Мне пришлось бросить всё и заниматься только «Баркаром», чтобы «отмыть» тестя. Оказалось, чиновник сам был в сговоре с бывшими партнёрами Шамиля — они хотели провернуть махинацию со страховкой, но что-то не поделили между собой, и партнёры завалили самого чиновника, успев до этого сплавить свою долю Шамилю. «Баркар» оказалась с гнильцой, теперь Загитову пришлось бы платить все неустойки, связанные с нею, а то и вовсе замораживать строительство.

Чтобы спасти проект, мне пришлось преступить закон: за весьма солидную сумму выкупить у свидетелей и скрыть от следствия кое-какие улики, после чего дело закрыли за недостаточностью. Те самые улики лежали в моём сейфе под семью замками, шифр которого знал только я. Оказалось, что не только.

Эти доки были бы Калугину как нельзя кстати. С ними он мог поднять такую шумиху, что я вряд ли бы отмылся в ближайшие годы.

Достаю дубликат ключа, открываю дверь коттеджа. Вхожу. Я бываю здесь периодически. Когда никого нет, конечно. Что я тут делаю? Если бы кто увидел, принял бы меня за свихнутого сталкера. Да я такой и есть на самом деле.

Я хожу по комнатам, трогаю вещи, разговариваю сам с собой. Ругаю Аську, что раскидывает свои игрушки — никак не приучу её к порядку. Потом ругаю Нару, что она не приучает Аську к порядку, и сама вон, лифчики свои бросает где попало. А тут мужики, между прочим, ходят.

В холодильнике йогурт просроченный — надо сказать Женьке, чтоб выкинул. И бананы уже почернели — куда только прислуга смотрит?

Ложусь на Аськину кровать, нюхаю её подушку. Улыбаюсь. Потом ложусь на Нарину кровать, нюхаю её подушку. Злюсь. Вспоминаю. Схожу с ума.

Блондинка не помогла. Брюнетка тоже. Специально искал рыжую — нашёл. Ушёл, даже не попробовав — всё не то, не русалка. В сердцах позвонил Марине, теперь жалею. Но, ничего не попишешь. Сегодня вечером она уже будет ждать меня в своём номере, который я снял для неё. Честно? Мне страшно. Вдруг и это не поможет?

Подхожу к окну, смотрю сквозь жалюзи на улицу. Идут. Евгений, как и договаривались, уводит Аську от коттеджа, а Нара бежит бегом в дом. Беги, девочка, беги. Я тебя ой как жду.

Влетает, даже не взглянув по сторонам. Сандалии в одну сторону, сумка в другую, что-то бормочет себе под нос, и прямиком к шкафу чешет. Наклоняется, выставив попку в коротюсеньких шортиках, тянет застрявший чемодан своими слабыми ручонками, пыхтит от усердия. Кушать тебе больше надо, девочка, а не на роликах крутиться. Да не дёргай ты его так, руки оторвёшь, горе ты моё! Качаю головой. Отворачиваюсь к окну, глазею в щелку: ну, где там Зотов? А то я сейчас без него допрос начну. С пристрастием.

Тут у неё что-то падает с грохотом, и я не выдерживаю:

— Куда-то собрались, госпожа Загитова?

Вижу боковым зрением, как Нара подпрыгивает от неожиданности, роняет какие-то тряпки на пол. Даю ей немного времени разглядеть меня, жду, что будет делать дальше, а сам готовлюсь к прыжку. И, чёрт, не прогадал: Нара птицей метнулась к двери. Я срываюсь раньше неё на долю секунды, и успеваю загородить собою выход.

Она врезается в меня с размаху. Бах!! Удар, блядь, прям в сердце, и оно начинает стучать как ненормальное.

Вижу по губам — шепчет что-то, в глазах ужас. Слышу знакомое имя. Аська? Это она к ней так рванула? Неужто переживает? Впрочем, она же тётка, пусть и двоюродная, кровь-то всё равно родная.

— Спокойно! Ася в порядке. Евгений приведёт её скоро, — пытаюсь говорить ровно, но девочка лишь больше костенеет.

Ах, ну да, Евгения же упомянул! Ну, дорогуша, тут облом тебе, ничего не попишешь. Твой кавалер не кавалер вовсе, ты для него «задание», и только. Я плачу ему, чтобы он влюблёнными глазами на тебя смотрел, да кружил на своих роликах твою глупую бестолковку. Нет для тебя Жени больше, поняла?

Сжимается вся, отступает, глазищами своими раскосыми зелёными на меня со страхом глядит, рыжими ресницами хлопает.

— Кто Вы? Что Вам надо? Что вам всем надо от меня?

Меня передёргивает от этого «всем». Кому это «всем»? Ну-ка, ну-ка, милая? Не один Евгений тут топчется, что ли? Я этих «всех» твоих по стенке носом, так и знай.

Стоп, Тураев. Стоп! Не туда тебя опять несёт.

Играю желваками, но беру себя в руки.

— Насчет всех не знаю, а вот мне нужна моя дочь, — говорю, а сам сверлю её взглядом — признает-не признает? Да она меня и не видела никогда толком — один раз у Шамиля не в счет. Разве что на фотографиях, но я на них там глянцевый весь, бритый, стриженый, не то, что сейчас.

Раскосые глаза девчонки вдруг круглыми становятся.

Ну, вот и карты на стол. Главное поймать этот первый момент, когда поймёт, кто я. Что будет в этих глазах? Страх? Вина? Чувство загнанности? Что будешь делать, девочка? Врать, юлить, или, может, с кулаками на меня кинешься? А может, на жалость давить начнёшь? Наблюдаю жадно, сам не знаю, чего хочу.

Она не делает ни того, ни другого, ни третьего. Медленно идёт ко мне, вглядывается так пристально, будто не верит.

— Заир?

Меня как потоком воды прохладной, чистой, с ног до головы обмывает, свежестью обжигает. Скажи это еще раз. Скажи.

А Нара всё смотрит на меня изучающе. В глазах узнавание, даже облегчение и… радость? Ну, не переигрывай, девочка, не надо. С какого перепугу ты можешь радоваться мне?

А тем временем нефритовые очи гуляют по моему лицу, как по шедевру какому-то выставочному, с любопытством и неподдельным интересом. Рука, вдруг, поднимается, пальчики моих волос касаются, перебирают их, нежно так, с любовью. Я теряюсь — что она творит? Чего добивается? А-аа… Не знаю, и знать не хочу. Хочется откинуть голову назад, закрыть глаза и наслаждаться…

Вот так лохи и попадаются таким, как она — с виду невинным, а внутри ядовитым. Русалки, мать их, они такие. Опьянят словами, окрутят очами зелёными, опутают руками точёными, ласковыми, и на дно за собой ими утянут, в холодную бездну. Так ведь, Тураев?

Развезло тебя, мужик, нехило. Подпустил слишком близко, запах её мандариновый вкусил, вот и поплыл. Идиот. Забыл, с кем дело имеешь? Забыл.

Стряхиваю дурман, бужу в себе уснувшего было зверя, мечу на девку нарочито сердитый взгляд, чуть не рычу в голос. С огнём играешь, рыжая. Не трогай! — посылаю мысленно сигнал. Она словно слышит меня, тут же резко отдёргивает руку.

— Прости…те, Заир… Самирович. Это от неожиданности.

Смуглое от загара лицо Нары медленно розовеет, поднимаясь жаром от груди к скулам. То еще зрелище! А мне её порвать сейчас хочется. Покусать. Сожрать и косточки обсосать.

Вот этим сейчас и займёмся. Прищуриваюсь, скалюсь.

— Узнала, значит? Ну, что, свояченица? Поговорим?

— Я, кажется, вовремя успел.

Мы оба поворачиваем головы. В дверном проёме стоит амбал-профессор. Он едва умещается там. Я вновь испытываю чувство тревоги, но отнюдь не удивления.

— Где тебя носит? — Заир недоволен, однако «профессор» пропускает явную грубость мимо ушей.

— Нужно было кое-что сделать, — миролюбиво отвечает он. — Я пройду, можно?

Пожимаю плечами — и так ясно, что вопрос риторический.

— Как понимаю, Вы — Загитова Линара Эльшадовна.

Скрещиваю руки на груди и отступаю к стенке, словно ищу защиту от этих двоих.

— А Вы, позвольте узнать, кто?

— Зотов, Аркадий Андреевич. Начальник службы безопасности группы компаний, принадлежащих господину Тураеву. Ну, а Заира Самировича, думаю, Вам представлять не нужно.

— Служба безопасности?

Перевожу шокированный взгляд на Тураева — вот сейчас я удивлена, причём неприятно. А тот демонстративно приподнимает свои густые брови: что, мол, не ожидала? Не ожидала. Честно.

С представителями закона у меня как-то не сложилось. И это ещё мягко сказано. При упоминании их в любой интерпретации, в памяти сразу всплывает тёмная маленькая комнатка, окрашенная грязно-синей краской, похотливый взгляд ухмыляющегося мента, с кислым перегаром и потными руками-ластами, которые он всё время обтирал о свои ляжки. У него даже форменные брюки в тех местах лоснились чуть ли не до блеска. Он меня не трогал, физически, зато эмоционально опускал ниже плинтуса, давил, истязал, доводил до истерики, и, казалось, получал от этого такой же кайф, как если бы насиловал меня в особо извращенной форме.