Пастырь.

На лице у Конфетки слишком ясно написано, что за этим последует. Тварь Крелла вскрикивает и кидается наутёк между деревьев.

Чёрта с два.

– Прикрой! – ору я Конфетке и несусь следом. Одновременно взываю к Дару: кто-то из хищников точно дёрнулся за мной. Просто на инстинктах: бежишь – значит, добыча. Потом за спиной, затихает – нойя всё-таки успела со своими эликсирами.

Перехожу на патрульную пробежку – неслышную, мягкую, скользящую. Крелла несётся громко, сучья трещат и ломаются под ней, она заплетается ногами, шатается и налетает на стволы. И дышит с натугой и хрипом, загнанно. И россыпь кровавых брызг отмечает её следы.

Но несётся она всё-таки быстро и хорошо знает здешние тропы.

И омуты.

О первой болотной ловушке предупреждает Дар, за три шага. Перелетаю в прыжке, прыгаю по кочкам. Охотница бежит прямо в болото, думает оторваться среди трясины, она тут точно все кочки выучила…

Врёшь, не уйдёшь! Взываю к Дару на полную катушку и кожей, нюхом, всем нутром настраиваюсь на сколько-нибудь твёрдую почву, рвусь по следу дальше. Скоро капли крови пропадают среди коричневой воды и ряски. Но уже не нужно, потому что я её вижу.

Ей удалось оторваться шагов на тридцать, и теперь кажется, что Охотница идёт прямо по трясине. На самом деле переступает по какой-то тайной тропке, временами без боязни окуная ногу до колен.

Шатается. Дар доносит сиплое, сбитое дыхание. Надрезанная рука висит плетью.

Делаю с десяток шагов – и понимаю, что могу не догнать. Дар орёт о том, что дальше так идти слишком опасно. А Крелле осталась с дюжину шагов до кочковатого островка с чахлыми деревцами – там будет посуше, и идти ей станет легче, а потом…

Отцов подарок греется в ладони. Попаду, нет? Ещё пять шагов, метнуть, держать направление всей волей…

В момент, когда я вскидываю Резун, Крелла оборачивается посмотреть – где погоня.

Наступает босой ногой на скользкое дерево коряги и теряет равновесие в трёх шагах от заветного островка.

Она соскальзывает с тропы и проваливается сразу до груди, пытается вытянуть руки, распластаться пошире, но ноги уже ушли в глубину, и до кочек дотянуться тоже не получается: вязкое торфяное месиво начинает тянуть её вниз.

Вкладываю атархэ в ножны. И зачем-то прохожу ещё несколько шагов. Нащупывая путь при помощи Дара.

Крелла теперь совсем близко, тянет руки из трясины.

– Помоги, – хриплый шёпот, прыгающие губы. Безумные глаза с алыми разводами. – Дай… руку. Ты… спасаешь живое.

Спасаю живое. Дерусь за людоедов с Мясником. Дрессирую тхиоров.

Не терплю охотников.

– Ты… знаешь, что я права. Они… заслужили… С-справедливо… справедливое отмщение.

– Да, – говорю я, глядя на неё сверху вниз.

Охотники убивали зверей. Ты убивала охотников. Потом угрожала двум самым близким мне людям на всём свете. И ещё Конфетке. И мне уж заодно.

Справедливое отмщение.

Трясина ей уже до подбородка, и только рука тянется и тянется. Скрюченные синеватые пальцы, покрытая шрамами ладонь вся в крови. Сочится глубокий порез – алая отметина, как на небе…

– Она хотела бы… дала бы мне руку. Она спасла бы меня!

– Да, – говорю я ещё раз.

Сжалилась бы и поняла. Попыталась бы обогреть и исправить. К делу приставить, как Мясника.

Только вот я не она.

Поворачиваюсь спиной и принимаюсь выбираться из болота. Под ногами чмокает трясина. Заглушает другие звуки. Можно подумать, что плеск и бульканье – это от местных гидр. Их тут точно целая прорва.

А алая метка перед глазами – это ни черта не растопыренная ладонь. Просто кто-то поранил небо, и некому его перевязать.

Я не оборачиваюсь, пока не выхожу на твёрдую поверхность. Потом выдыхаю, вытираю лоб рукавом, гляжу на болото, и вслушиваюсь Даром. Но там уже никого нет, только что-то будто бы ворочается в глубине, пуская пузыри.

Тогда я бегу туда, где слышится отчаянный зов Яниста.

С каждым шагом зов становится всё громче, а утробные, глухие звуки из трясины –тише.

Потом Охотничья Погибель за моей спиной замолкает совсем.

ЛАЙЛ ГРОСКИ

Изнутри поднималась мутная волна тошноты.

Очень может быть, дело было в передозировке всякого рода нехороших зелий. Или в той ампулке с секретом альфина, которую я раздавил пять минут назад. Трогири я наврал, что ампулка мне совершенно необходима, чтобы отпугнуть в роще злых и страшных алапардов. На самом деле запах самого крупного хищника Кайетты должен бы как раз поманить на всю голову ушибленную тварь, которая считает себя вершиной местной пищевой цепи.

Тошнота могла объясняться и попытками понять – что там в голове у мортаха. Одновременно при этом орать на лесничих и размахивать руками.

– Значит так, этого вот живо на контроль! Проверьте, что у него там с верёвками на руках. Дарт подальше уберите! Бестолочи, четыре конвойных, не меньше, что вы там толкотню устроили, сбежит – нам всем разом башку оторвут! Да куда вы в меня целитесь – мне напомнить, что вы должны выполнять мои приказы? Живее! Арена там готова или нет? Ты и ты – доложите хозяевам, срочно!

От воплей и суеты очумевшие лесничие метались вокруг, как некормленные шнырки. С закрытием калиточки я устроил не меньшую суету – и выцепил-таки момент, проследил, чтобы запирающий артефакт не был как следует активирован («Куда ты его поворачиваешь, а ну, дай я, а то к нам сейчас все зверьё местное пожалует!»). Поорал ещё, выцепил второй момент – прикоснулся ладонью к артефакторной задвижке, с силой вытолкнул остатки магии через Печать.

От магических упражнений тошнота навалилась с удвоенной силой, ноги начали заплетаться, и лесничие хором обеспокоились – а не надо ли мне чего.

– Пока не надо, – отстал от Нэйша и конвойных, поманил Клайса. – Вот тебе приказ напоследок: собери кого можешь – и не рыпайтесь, пока не кончится заварушка. Услышал? Есть желание уточнить приказ у высшего начальства или получить другие распоряжения?

Тощий Клайс понятливо замотал головой. Всё-таки не до конца им мозги вынесли в Граде Рабов…

– Вот и молодчина. Выполнять.

Жаль, мне фляжку не вернули. Пока догонял лесничих и Нэйша, пока огибали поместье – тошнота так и подтапливала своими волнами. Будто пережил морскую болтанку. Или собираюсь с разбега сигать в пропасть.

Может, просто слишком много мыслей о Гриз. Пока я продумывал всё это, насчёт мортаха, – вспоминал её уроки. Так что теперь кое-что от Гриз точно обосновалось внутри. И, кажется, печалилось. Или интересовалось – что я буду делать, когда все три проблемы окажутся решенными, а путь в «Ковчежец» для меня – закрытым.