К примеру, в чучеле белой лисы, которое скалится из угла. Или на столике с неординарной коллекцией книг. Сборничек стихов – не просто сборничек. «Поэма о Белом Лисе» – писана Тадэо Стимфереллом, предком Хромца. И на обложке – изображение лисицы, обвившей хвостом клинок.

А книга о Пустошах написана Нерейсом Хоррелом – тем самым магнатом, который стал основателем Братства Равных. Старинное издание, явно подарок.

В атласе закладка на особой карте – трюфельной карте Кайетты.

Но покоя мне не даёт другая книга. Книга, которую я видел годы назад на этом же столике, но раньше не задавался вопросом – зачем в этом доме Флористану свод законов Ирмелея? Да ещё такого вида, будто он их тут читает?

Я распахнул книгу – механизм был внутри. Стрелки-ключики и четыре значка: рыжая лиса бежит, белая – плещется в воде, чёрная – выглядывает из норы, огненная накрылась хвостом.

Обе стрелки указывали на огненную.

– Посмотрим, что у нас с водичкой, – пробормотал я, передвигая обе стрелки на белую лису.

Верхнее дно бочки плавно убралось вбок. Водная Чаша была плоской – и вмурованной прямо в бар, с самого верха, так что и не заметить разницу.

В воде, невинно поблёскивая, расположился сквозник.

– Боженьки, –- выдохнул я, прибирая его в карман. – Это ж надо было так заморочиться.

Призрак Флористана похихикал откуда-то из-за плеч и завернул что-то про обычаи лисиц. Но я не слушал. Оглянулся, прислушался – никого? Потянул из кармана другой сквозник – свой собственный, ледяной и наливающийся синим из-за долгого вызова.

Воды Чаши невинно булькнули, принимая новый груз. Всколыхнулись и пропустили будто бы обрывок разговора:

– …продать товар первого сорта…

Потом насмешливо зашипели – что, большего ждал? Улеглись.

Не было ничего – ни лица связного, ни хоть чьего-нибудь голоса.

Ничего и не было нужно.

Я знал этот сигнал – особый сигнал Гильдии. Похожий на случайный обрыв связи или ошибку работы сквозника. «Товар первого сорта» –- глава конторы, куда тебя внедряют. Любое слово вместе с этим сочетанием – приказ убрать.

Гильдия повышала ставки для своей «крысы».

Гильдия приказывала убить Гриз Арделл.

ГРИЗЕЛЬДА АРДЕЛЛ

– Сон пошёл вам на пользу, но Аманда говорит, что вставать пока ещё рано. И в любом случае, вам пока нельзя покидать комнату. Это небезопасно, да и мы ещё не придумали, как обставить ваше пробуждение.

Касильда Виверрент полусидит на васильково-синих подушках. Улыбается – уже не такая мраморно-белая, но всё ещё похожая на принцессу из сказки.

– Скажем, господин Шеннетский демонстративно отбывает из замка. А через несколько часов к чёрному входу тайно прибывает некто, закутанный в чёрный плащ. Высокий и статный… возможно, ваш устранитель не откажется сыграть эту роль. Пятнадцать минут – и он таинственно исчезает. Всё будет выглядеть так, словно вы всё-таки нашли способ… узнали имя.

«Лучшего из людей», – невольно отдаётся внутри Гриз, и та спешит уделить внимание розам. Розы тащат служанки к комнате госпожи: «Она любит цветы». Приходится заносить внутрь, расставлять по вазам, проверять – нет ли в букетах веретенщиков или на листьях – опасной бирюзовой пыльцы.

– При дворе много статных и красивых, – Касильда ласкает белые лепестки, – и мне приписывают романы с многими из них. Не удивляйтесь, за годы своего брака я привыкла…

«Быть в сюжете», – а вот теперь это голос Эвальда Шеннетского, и Гриз отмахивается от голоса простым «лгать».

– Я должна перед вами извиниться. За то, что я не назвала его сразу. Простите, что подвергла вас этому испытанию – я была в вас уверена, но Эв…

«Эв», – произносит она мягко, будто целуя самое имя. Разительная противоположность с холодным, брезгливым «мой муж» раньше.

– Понимаю. У господина Шеннетского свои пути.

– Он разве не просил вас звать его по имени? – смех у неё – печальная флейта. – Должен был. Мы с ним часто о вас разговаривали, и знаете… он восхищается вами.

– Часто разговаривали? – сколько же всё-таки времени за ней следят?

Касильда понимает вопрос иначе.

– Когда удаётся поговорить. Он здесь не так часто – дела государственные, – («клятые бумаги, секретные донесения и заговоры», – уточняет голос Шеннета в памяти). – Но он старается выбираться… насколько может.

Белая роза в её пальцах. Касильду Виверрент всё же тяготит это. Ежедневное, въевшееся в кожу, отравившее кровь притворство. Когда не можешь улыбнуться даже мужу в присутствии слуг.

– Мой муж – великий человек, Гриз. И я считаю – за то, чтобы быть возле него… как угодно… цена невелика.

Глаза у Касильды обращаются в синие звёзды – из-за сияния слёз.

– У вас когда-нибудь… вы когда-нибудь думали, что всё могло быть иначе? Совсем иначе? Знаете, вскоре после смерти моего первого мужа Эв начал ухаживать за мной. И как-то раз сделал мне предложение. Сказал, что откажется от всего – должности, своих связей при дворе. Целей. Если только я выйду за него. Предложил даже уехать в отдалённый замок. Всё, что угодно. Если бы я тогда…

«… если бы только я согласилась…» – рвущий душу припев из прошлого. Гобелен, тканный из липкой паутины памяти: девушка в свадебном платье и темноволосый вельможа, Гриз понимает, что нужно дышать, нужно поднять и укрепить стены, иначе воспоминания, замурованные в подвалах памяти, выползут и задушат, разорвут душу на части.

– Целительница Премилосердная, мне не следовало… простите, я позволила себе лишнее, я ведь знаю о той истории с Этельмаром Сотторном…

Роза отлетает в сторону, и Касильда Виверрент собирается лететь за ней – наверное, чтобы принести Гриз Арделл воды.

– Не извиняйтесь, это всё в прошлом, – нужно спетлять, увести от опасной темы, но это выше сил Гриз: – Вы думаете, что если бы согласились тогда – сейчас были бы счастливы?

– Может быть. Иногда мне кажется: вдруг я смогла бы его рассмотреть… узнать раньше. Понять. И мы просто жили бы… и дети…

Закрывает глаза и давит, давит судорогу боли на лице. Запирает в стенах своей крепости. Гриз не спрашивает ничего. Если даже жена Хромца – его слабость и находится в огромной опасности, то ребёнок…

– А потом я думаю, что сейчас Айлор был бы иным, – говорит Касильда окрепшим голосом. – До сих пор бы правил Даггерн Шутник. И то, как я относилась к Эву тогда… не знаю, смогла ли бы я изменить своё мнение. Я цеплялась за свои заблуждения так упорно – считала любое слово ложью, выискивала двойное дно. Даже несмотря на его благородство во время нашего брака.

Ей нужно об этом поговорить, – понимает Гриз. Хоть с кем-нибудь, потому что когда ты не переносишь ложь, а тебе приходится лгать так долго – рано или поздно чаша переполняется.

– Я прозрела только перед Правой Ночью. У нас была последняя встреча в тюрьме, но мне нужно было играть роль, которую мы определили. Ведь я же, получается, наконец добилась своего, когда подвела его под суд. И я не смогла сказать. Потом была Та Ночь. Арианте… королеве пришлось смотреть. Я, к счастью, могла прикрыться вуалью. Но не закрыть уши.

Какое-то время она молчит. Пытается сбежать из ночной, пропитанной криками памяти.

– Несколько дней после исцеления он лежал – лёгкая лихорадка, бывает, если целителю пришлось проделать большую работу. Я наконец-то могла быть рядом с ним – это был долг жены: навещать, читать, сидеть у его изголовья. Тогда я и поняла. В те дни осознала, что буду с ним, пусть и придётся продолжить обман. Пусть даже обман теперь станет во сто крат тяжелее.

На бледных щеках проступает румянец – словно к ним прилипли два розовых лепестка.

– Знаете, что он сказал мне сразу же после того, как встал на ноги? Что теперь я могу просить у королевы расторжения брака. Выполнил обещание, которое дал ещё до нашей свадьбы... Эв сказал, что я могу быть свободной и выйти замуж за того, кого я люблю. Только вот я уже…