Плескаемся, пока не появляется Роксана и не забирает Аську и остальных ребятишек в дом. Марина тоже ушла переодеваться к ужину. Хотя до него ещё, как минимум, два часа, ей всегда требуется не меньше времени, чтобы навести марафет. А, казалось бы — простой семейный ужин. Но, такова Марина. Её уже не переделать.

«Вот это ты сейчас с сарказмом или с одобрением подумал, а?» — задаю себе вопрос. И страшусь ответить правду. Потому, что едва потянув за эту ниточку, я рискую размотать весь клубок своих противоречий. А я совсем не уверен, что мне понравится то, что я найду на другом конце этого клубка.

Еще совсем светло, однако площадка вокруг бассейна пустеет. Вылезаю, вытираюсь, рефлекторно опять ищу Линару глазами. Нету. Спряталась. Я уже заметил, что она сторонится меня. Да хоть на Луне спрячься, русалка, бесполезно. Мы оба ничего не можем с этим поделать. Мучительно медленно, но верно, я прихожу к выводу, что проиграл эту битву. Мне нужна она. Как голодному кусок хлеба. Как жаждущему глоток воды. Нужна, чтобы элементарно не свихнуться и продолжать жить дальше. Что будет после — разберёмся. А пока…

Брожу по саду между беседками, заглядывая в каждую. Хотя мне даже этого не надо делать. Мои ноги сами принесут меня к ней. Я как заговорённый иду на её зов, на её запах, на феромоны… не знаю. Словно волк, ищущий свою волчицу.

Заворачиваю за решётчатую ограду, скрывающую небольшой альков, откидываю шуршащую занавеску из бус и замираю. Линара сидит на топчане по-турецки и сосредоточенно шьёт. У неё в руках какая-то розовая тряпка. Вот она делает последний стежок, прикусывает нитку зубами и тут замечает меня. Глаза упираются в мой голый живот, потом ползут выше, выше. Смотрю на неё сверху вниз, наслаждаюсь её взглядом, словно физической лаской.

— Что ты тут делаешь? — спрашиваю.

Линара, наконец, откусывает нитку, опускает голову.

— Штопаю Аськину юбочку. Совсем расползлась…

Подхожу, вырываю из рук Линары тряпку, разворачиваю. Унылое зрелище.

— Зачем? — спрашиваю. — Выбрось, и всё.

Отшвыриваю юбку в сторону.

Глаза Нары возмущённо распахиваются.

— Ты что?! Это же от костюма, который ты ей подарил на Новый год! Она даже спала в ней в дороге, пока мы ехали сюда, так скучала по тебе.

— Правда? Я не знал, — бормочу растерянно.

— Дай сюда, там ещё много дыр.

— Потом зашьёшь. Пойдём.

— Ты иди, мне надо закончить.

— Я сказал: пойдём.

Беру её за тонкое запястье, резко дёргаю вверх. Она с ахом подпрыгивает на топчане, тряхнув рыжими вихрами, и встаёт передо мной в полный рост. Наши взгляды встречаются на одном уровне и меня как током шарахает: от мозгов и прямо в пах. Из-за молниеносной реакции тела у меня глаза закатываются, голова откидывается назад, и я судорожно втягиваю в себя воздух. Ещё сильнее стискиваю пальцы, и рывком кидаю Линару на себя.

— Заир… Заир, нет!

Да хоть сто тысяч «нет», меня это уже не остановит. Я распластываю её тело на своём, и врываюсь в нежный рот, как безумный. Я терзаю его, ем его, пью его.

— Нара… — чуть ли не всхлипываю, и снова впиваюсь в эти губы: податливые, отзывчивые, шёлковые, как грёбанные лепестки грёбанных роз. Мои пальцы тонут в рыжих кущах, мнут их, гладят, расправляют кудри, и снова мнут. Её мандариновый запах вышибает из меня остатки разума, я захлёбываюсь им.

— Нара…

Маленькие ладошки гладят и гладят меня по плечам, по рукам, по бокам, оставляя за собой след, как от ожогов медузы. Да, мне больно. Потому, что всё тело напряжено, будто натянутый барабан. И даже самое лёгкое прикосновение отзывается болезненной дрожью. И сладостью. Потому, что чувствую её отдачу. Она отвечает мне. Русалка моя, моя Линара…

— Заир…

Её руки тянут мою голову вниз. О, да, детка. Я тоже, тоже безумно этого хочу. Стягиваю с её плеч тонкие бретельки, и мои… МОИ!… прекрасные, упругие, тёплые грудки выпрыгивают мне прямо в лицо. Да, девочки, теперь вы там, где надо, вы со мной, в моих руках. А мои губы между вами.

Целую каждую из них по очереди, безумно радуюсь встрече. Облизываю, дую на них, сосу, тяну, обволакиваю своей слюной, любуюсь, снова дую. Небольшие, аккуратные ореолы цвета тёмных роз, припудренных пыльцой, сжимаются под моими порывистыми ласками. Гвоздички маленьких сосков топорщатся мне прямо в рот. А я пирую, я ликую, я наслаждаюсь, как шмель весенний на цветке, захлёбываясь от восторга в свежем аромате, сдуревший от любви и пьяный от нектара.

— Нара… русалка моя, девочка, колдунья-Нара… С ума меня свела…

— Заир… — Линара шепчет моё имя, выгибается дугой передо мной. А для моих ушей награды слаще нет.

Мои руки уже хозяйничают в её трусиках — гладят, трогают, раздвигают губки, проникают в тайну, собирают её сок, её росу. Всё для меня, для встречи со мной. Скоро, уже скоро, девочка моя.

Закидываю её ногу на своё бедро, пристраиваясь к промежности, и трусь стволом через трусы о горячую гладкую щелку. Горячо, ох, горячо! И влажно… Хочу туда, туда, в пещеру Алладина, к сокровищам несметным прикоснуться, в шелках восточных туго обернуться, рубином драгоценным завладеть… Мать твою, кажись, стихами снова заговорил…

— Заир… ах…

— Заир! Заир, ты где? Твой телефон звонит!

Линара.

Марина. Совсем рядом!

Я вырываюсь из объятий Заира. Тот недовольно рычит, но отпускает меня, отстраняется, пятится назад. Глаза злые, бешенные. На скулах лихорадочный румянец горит. Отросшие, ещё влажные волосы взлохмачены моими пальцами. Голая грудь вздымается, как кузнечные меха. Его возбуждение режет мне глаз, но Заир и не думает скрывать его, наоборот: демонстрирует, как верный признак того, чего мне следует ждать. Его слова только подтверждают это:

— Не прячься больше, Линара. Бесполезно. Нам не избежать этого. Просто прими.

Хочу ответить отказом: гордо и твёрдо, как и подобает сильной женщине. Но я вовсе не сильная. Мой голос не слушается меня. Я лишь хватаю ртом воздух, словно выброшенная из воды рыба. Словно, оторвав от меня его тело, из меня выкачали весь воздух, лишили самой способности дышать.

Верни, верни его! — требует сердце. Гони прочь! — вопит совесть. А я, сгибаясь под тяжестью невыполнимых решений, корчусь от боли и потери.

Подождав секунду, Заир коротко кивает, будто убедившись в чём-то важном и, откинув занавеску из бус, уходит. А меня продолжает колотить, как припадочную. Даже зубы стучат, и челюсть сводит от напряжения. Неудовлетворённое тело ломает, выкручивает. Ещё влажные от поцелуев Заира соски царапаются о тоненький хлопок топа, словно о наждачку. А из меня волнами извергаются глухие стоны. Мне плохо, плохо без него… невыносимо…

С силой впиваюсь пальцами в волосы и сползаю по стенке вниз. Что делать? Что мне делать?! Может правда, спросить совета у звёзд?

Ты чокнулась, Линара?

— Чокнешься тут, — ворчу, почти что плача.

Просидев так минут пять в полном вакууме, немного успокоившись, встаю, поправляю на себе сбившуюся одежду и ищу в потёмках злополучную Аськину юбку. Надо закончить её починку, пока есть возможность. Потому что скоро я уеду. Я уже решила. Вопрос в том, как забрать у Заира паспорт.

Зажав под мышкой юбку и прихватив шкатулку со швейными принадлежностями, которую я одолжила у Мирай, откидываю занавеску, и…

— А ты шустрая девочка, как я погляжу.

Не отвечаю. Устало прислоняюсь к косяку, безучастно смотрю на Марину. Почему-то совсем не удивляюсь, что она поджидает меня тут. Скорее всего, она видела нас с Заиром. Но мне как-то всё равно.

— Знаешь, я представляла тебя несколько иначе. Что смотришь? Да, Нисар рассказывала мне о тебе и о ваших с ней школьных… кхм… «подвигах».

— Я рада, что у Вас были настолько доверительные отношения с моей сестрой. Жаль, они плохо кончились. Для неё.

На красивом лице Марины, в сумерках похожем на восковую маску, угадываю кривую ухмылку.